Любовный контракт (ЛП) - Ларк Софи

По крайней мере, мой отец выглядит счастливым. И я тоже. Хотя я не могу отделаться от ощущения, что Риз вернулся невовремя.

Риз ― агент хаоса. Ему нравится, когда все вокруг беспорядочно, непредсказуемо и захватывающе. А это совсем не то, что нужно для успеха моего плана.

К тому же я знаю, что он начнет мне давать советы насчет Тео. Риз всегда питал к ней слабость.

Он уже наблюдает за нашим взаимодействием с другого конца стола ― как Тео доливает мне напиток и как я передаю ей нарезанный авокадо, прежде чем она попросит, потому что я знаю, что она любит добавлять авокадо почти во все, что она ест.

― Так как вы это делаете? ― говорит Риз. ― Тео передает тебе внутреннюю информацию, а ты используешь ее, чтобы очаровать ее босса?

― Не совсем, ― говорит Тео. ― В основном, он раздражает Ангуса.

Риз смеется.

― Это новый подход.

Я говорю ему:

― Он работает блестяще, большое спасибо.

― Не сомневаюсь, ― говорит мой отец. ― Пока ее не уволили из-за тебя.

― Этого не случится.

Отец смотрит на меня, не улыбаясь.

― Ты не знаешь, что произойдет.

Чтобы снять напряжение, Тео говорит:

― На днях мы ходили на двойное свидание с Ангусом и Джессикой Кейт.

― Джессика Кейт! ― Риз ухмыляется. ― Я ее знаю.

Я стону.

― Пожалуйста, скажи мне, что ты с ней не спал.

― Ты что! У нее такой взгляд, будто она сначала откусит тебе голову, а потом выпьет всю кровь. Или сфотографирует тебя голым и продаст снимки папарацци.

― Ну, не тебя, наверное, ― говорю я. ― Кого-то более известного…

― Ха, ха. ― Риз поднимает подбородок. ― Смейся, пока можешь, потому что это шоу будет…

― Твоим большим прорывом, да, да. ― Мы с отцом можем закончить это предложение во сне.

― Так и будет! ― говорит Риз с безграничной уверенностью. В груди моего брата вечно горит надежда ― или заблуждение.

― Не могу дождаться, когда увижу пилот, ― любезно говорит Тео.

― А ты действительно будешь на экране в этот раз? ― Мой отец засовывает в рот чудовищный кусок фахитос.

― В прошлый раз, когда Риз заставил нас ехать в центр города на премьеру, его сцену вырезали из фильма, ― объясняю я Тео.

― Мне никто не сказал, ― хмурится Риз. ― Но это случается и с лучшими из нас. Ты знаешь, что Харрисон Форд играл директора школы в «Инопланетянине»? Вся его сцена оказалась на полу в монтажной.

― Это случается постоянно! ― говорит Тео. ― У Пола Радда вырезали самую смешную сцену из «Девичника в Вегасе» ― ее до сих пор можно посмотреть на YouTube.

― Правда? ― Риз с восторгом роется в телефоне.

― Не поощряй его, ― предупреждаю я Тео. ― Он будет делать это часами.

― Я не против, ― говорит Тео. ― Я люблю интересные истории со съемок!

― Я тоже любил. ― Я злобно смотрю на Риза.

Риз невозмутимо улыбается мне в ответ.

― У папы лучшие — каскадеры видят самое безумное дерьмо. Ты когда-нибудь скучал по этому, пап?

― Трудно скучать, когда я все еще чувствую последствия каждое утро. ― Отец прижимает руку к пояснице.

Мой отец сейчас подрабатывает в основном на стройке. Он нигде не работал в одном месте больше пары месяцев.

― Так как прошло двойное свидание? ― Риз оборачивается.

― Вообще-то, все было замечательно. ― Говорит Тео. ― Джессика не могла издеваться надо мной как обычно, когда рядом был Салли.

Она бросает на меня теплый и веселый взгляд, полный смысла и общих воспоминаний. Риз замечает его и пристально смотрит на меня, я в ответ старательно его игнорирую.

― Салли ― хороший парень, ― говорит Риз с излишней иронией. Теперь он добивается от меня злобного взгляда. ― И как долго ты пробудешь у нас, дорогая Тео?

― Завтра я уезжаю домой.

― К чему такая спешка? ― неожиданно вклинивается отец.

― Никакой спешки. ― Тео выглядит довольной и смущенной его замечанием. ― Просто дезинфекция закончена.

― Но может еще вонять, ― быстро говорю я. ― Могут остаться испарения. Это может быть токсично.

Риз ухмыляется. ―

Верно подмечено, брат. ― А потом, обращаясь к Тео: ― К тому же, я только что приехал! У нас даже не было времени поболтать.

Я говорю:

― Лучше останься еще на несколько дней, чтобы не сомневаться.

Тео смеется.

― Можешь не выкручивать мне руки — готовить на твоей кухне в сто раз веселее, чем на моей. Не говоря уже о том, чтобы спать на анатомическом матрасе с эффектом памяти.

В моей груди разливается тепло. Я чувствую нелепое облегчение, как будто мне только что отсрочили казнь. Тео останется еще на несколько дней… может быть, даже на неделю. Мое настроение поднимается, и я вижу, как моя улыбка отражается на лице Риза.

― Фантастика! ― говорит мой брат. ― В доме даже пахнет лучше — я сразу понял, как только вошел, что здесь живет девушка. Ты когда-нибудь замечал, что, когда в доме одни мужчины, пахнет мочой и тестостероном?

― В нашем доме не пахнет мочой, ― говорю я, обидевшись. ― За исключением твоей ванной.

Риз пожимает плечами.

― Все равно с Тео в нем пахнет лучше.

С этим я не могу спорить.

После ужина папа разжигает костер, чтобы мы могли снова приготовить печенье с зефиром. Благодаря сказочным огонькам, цветущему фиолетовому железному дереву и искрам от костра, взметающимся вверх, задний двор выглядит почти волшебным.

Риз достает свою гитару и настраивает ее.

― Почему бы тебе не взять свою, Салли?

― Я уже сто лет не играл.

― И что? Переживаешь, что потерял все свои мозоли?

Тео мягко говорит:

― Я бы хотела послушать, как ты играешь.

Свет костра ласкает ее лицо, делая кожу золотистой, а глаза ― сине-зелеными.

Я не могу отказать ей в просьбе. В самом деле, судя по тому, как она выглядит в этот момент, я бы, наверное, подписал дарственную на дом.

― Ну, если ты просишь…

― Ожидаемо, ― фыркает мой брат.

Когда возвращаюсь с гитарой, я в шоке вижу, что папа принес свою из домика у бассейна. Не помню, когда я в последний раз видел гитару в его руках. Ему требуется гораздо больше времени, чем Ризу, чтобы натянуть струны, но, когда он заканчивает, ноты получаются насыщенными, мягкими и идеально звучащими.

Он перебирает аккорды Golden Years. Риз подхватывает рифф. Я присоединяюсь, сначала тихонько, струны больно впиваются в кончики пальцев, потому что Риз прав, я утратил свои мозоли.

Мой отец поет куплет, его голос низкий, грубый и хриплый. Риз присоединяется к припеву. Ко второму куплету мои пальцы уже не кажутся такими неуклюжими. Гитара снова становится похожа на старого друга, а мои руки приспосабливаются к хорошо знакомой им форме.

Хворост вспыхивает, в воздухе витает запах дыма, искр и жженого сахара. Глаза Тео светятся. После работы она переоделась в такой топ, какой, наверное, носят доярки, ― свободный, белый и ворсистый. Ее темная коса свисает через одно голое плечо, а волосы вьются вокруг лица.

― Давай, ― говорит Тео мой отец. ― Ты должна знать эту песню, присоединяйся.

Она качает головой.

― Я не умею петь.

― Врешь, ― говорю я. ― Ты любишь петь.

Ее глаза расширяются, она сжимает губы, словно из них может случайно вырваться песня, и еще сильнее качает головой.

― Я ужасно пою.

― Ты не можешь петь хуже меня, ― уговаривает Риз. ― Давай, послушаем!

― Мы будем играть громко, ― говорит мой папа, сильнее ударяя по струнам. ― Мы тебя даже не услышим.

Подмигивая Тео, я говорю:

― Я уже слышал тебя в душе…

Тео снова краснеет, но при этом улыбается. Она не может долго сопротивляться нашему давлению и тяге подпевать Дэвиду Боуи.

Риз поет припев очень громко и очень не в такт. Тео, смеясь, присоединяется, сначала тихо, но постепенно ее голос крепнет, когда она видит, что ее никто не осуждает.

Ее пение — мягкое, мелодичное и протяжное, такое же успокаивающее, как и ее голос, которым она говорит. Она никогда не выиграет конкурс «Американский идол», но ее исполнение странно сочетается с грубым рыком моего отца и полным энтузиазма тенором Риза. Вскоре я тоже начинаю петь, чего почти никогда не делаю, но сегодня это кажется правильным.