Зеленое солнце (СИ) - Светлая Марина

— Ведьмы мужиков притягивают. Даже когда не хотят.

— То есть это я виновата, что ты решил по округе мотаться, — сделала она вывод. — Вот это действительно странно.

— Я приехал, а тебя не было.

— Я думала, ты перестал за мной следить.

— Я и не слежу. Я… — Назар глянул куда-то повыше ее головы и сказал, глуше и тише: — увидеть хотел.

— Мог подождать, я уже возвращалась, — пожала она плечами.

— Не мог. Влад сказал, что ты у Бажана осталась погулять. Не заходила?

— Нет. Без приглашения в чужое хозяйство — это невежливо, — рассмеялась Милана. — И вообще… вдруг у вас там павианы без намордников бродят.

— Не бродят, — улыбнулся в ответ Назар. — Если захочешь, съездим потом отдельно. У Бажана интересно. Он мне вроде… вроде учителя. И дядя Стах его очень уважает. Только не сегодня, сегодня в Рудославе праздник. Давай сходим?

— Вместе?

Ему в лицо будто жаром полыхнуло от этого ее вопроса. Вот зачем такое спрашивать, если точно знаешь, что за это «вместе» он что хочешь сделает?

Быстро глянув ей в глаза, он негромко ответил:

— Ну, да.

— А у вас тут костры разводят? — поинтересовалась она.

— Обязательно. На лугу, возле речки. У нас там типа это… гулянье будет.

— Всегда хотела попробовать.

Потом была дорога домой, обед, накрытый для нее Марьей, и пристальное изучение собственного отражения в зеркале. Купленная накануне блузка, расшитая крупными алыми амарантами, оставляла открытыми плечи и добавляла праздничности джинсам и кроссовкам, которые Милана надела для удобства в твердом намерении прыгнуть хотя бы разочек через костер. С той же целью она собрала в тугой узел волосы, спрятав их под бейсболку. Последним штрихом нанесла на губы яркую помаду в тон вышивке и отправилась к дому Назара, где они договорились встретиться.

Он вышел ей навстречу бодрый после душа, в свежей белой футболке, на которой виднелись отдельные капельки воды, черных джинсах и белоснежных кедах. Осмотрел ее с ног до головы, блеснул острыми глазами и проронил негромкое, но абсолютно восхищенное:

— Вау.

— Это типа нравится? — спросила Милана, чуть склонив голову набок и разглядывая в свою очередь Назара.

— Угу.

Многословием Назар никогда не отличался, хотя иногда и ставил ее в тупик несоответствием того, что бросалось в глаза, с тем, что изредка показывалось из-под всего его внешнего. Книжки, вон, читает, в современной музыке разбирается, о музеях, как минимум, знает. И в глубине души Милана, наверное, понимала, что он перед ней несколько робеет. Это было забавно и, пожалуй, сейчас следовало признать, что даже трогательно. Будто бы она в чем-то — взрослее, старше и значительнее его.

Ехать решили на такси, дабы не было потом соблазна после неминуемого алкоголя садиться за руль. Домчали их до Рудослава быстро — Милана и оглянуться не успела. Немного попетляли по городу и выбрались к мосту через местную речку, в черте города довольно неширокую. Она смотрела в окошко и видела, как мелькает за ним кованый парапет, усеянный множеством замков, какие обычно цепляют влюбленные на Валентинов день или на свадьбу. А по оба берега в золотисто-розовом мареве уходящего дня раскинулись приземистые домишки начала прошлого века, да выделялись среди них двумя зубцами острые шпили старого костела и лазоревые купола церквушки чуть поодаль. Хочешь, не хочешь — признаешь даже этот увядающий городок живописным, стоит только его чуток поближе узнать. А может, стоит рассмотреть его ближе к закату. На закате еще не то красивым покажется.

За мостом они свернули в какой-то проулок, а вынырнули у окраины города, неподалеку от того места, где начиналась так называемая Рудославская набережная, а фактически — луг по берегу реки, отделенный от дороги заросшей густой посадкой.

Таксист припарковался на огромном пятаке, Назар выбрался из машины, захватил из нее пакет с пледами и, как вчера, протянул руку Милане, поравнявшейся с ним. Ну, раз уж «вместе». А она, как-то очень неожиданно для него, вложила свои пальцы в его большую ладонь. Он тут же сжал их, захватывая в плен, и повел по старой, перерезанной трещинами от корней вековых кустарников асфальтной дорожке к месту гулянья.

Казалось, собрался весь город. В центре, недалеко от воды, была установлена сцена, но официальная часть концерта давно уже закончилась, и из колонок просто гремела музыка, которую ставила местная молодежь. А когда один «туц-туц» сменялся на другой «туц-туц», в интервалах была слышна звонкая многоголосица собравшихся в стайку дальше по берегу баб, разносившая по округе народные песни, которые они выводили хором а капелла. Вдоль берега установили несколько столов и торговых палаток, где можно было разжиться едой и напитками. Народ расположился кто возле этих столов, кто — ближе к воде, возле древних лавочек, а кто — просто на травке, на принесенных с собой подстилках. Девчата плели венки. Между взрослых носилась туда-сюда мелюзга, но бо́льшая часть из них была занята крайне важным делом. Они кружили вокруг взрослых парней, занятых разведением сразу нескольких больших костров в стороне от основной толпы. Дети деловито сносили сушняк из рощи, волокли палки и мешали расставлять специально приготовленные по случаю бревна, влезая под руку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Мы потом еще и хороводы вокруг них водить будем, как стемнеет, — сообщил Назар, выбрав им с Миланой удобное местечко между двух молодых дубков и расстилая плед. — Падай. Или, хочешь, пошли чего-то возьмем себе?

— Хочу! — кивнула Милана и деловито направилась к палаткам с угощениями.

Он шел следом, как привязанный. И что бы ни было после тем вечером — он всюду шел за ней, ничего не замечая, никого не замечая, видя перед собой только ее. Только ее глаза, ее тонкий стан, улыбку ее — веселую и добрую. И может быть, даже предназначенную именно ему. Слыша только ее голос среди всеобщего шума. И до одури желая, чтобы так он звучал лишь для него.

Это же наблюдали и окружающие. Это же вызывало шепотки то тут, то там: экая невидаль — впервые Назар Шамрай не один приехал, не с друзьями, а с девушкой. Это же заставляло реагировать близких. Или тех, кто считали себя близкими.

«Ой, ты ба, потеряли Слюсаренки выгодного зятя».

«А на Аньку-то больно глянуть…»

«Ну только так и бывает, когда девка стыд теряет и на хлопца сама вешается».

«Вас послушать, так он уже будто женатый. Не говори гоп, пока не перескочишь».

«Ты это про что?»

«Да про то! Не то хлеб, что в поле, хлеб то, что в каморе».

«Нет, ну ты погляди, какая фифа ряженая, а! Нездешняя, что ли? Первый раз ее вижу»

«Да дочка говорила, гостит у Шамраев какая-то столичная курица, в клубе ее видела, она с Иваненчихами сдружилась».

«С теми курвами? Ой, рыбак рыбака видит издалека».

«Может, родня им какая?»

«Да, вроде, нет».

«То молодая девка с двумя холостяками? Совсем Шамраи умом тронулись!»

«Вот Лянке радость-то на все это смотреть!»

«А вон и она, сейчас глаза из орбит вывалятся!»

13

… совсем рядом, в высокой траве, прыгала какая-то невзрачная лесная пичужка и звонко чирикала, требуя кормежки. Назар и Милана попеременно отламывали куски булки и крошили ей, чем она была весьма и весьма довольна и не особо спешила покидать облюбованное местечко в стороне от всеобщего веселья.

Солнце, уходя уже совсем низко к горизонту, почти ложась на него, тускнело и больше не слепило. Его алые всполохи на поверхности воды играли с сознанием, чуть путая мысли. И совпадали оттенком с цветами на рукавах Миланкиной сорочки. Оттеняли ее кожу, и он почти не мог оторвать глаз от линии ее плеч и ключиц. Хотелось положить на них ладони, пальцами ощутить гладкость, скользнуть по спине, задевая каждый позвонок. Приникнуть губами к шее, вызывая дрожь и мурашки в ее теле, а потом прижать к себе, сильно и жарко, чтобы уже ребрами чувствовать мягкость груди, остроту сосков, понимать, что она отзывается на его прикосновения.