Преданная (СИ) - Акулова Мария

В общем, зря я очаровывалась. И судьей. И его работой. Зря верила в лучшее. Зря надеялась…

Тарнавский проходит мимо за моей спиной. Мантия щекочет голые икры. Я прерывисто вздыхаю. Ловлю щекой быстрый взгляд, но в ответ не смотрю. Не хочу.

Он садится – мы тоже.

Начинаем рассмотрение. Сегодня у нас с Вячеславом Евгеньевичем подготовительное в новом деле. Оно будет длиться не дольше пятнадцати минут и от меня почти ничего не требуется. Впрочем, как всегда. Тарнавский ведет сам – разъясняет сторонам права, изучает полномочия представителей, зачитывает шаблонный процессуальный текст.

Все катится настолько стандартно, что я даже толком не отвлекаюсь от экрана с раскрытым протоколом.

Стараюсь усмирить волнение, которое вызывает звук его голоса.

Это сложно. То и дело бросает в жар. Я все еще помню руки. Помню губы.

Мне становится душно от осознания, какой он меня видел. Потом холодно и липко из-за того, что так просто отказался.

Умышленно или нет – Тарнавский болезненно задел мою самооценку.

Может быть наказал так за то, что отказалась, когда предложил он. Может быть не поверил. Хотя… Я же чувствовала. Я не обманываю себя. Я правда чувствовала, как между нами искрило.

Не выдерживаю, поворачиваю голову и исподтишка смотрю на его профиль.

Внимательный глаза сверлят одного из представителей сторон, говорящего на языке бесконечных формальностей. А у меня болезненно трепещет внутри. Я по-прежнему ужасно в него влюблена, но ничего кроме досады и боли это сейчас не доставляет.

Лежащий на моем столе телефон жужжит. Костерю себя и перекладываю на колено.

Лиза, блять.

Очень вовремя, подруга.

Скидываю и ловлю судейский взгляд уже на себе. В нем нет ни снисхождения, ни доброты. Требовательность. Претензия. Бровь приподнимается. Я опускаю глаза. Глотаю бессмысленное: «извините».

Оно ему не нужно. Ему нужно, чтобы помощница не только ноги раздвигала, когда судье захочется, но еще и работу свою делала. А я, получается, ни там ни там не угадываю.

– Отводы заявлять кто-то будет?

Испытывая облегчение из-за того, что судья вернулся к сторонам, заглядываю на экран телефона под столом.

«Давай вечером посидим где-то, мась?»

Справляюсь с первым желание отказаться. Утопаю во втором: согласиться и всем поделиться. Я устала. Запуталась. Мне не с кем. Я хочу иметь возможность положиться на подругу…

– Уважаемый секретарь, вы информацию внесли? – вздрогнув, с грохотом роняю телефон на пол.

Ровнее сажусь на стуле и смотрю на Тарнавского. Горло сжато. В нем бьется сердце. Он смотрит… Я умираю.

Прослушала. Опозорилась. Идиотка просто.

Один из представителей прячет смех под покашливанием в кулак. Еле справляюсь с желанием встать и уйти. Поплакать, что ли…

Только Тарнавский не щадит. Взгляд остается все таким же требовательным. Я быстро сдаюсь.

– Нет, простите. Я прослушала.

– Отводов у сторон нет. Вносите.

Киваю, стучу по клавиатуре.

Параллельно ведется аудиозапись. Я смогу доделать протокол по ней, но Тарнавский… Его отношение ко мне зависит от настроения. Когда настроение говно, он и меня не против размазать.

Интересно, а если бы мы с ним переспали, вел бы себя так же?

Господи, Юля, да успокойся!

Тарнавский зачитывает сторонам их права и предлагает подать ходатайства. Важные люди обсуждают дату начала рассмотрения по сути, а бестолковая я украдкой наклоняюсь за телефоном и прячу его в карман.

Прилагаю все усилия, чтобы остаток заседания не привлекать к себе внимания. И только в конце меня снова бросает в жар.

Я вдруг понимаю, что мы заходим в рассмотрение того самого дела. Бесконечно кручу в голове название «Тетрик», пока не вспоминаю, почему оно кажется таким знакомым. Смолина в зале, конечно же, нет. Он в принципе нигде по документам не проходит, иначе я бы заметила, но это не уменьшает произведенный на меня эффект.

Я сглатываю. Усмиряю дрожь.

Становлюсь внимательней и снова из-под полуопущенных ресниц наблюдаю за Тарнавским. Пытаюсь понять, он благоволит одной из сторон или…?

Я же не дура. Понимаю, что не являюсь единственным инструментов влияния на него. Может всем было бы лучше, чтобы Вячеслав Евгеньевич договорился со Смолиным о сумме и… Все?

Ужасные мысли пугают тем, что перестали пугать.

Стыдно, но я бы, возможно, хотела, чтобы они разошлись без потерь друг для друга. А значит и для меня.

Вздрагиваю, слыша стук молотка.

Встаю вместе со всеми. Задерживаю дыхание, когда Тарнавский проходит мимо. Киваю в ответ на его:

– Через десять минут в кабинет ко мне, Юля, – и оставляю подбородок внизу.

В сторону приемной плетусь без спешки. С одной стороны, пусть ко мне никто не подошел, я все же предвижу звонок от «заказчика». С другой… Не хочу я в кабинет!

Меня встречает брошенная на столе мантия.

Со вздохом беру ее в руки, тяну к лицу – кроме свежести кондиционера еще она пахнет дымом. Покурить успел. Вешаю в ряд с остальными. Закрываю дверцу.

Пусть знаю, что Тарнавский уже в кабинете, но до последнего тяну. Подойдя к двери, заношу руку… И шарахаюсь в сторону, когда она резко открывается.

Тарнавский врезается в мое лицо сразу двумя лезвиями – своими бездонными зрачками. Я растеряно торможу.

– Я сказал через десять минут, – работодатель чеканит прохладно. Я покорно склоняю голову. Опоздание в минуту — тот еще грех.

Взяв себя в руки – шагаю навстречу.

Он отступает. Сначала я думаю, что дает дорогу, собираюсь прошмыгнуть, но стоит приблизиться – в косяк на уровне моих глаз врезается рука. Торможу. Перестаю дышать. Поворачиваюсь.

Пальцы съезжают по дереву. Тарнавский делает шаг ближе. Я вжимаюсь спиной в косяк.

Страшно…

Судья нависает, я готовлюсь принимать кожей иглы.

– Будь внимательной, Юля. Твоя работа…

– Я знаю. Извините.

Даже думать не хочу, как он объясняет себе разницу в моем поведении. То соблазняю его, подставляя сиськи и чуть не умоляя трахнуть, то трясусь, выслушивая, как вычитывает.

Мужская кисть повисает в воздухе. Я больше от неожиданности, чем из-за ожидания чего-то хорошего вскидываю взгляд.

В его читаю угрожающее спокойствие. Что происходит в той голове – ума не приложу.

Чувствую прикосновение костяшек к щеке. Сглотнув, стреляю взглядом на дверь в приемную.

В субботу об этом вообще не думала, а ведь тоже могли зайти.

Возвращаюсь к лицу Тарнавского. Ему явно похуй. Застанут за тем, как жарит помощницу – не расстроится. Он вообще чего-то боится? О чем-то волнуется?

– Будешь пялиться в телефон во время заседания – оштрафую.

Произнесенное неправдоподобно ласково предупреждение в купе с поглаживаниями взрывает изнутри. Хочется защититься, хоть и знаю, что неправа. Еле держусь. А он продолжает гладить. С губ рвется: «да идите вы в задницу», а слетает:

– Не буду. Я уже извинилась.

Улыбается. Покачивается ближе. Я улавливаю, как крылья носа немного раздуваются. Дальше – несколько тихих покашливаний.

– Что за духи? – Судья спрашивает, как мне кажется, совершенно невпопад. Я же, как назло, тут же забываю название.

Это те же, которые подарила Лиза.

От мысли, что он спрашивает, чтобы купить такие же какой-то Лене, становится мерзко.

– Не нравятся? – Пытаюсь глупо ответить в его же стиле. Вздергиваю бровь, как будто готова услышать даже «да вообще говно». Но он молчит. Перестает меня касаться. Отступив, берет со спинки диванчика какой-то конверт.

Протягивает, покручивает… Я испытываю приступ тошноты.

Опять. Блять.

– На работе не пользуйся.

Вроде как безразличный приказ наносит неожиданный удар. Стреляю злым взглядом. Утоплюсь с них, поняли? Дышать нечем будет. Не помогут ни открытые окна, ни вентиляционная система. Я, знаете ли, тоже от вашего запаха долго отмывалась…