— Честно-честно! Мама, скажи ему!
— Он верит, милая, — Стася погладила дочь по голове, успокаивая. — Верит.
Довольная услышанным, Настя с любопытством уставилась на дядю.
— А кто… — начала робко, но закончила более уверенно. — Кто ты?
Будто только этого вопроса и ожидая, Костров протянул ей руку.
— Меня зовут Ян. Будем знакомы?
В секунду, когда Настюша доверчиво всунула свою ладошку в его огромную ладонь, у Стаси перехватило дыхание. И сердце пропустило удар. Не говоря уже о том, что в глазах потемнело. Не то от нервов, не то от нехватки кислорода. Она пошатнулась, но неизвестно каким чудом удержала равновесие. И почти в ту же секунду напоролась на испытывающий взгляд Галины Петровны. Женщина столь пристально наблюдала за ней, что Стасе немедленно сделалось не по себе. Благо, Настя отвлекла их всех очередным вопросом, адресованным Кострову. И вновь все услышали уже знакомое:
— И кто ты?
— Ян, — хмыкнул он, мягко удерживая ее руку. — Забыла, как меня зовут?
— Нет. Не забыла. Но…
— Она не об этом, — вмешалась Стася, облегчая дочери задачу. Затем доходчиво объяснила. — Дядя Ян — сын дедушки и бабушки. Бабушка Галя его мама, а дедушка Сережа — папа. Они его родители. Теперь поняла?
Прикусив губу, Настюша задумчиво кивнула. Потом нахмурилась, отнимая руку у Яна. А потом вдруг просияла и воскликнула, громко хлопая в ладоши:
— Мама, а может дедушка Сережа и… и мой папа тоже?
Вроде и смешно прозвучало ее предположение, но в комнате повисла гробовая тишина. Никто не смеялся. Верочка тактично удалилась. Ян распрямился во весь свой немалый рост. Сергей Алексеевич подошел к Галине Петровне и крепко сжал ее руку. А Стася, так вообще — закашлялась, поперхнувшись слюной, внезапно вставшей ей поперек горла. И пока она пыталась отдышаться, лихорадочно придумывая возможные варианты ответа, ее малышка сама опровергла свою же теорию. Но новым заявлением шокировала Стасю еще сильнее. Она ушам своим не поверила, услышав:
— Нет. Деда не может быть моим папой. Он хороший. А мой папа — сволочь.
— Доченька, — сипло прокаркала Стася, обхватывая ее лицо ладонями и вглядываясь в ее лучистые глаза. — Ты… ты что такое говоришь?
— А это не я так говорю! — невозмутимо поведала малышка. — Это бабушка Ульяна так говорит. Что мой папа сволочь. Потому что, он тебя… обижает!
Стася до боли прикусила щеку изнутри, лишь бы в голос не заорать от бессилия. Лишь бы не взвыть зверем от понимания простейшей истины:
«Как бы я ни лезла из кожи вон, как бы ни старалась заменить дочери обоих родителей, ей все равно не хватает отца! Не хватает его любви и заботы!»
Дышать становилось все труднее. Горло стискивала чья-то невидимая рука.
В глазах предательски щипало. Ее малышка. Ее ангелочек. Ее комочек счастья. Она никогда раньше не спрашивала у нее про отца. Ни разу. Но, как оказалось, частенько расспрашивала о нем Ульяну Семеновну. И молчала дальше, неся этот груз в одиночку. Волнуясь и по-своему переживая.
Нужно было сказать хоть что-то, но слова не складывались в предложение.
Даже близко не представляя, как сменить эту щекотливую тему, Стася нервно рассмеялась. Превозмогая себя, как можно беззаботнее произнесла:
— Нет, милая. Бабушка Ульяна что-то путает. Но мы обязательно поговорим с ней, и во всем разберемся, как только вернемся домой. Хорошо?
Настюша покорно кивнула, согревая ее милой доверчивой улыбкой.
А вот кто не улыбался в ту секунду, так это Ян. Напротив, он жутко злился.
Помрачнел. Черты его лица заострились. Взгляд сделался диким. Бешеным.
Сотрясая воздух тяжелым дыханием, он с легким прищуром наблюдал за Стасей. Одному богу известно, о чем думал. Но смотрел так, будто пытался ее воспламенить. Спалить заживо. Испепелить на месте. А потом, ни с кем не прощаясь, и никому ничего не объясняя, Ян стремительно ринулся к выходу, раздраженно отшвыривая ни в чем неповинный стул со своего пути.
— Сынок? — взволнованно окликнула его Галина Петровна. — Ты куда?
Ответа они не услышали. Зато, спустя какие-то мгновения, услышали грохот.
Жуткий грохот, раздавшийся в глубине дома. Предположительно в гостиной.
На что Сергей Алексеевич осуждающе покачал головой, шумно вздохнул и поспешил удалиться вслед за Яном. Но грохот все равно периодически продолжался. Тогда Галина Петровна поманила к себе Настюшу:
— Идем-ка сюда, внученька! Посекретничаем с тобой!
Настя охотно приняла ее приглашение. После чего женщина велела Стасе:
— Ступай, дочка. И приведи их сюда немедленно. Пора всем нам поговорить.
Будучи не в состоянии спорить, Стася поцеловала Настюшу и торопливо покинула кухню, направляясь на поиски мужчин. И они увенчались успехом.
Вскоре Стася остановилась на пороге гостиной. Прямо у приоткрытой двери.
Но войти внутрь или же обозначить свое присутствие не решилась, когда услышала возмущенный и крайне строгий голос Сергея Алексеевича:
— Довольно! Остановись!
— Выйди, отец! — не менее сурово отзеркалил Ян.
— Не раньше, чем ты успокоишься и возьмешь себя в руки!
— Я спокоен. Уходи.
— Да что с тобой такое? Что на тебя нашло?
— В порядке я. В порядке.
— Вижу я, в каком ты порядке! Присядь! Давай-давай. Садись.
Оба они замолчали. Послышались характерные шорохи. Скрипы.
Затем Сергей Алексеевич заговорил вновь:
— Ну? И чего ты мечешься, как зверь раненный?
Тишина в ответ. Давящая и мучительно долгая.
Наконец Ян напряженно пробормотал — хрипло и бессвязно:
— У нее… есть ребенок! В самом деле есть ребенок! И я, похоже, только сейчас осознал это в полной мере. Когда сам увидел. Стася и впрямь родила!
— Так и есть, — с готовностью подтвердил Сергей Алексеевич.
А Ян тем временем продолжал:
— И я даже не удивлен тому, какая у нее миленькая дочь. Какая она… крохотная и очаровательная. Клянусь, я еще не видел ребенка прекраснее. От одного ее взгляда меня прямо в дрожь кидает. Все нутро на дыбы встает. И душа рвется на лоскуты, стоит только подумать… стоит лишь представить…
— Представить что? — повторил Сергей Алексеевич, когда Костров замолчал.
— Бать, — тяжелый вдох. Надрывный. Шумный. — А ведь она могла бы быть моей. Чисто теоретически. Сложись у нас со Стасей все иначе, и эта малышка… была бы моей дочерью. Дьявол! Как больно это осознавать!
— Что именно?
— Свою никчемность и ущербность. Как я ни старался, а сделать любимую женщину матерью не смог. Зато… какой-то случайный хер с горы, которому этот ребенок на хрен не нужен, чуть ли ни с первого раза дал ей то, о чем она мечтала. То, что мне не удалось дать ей… за все годы нашего брака!
— Ох, Ян! — судя по звуку, Сергей Алексеевич похлопал его по плечу. — Жизнь — сложная штука. В ней и не такое случается. Не думай об этом, забу…
— Не могу! — глухо прорычал Костров. — Я не могу! Мысли сами в голову лезут. И хоть башкой об стену бейся, один черт их оттуда не вытравить! Да и сама Стася… задачу мне ни капли не облегчает. Напротив, усложняет только. Заставляет беспокоиться о ней, о них… все сильнее. Вот зачем она это делает? Зачем врет нам? Мне! Отец ее дочери — никакой он не безымянный пассажир. Она знает. Прекрасно знает, от кого Настю родила, раз обсуждает его с некой… бабушкой Ульяной. Не удивлюсь, если даже контактирует с этим уродом время от времени. А еще Стася… она… ты видел? Она же боится меня! С каких это пор она меня боится? Стася никогда… НИКОГДА меня не боялась! Но сегодня я увидел в ее глазах страх. Неподдельный ужас! Почему? Что так сильно ее пугает? Или… кто? Отец Насти, что ли? Неужели, он причинил ей столько боли, что она теперь от всех мужиков шарахается? В том числе и от меня? Очередного удара ждет? Устами младенца глаголит истина — так кажется, говорят? Так вот, Настя же прямо сказала: мой папа — сволочь, он обижает маму! Он обижает ее, понимаешь?
— Ян, послушай…
— Я убью его! — взревел Костров взбешенным голосом. — Если он хоть пальцем тронул мою жену… оскорбил или поднял на нее руку... если хоть волосок с ее головы упал по его вине, я найду ублюдка и сверну ему шею!
