Битва за любовь (Запах серы) - Гэблдон Диана

— Я тоже. — Джейми передернулся и бросил на меня косой взгляд в некотором смущении.

— Ты знаешь, что молодые мужчины иногда утром просыпаются с… ну, с… — Он покраснел.

— Да, знаю, — сказала я. — Так же, как и старые мужчины в возрасте двадцати трех лет. Ты думаешь, я не замечаю? Ты предлагал это моему вниманию достаточно часто.

— Мм-ф-м. Наутро после того, как мать Тиб застала нас, я проснулся на рассвете. Она мне снилась — Тиб, конечно, а не ее мамаша, — и я даже не удивился, почувствовав на своем члене руку. Удивительно было другое — рука оказалась не моя.

— Но, разумеется, не Тибби?

— Разумеется. Это была рука ее отца.

— Дугала! Но как же…

— Я широко раскрыл глаза, и он приветствовал меня очень приятной улыбкой. Потом он сел на постель, и мы с ним славно поболтали, дядя с племянником, приемный отец с приемным сыном. Он сказал, как он рад, что я живу у него — ведь собственного сына у него нет и так далее. И что вся семья привязана ко мне и так далее. И как ему ненавистна сама мысль о том, что можно воспользоваться прекрасными, невинными чувствами, которые его дочери питают ко мне, в дурных целях, но он, конечно, рад и счастлив, что может положиться на меня как, на собственного сына. Так он говорил и говорил, а я лежал и слушал, и все время он держал одну руку на своем кинжале, а другую — на моей мошонке. Я отвечал: «да, дядя», «нет, дядя», а когда он ушел, я завернулся в одеяло, уснул и видел во сне свиней. И больше не целовал девушек до тех пор, пока мне не исполнилось шестнадцать и я не приехал в Леох.

Волосы у Джейми были собраны на затылке и перевязаны кожаным ремешком, но короткие, концы, как обычно, окружали голову короной, отливавшей в прозрачном, чистом воздухе красноватым и золотым. За время нашей поездки сюда из Леоха лицо его покрылось бронзовым загаром, и весь он напоминал осенний лист, весело кружащийся по ветру.

— А как это было с тобой, моя прелестная Саксоночка? — спросил он, улыбаясь. — Падали молодые люди к твоим ногам, обуянные страстью, или ты была строгой скромницей?

— Со мной это произошло раньше, чем с тобой, — ответила я. — Мне было восемь.

— Иезавель! Кто же был этот счастливец?

— Сын переводчика. В Египте. Ему было девять.

— В таком случае тебя не в чем винить. Соблазнена мужчиной старшего возраста. К тому же еще проклятым язычником.

Впереди показалась мельница, картинно-красивая: желтая оштукатуренная стена увита темно-красным диким виноградом, выкрашенные сильно пожухлой зеленой краской ставни распахнуты навстречу дневному свету. Вода весело и шумно стекала через шлюз под неподвижное колесо в мельничный пруд. По пруду плавали дикие утки, отдыхая по пути на юг.

— Взгляни, — сказала я, задержавшись на вершине холма и останавливая Джейми. — Как же это красиво, верно?

— Было бы еще красивее, если бы мельничное колесо вертелось, — чисто по-деловому высказался он. Потом посмотрел на меня с улыбкой и добавил: — Ты права, Саксоночка. Это очень красивое место. Я любил плавать здесь — за поворотом река разливается очень широко.

Разлив стал виден сквозь ивы на берегу, когда мы спустились ниже по холму. Заметили мы и мальчишек, совершенно голых, — они вчетвером плескались в воде с громкими криками.

— Б-рр, — я невольно вздрогнула, глядя на них.

Погода для осени выдалась великолепная, но воздух был очень холодный, и я радовалась, что захватила шаль.

— У меня прямо кровь стынет в жилах от этого зрелища, — сказала я.

— Правда? — откликнулся Джейми. — Дай-ка я ее согрею.

Обняв меня за талию, он отступил в тень большого конского каштана.

— Ты не первая девушка, которую я поцеловал, — тихо произнес он, — но клянусь, что ты будешь последней.

И он наклонил голову к моему запрокинутому лицу.

Когда мельник появился из своего логова и был наспех представлен мне, я удалилась на берег мельничного пруда, а Джейми несколько минут выслушивал объяснения о неполадках на мельнице. Потом мельник вернулся в помещение — попробовать повернуть жернов оттуда, а Джейми тем временем стоял и глядел в темные, полные водорослей глубины пруда. Наконец он, передернув плечами с выражением вынужденного смирения перед обстоятельствами, начал стаскивать с себя одежду.

— Ничего не поделаешь, — обратился он ко мне. — Айен прав, что-то застряло в колесе под шлюзом. Я должен нырнуть и…

Мой изумленный возглас прервал его речь, и он обернулся к тому месту, где я уселась на берегу возле своей корзины.

— А с тобой что случилось? — спросил он. — Никогда не видела мужчину в подштанниках?

— Не… не в таких! — с трудом выговорила я сквозь смех.

Предвидя возможное погружение под воду, Джейми надел под килт невероятно выношенное короткое одеяние, когда-то сшитое из красной фланели, а теперь весьма неровно выцветшее и оттого пестрое. Было очевидно, что прежде эти подштанники принадлежали человеку куда более полного сложения, чем Джейми. Подштанники не слишком надежно держались на бедрах, а на плоском животе Джейми обвисли складками.

— Они принадлежали твоему дедушке? — спросила я, тщетно стараясь подавить смех. — Или бабушке?

— Отцу, — холодно ответил он, глядя на меня этак свысока. — Не думаешь же ты, что я буду плавать в присутствии моей жены и моих арендаторов голый, как яйцо?

Храня вид полного достоинства, он собрал в руку излишки материи и вступил в воды мельничного пруда. Подошел к колесу, собрался с духом, набрал воздуха в грудь и погрузился под воду, показав напоследок надутую воздухом заднюю часть подштанников. Мельник, высунувшись из окна, выкрикивал слова ободрения, а также давал указания каждый раз, как мокрая блестящая голова выныривала из воды, когда Джейми надо было глотнуть воздуха.

Берег пруда густо порос водолюбивыми растениями, и я при помощи приспособленной для этого палочки выкапывала корни мальвы и другие растения. Наполнив корзину до половины, я услышала позади себя вежливое покашливание.

Она была очень стара, а может, просто казалась такой. Опиралась она на палку из боярышника и облачена была в платье, которое носила, должно быть, уже лет двадцать; теперь оно стало слишком просторным для иссохшего тела.

— Доброе утро вам, — сказала она, часто-часто кивая мне.

Голова у старушки была покрыта накрахмаленным белым платком, который почти полностью закрывал ее волосы, только отдельные тоненькие прядки, совсем седые, лежали на щеках, сморщенных, словно сушеные яблоки.

— Доброе утро, — ответила я и хотела было вскарабкаться к ней поближе, но она опередила меня и с удивительной легкостью сама спустилась ко мне. Я надеялась, что и наверх она сумеет взобраться.

— Я… — начала я, но она меня тут же перебила:

— Вы, конечно, наша новая леди. А я мистрисс Макнаб — бабушка Макнаб, как меня теперь все зовут, а мистрисс Макнаб называют себя мои невестки, вот оно как.

Она вытянула тощую руку и пододвинула к себе мою корзину, с любопытством разглядывая ее содержимое.

— Корень мальвы — да, он хорош от кашля. А вот это, сударыня, пользовать не годится, никак не годится. — Она извлекла из корзины маленький коричневатый корешок. — На вид-то он будто корень лилии, а на деле совсем не то.

— Что же это такое? — спросила я.

— Гадючий язык, вот что. Только съешь кусочек — и будешь кататься по полу, задрав ноги на голову.

Она вышвырнула корешок в воду, поставила корзину себе на колени и принялась со знанием дела перебирать остальные мои находки; я наблюдала за ней со смешанным чувством удивления и неудовольствия. Наконец, удовлетворив свою любознательность, она вернула мне корзину.

— Для саксонской барышни вы не такая и глупая, — заявила она. — Отличите чистец от гусиной лапки. — Она бросила взгляд на воду, из которой в этот момент поднялась голова Джейми, блестящая, как у тюленя, и снова скрылась под мельницей. — Вижу, что его лэрдство женился на вас не только за хорошенькое личико.