Назад дороги нет (СИ) - Манило Лина

Потому что на самом деле счастлива.

20. Викинг

Ася стоит, округлив свои голубые глазищи, ресницами хлопает, чуть не ртом воздух глотает, а я смеюсь про себя, всеми силами стараясь не испортить момент. Валькирия в восторге, по всему видно — вон как вцепилась в балконную перегородку, даже костяшки побелели.

— Красота, — говорит на выдохе, тихо очень, и, раскинув руки в стороны, запрокидывает голову и кричит: — Свобода!

Перестаю себя сдерживать, смеюсь во всё горло, а Ася быстро оглядывается по сторонам горящими глазами.

— Помоги мне, — просит и делает знак рукой, вынуждающий подойти ближе. — Я хочу летать.

Обнимает меня за шею, быстро целует в губы и шепчет на ухо:

— Помоги мне взлететь.

Становлюсь сзади, обхватываю руками талию и резко отрываю Асю от пола. Она взвизгивает, хохочет, а я усаживаю её себе на плечи.

— Только не дёргайся, а то недолго летать будем. Исключительно башкой вниз до кровавых соплей.

— Витя, не каркай.

— А ты не прыгай, а то упущу.

Весело смеётся, но замирает — от греха подальше. Правильно, нечего буянить и дёргаться, плечи у меня не железные всё-таки.

— Я люблю тебя, мир! — орёт во всю глотку так, что пролетающая мимо птица резко меняет траекторию полёта, а где-то рядом хлопает створка чужого окна.

— А меня любишь? — вырывается на свободу, а Ася странно затихает.

— Спусти меня! — требует, и я слушаюсь. Потираю шею, морщусь, а Ася смотрит на меня так внимательно, что даже не по себе становится.

Наверное, поторопился. Вообще со всем: надавил, пережал, слишком заковыристым узлом скрутил её волю, не дав даже ни о чём подумать, но я, такой как есть, по-другому не умею — пру буром, не думая о последствиях.

— Вить… — произносит тихо, и лёгкая улыбка расцветает на губах. — Неужели ты так до сих пор ничего и не понял?

— Мало ли что я там понял.

Подходит, кладёт руки мне на затылок, срывает эту чёртову резинку, которая покоя ей не даёт, ерошит волосы, в глаза заглядывая, и кажется, что до печёнок взглядом прожигает.

— Я влюбилась в тебя в тот момент, когда ты повёл меня в тир. Заставил рисовать тот глупый портрет, стрелять учил… именно после того поняла, что должна что-то в этой жизни изменить. А потом была дорожка в лесу, разговор о Гончих псах, прогулки эти между сосен. — Не мешаю ей говорить, а внутри эмоции в клубок сплетаются, не распутать. — Я люблю тебя, Виктор. Очень.

И я взрываюсь изнутри этими чёртовыми эмоциями, они накрывают с головой, дают такой мощный приток энергии, что, кажется, вот сейчас сгорю на хрен.

— Валькирия… — только и могу выдавить из себя, обрушиваясь на неё водопадом, затягивая в водоворот из чувств и ощущений, целую яростно и бешено, словно сдох и только её губы способны вернуть к жизни.

Она вся для меня — панацея и спасение, мой якорь и маяк в этой долбаной пустой жизни, в которой есть бесконечная гонка по вертикали и прыжки над пропастью.

— Твою мать, — шиплю сквозь сжатые зубы, потому что в заднем кармане бьётся в припадке телефон. Какого чёрта вообще творится в этой долбаной жизни?

— Да?! — рявкаю в трубку так громко, что даже Ася подпрыгивает.

— Вик, чего орёшь? Глотка казённая? — хмыкает Роджер и продолжает, не дожидаясь ответа: — Мы с Карлом выдвигаемся. Он из Промзоны, я с треков, но примерно через пару часов будем в клубе. Андерстенд?

— Замётано.

— Смотри, не убей там никого. Без нас.

И ржёт, а я шлю его ко всем чертям и кладу трубку в задний карман.

Ловлю встревоженный взгляд Аси и провожу ладонью по светлым волосам, а она жмурится.

— Надо ехать, я и так кучу времени потерял.

В самом деле, нужно уже разобраться со всем этим дерьмом, так неудачно скопившимся. Пока не возьму лопату и не разгребу чёртову кучу проблем, спокойной жизни не видать, как своих ушей без зеркала.

— Хорошо, езжай, а я пойду, погуляю. Чего в квартире сидеть?

— Гулящая какая, — усмехаюсь и целую в плечо. — Со мной поедешь.

Изначально я даже не думал брать её сегодня в “Бразерс” — нечего делать бабам там, где мужики дерутся, но, чует мой хвост, мне нужен будет якорь, за который смогу уцепиться, чтобы не убить никого. Сегодня ожидается очень напряжённый вечер, и мне просто необходимо знать, что Ася где-то рядом. Посажу её в кинотеатре, благо он расположен далеко от моего кабинета, и буду вспоминать, что ради неё готов даже проявлять милосердие.

Ха, это я, конечно, погорячился — за то, что сделал с моим клубом Борисов его за яйца мало повесить, но, возможно, войдя в раж, я не разгромлю “Бразерс”, если в нём будет Ася.

— Да не надо, чего ты?

— Не хочешь, что ли?

— Хочу. Мешать только не хочу.

Насупилась, чуть ногой не топает — хочет показать, что не зря дал однажды такое прозвище. Валькирия она и есть, но ведь не понимает, насколько нужна мне сейчас, а слова необходимые вряд ли смогу подобрать, потому придётся снова нестись напролом, не давая ей шанса свернуть с проложенной колеи.

— Ася, мы же взрослые люди. Если я приглашаю, езжай и не выделывайся.

Сопит, глядя на меня исподлобья, но потом вытягивается по струнке смирно и рапортует:

— Есть, товарищ генерал!

Быстро убегает, и звук её шагов эхом от стен отскакивает. Моя квартира так долго была пустой, с гулким эхом и призрачными сквозняками, но хочется верить, что Ася сможет сделать её снова пригодной для жизни и наполненной светом. Как было когда-то давно, целую жизнь назад.

***

— Какого, мать его, чёрта тут творится? — распахиваю дверь, ведущую в задний двор, и курящие кружочком охранники прекращают ржать и испуганно смотрят на меня. — Вы теперь всем коллективом на перекуры ходите?

Выбрасывают окурки и, виновато пряча глаза, ретируются.

— Ещё раз увижу всех вместе не на рабочем месте, уволю к чёрту.

Мне не нужны их ответы и оправдания — пока ещё доверяю своим глазам. Да и все работники “Бразерса” знают, что начнут огрызаться или отстаивать что-то — полетят кубарем. В работе я педант, мне нужно, чтобы всё в клубе работало, как часы, а иначе нет смысла платить зарплату.

Да и пока рано буянить по-настоящему — нужно для начала разобраться с баром и найти Борисова, с охраной разговор будет позже и отдельный.

— Меня три дня не было, а чувство, что ногами вперёд вынесли. — Мой голос носится по коридорам, отражается от стен, и не удивлюсь, если с потолка посыплется штукатурка. Но я так зол сейчас, что наплевать, как выгляжу со стороны и кого могу обидеть.

Когда охранники просачиваются мимо, закрываю дверь и иду в свой кабинет, где оставил Асю одну. Скоро приедут братья — в качестве моральной поддержки. Всегда так было, есть и будет, пока не сдохнем. А ещё нужно искать Гену, который, сучёныш, где-то залёг на пузо, да только плохо знает меня, если думает, что башку на плечах сохранит после всего.

Давно я не был так близок к тому, чтобы вспороть кому-нибудь брюхо.

— Дима, позови Слона, — прошу одного из охранников, и тот скрывается в сумраке коридора.

Из двери одного из кабинетов высовывается всклокоченная голова нашего программиста. Смотрит на меня круглыми глазами, поправляет очки, а я хлопаю его по плечу и заталкиваю обратно в комнату.

— Юрик, не высовывайся, — прошу даже почти любезно. — Целее будешь.

Он что-то восклицает, а я захлопываю дверь и, вытащив из кармана ключи, запираю комнату снаружи. Всё равно он способен сутками не выходить на свет божий, червь компьютерный, вот пусть сидит и сайтом занимается дальше, а под руку не лезет.

— Дамы, минутку внимания, — говорю, зайдя в кабинет, где девчушки операторы принимают заказы на бронь столов и отвечают на глупые вопросы.

Те отрываются от экранов мониторов и скандируют чуть не хором:

— Добрый день, Виктор Андреевич!

Мои ж вы дорогие птенчики.

— Я сегодня почти добрый, потому через час собирайте шмотки и дуйте домой.

— Спасибо, Виктор Андреевич! — щебечут, расцветая улыбками, а одна даже в ладоши хлопает.