Дина (СИ) - Салах Алайна

Не переставая улыбаться, я взбегаю по ступеням к офисным дверям и натыкаюсь на Погорельцева. Лицо старика странно перекошено, будто его разбил паралич, взгляд как у пса, страдающего бешенством. Разве что слюна не течет.

Внутри неприятно холодеет. Он точно видел, как я выходила из машины Камиля. Не то, чтобы я планировала это скрывать, но… Хотя какая теперь разница, раз уж я все равно планирую увольняться?

— Здравствуйте, — щебечу я, стараясь не выдавать замешательства. — И доброго дня. Зайду к вам позже.

Ничего не ответив, старик резко разворачивается и марширует к дверям.

61

К моменту, как я дохожу до своего кабинета, волнение, вызванное нечаянным разоблачением, успевает окончательно улечься. Имеющаяся у Виктора неприязнь к человеку, с которым я состояла в отношениях еще до того, как к нему устроиться, совершенно не моя проблема. И очень кстати, что я собираюсь уволиться. Будет ему облегчение.

— Боже, знала бы ты, как болит голова! — измученно стонет Алина, по традиции завалившаяся ко мне с чашкой кофе. — Кажется, я спиваюсь. Сначала накидалась на выставке, на следующий день на концерте у Димки. Надеюсь, старик не додумается вызвать меня к себе. Как же было хорошо, когда ты ходила у него в любимчиках: наболтается с тобой и никого не трогает. Скоро, интересно, он вернет тебе статус тайного советника?

— Боюсь, уже никогда, — усмехаюсь я, прикидывая, как бы лучше преподнести новость о предстоящем увольнении. Скучать по работе на Погорельцева я вряд ли буду, а вот по нашему с Алиной веселому кофепитию –даже очень. — Тебе скажу первой. В общем, я решила уйти.

— Уволиться, что ли? — Не донеся чашку до рта, ошарашено переспрашивает коллега.

Я киваю. Расставаться с Алиной, ставшей мне настоящей подругой, становится жальче с каждой секундой.

— Но мы обязательно будем видеться, — с энтузиазмом добавляю я. — И на концерты твоего хваленого Димы вместе ходить…

— Ну как так, а? — жалобно стонет она, убеждая меня в том, что не одна я испытываю дружеские чувства. — Стоило нормальному человеку в офисе появиться, как он тут же сваливает. Похоже, Вселенная о чем-то мне намекает. Блин… — Алина сосредоточенно морщит лоб. — А почему так внезапно? Старик вроде платит хорошо.

— Просто я так решила, — уклончиво отвечаю я, не желая вдаваться в подробности своей шпионской аферы и обсуждать взаимную неприязнь Камиля и старика. — Отдохну немного. Может, пару курсов по маркетингу куплю. Сейчас много новых фишек появилось, которые неплохо бы освоить.

Алина скорбно вздыхает, а потом неожиданно раскидывает руки, бормоча:

— Ладно, дай хоть обниму.

Это предложение не вызывает во мне ни капли отторжения, а напротив, провоцирует прилив сентиментальности и бешеный зуд в носу. Все же устроиться к Виктору стоило хотя бы для того, чтобы познакомиться с ней. С Алинами у меня редкая совместимость.

— Не прощаемся пока, — смеюсь я, ласково похлопывая ее по спине. — Старик из вредности наверняка заставит меня две недели отрабатывать.

На этом сентиментальные объятия приходится разорвать, потому что в кабинет без стука заходит секретарша Погорельцева, та самая, которая всякий раз при виде меня корчит такую мину, будто наткнулась на тонну кошачьих фекалий, и металлическим голосом сообщает, что шеф изволит меня лицезреть.

— Сука старая, — фыркает Алина, когда дверь за ней захлопывается. — На пенсию уже пора, а в дверь стучать так и не научилась.

Я смеюсь. В преддверии будущего увольнения мне на редкость весело и легко, что еще раз подтверждает правильность принятого решения.

— Да черт с ней. Ладно, пошла я. Не поминай лихом.

— Отделай его, как бог черепаху, если начнет залупаться.

— Отделаю, — подмигиваю я. — Можешь даже не сомневаться.

___

— Здравствуйте еще раз, — подчеркнуто вежливо объявляю я, переступая порог стариковского кабинета. — Немногим меня опередили. Тоже имею к вам…

— Сядь, — грубо перебивает Погорельцев, ткнув взглядом в пустующий стул. Его лицо ничуть не изменилось с того момента, как мы столкнулись на крыльце. Такое же злое и перекошенное.

— Пожалуйста, не нужно разговаривать со мной таким тоном. — Сцепив зубы, я решаю во что бы то ни стало не позволить ему вывести себя из равновесия. Лучшее орудие против чужой агрессии – не терять контроля. Так брызжущий слюной собеседник в конечном итоге ощутит себя идиотом.

Однако в случае с Виктором мое отстраненное спокойствие имеет обратный эффект. Побагровев до оттенка перезрелого баклажана, он сжимает кулаки и громко рявкает:

— Это ты мне будешь указывать, каким тоном разговаривать, мелкая шпионка?! Скажи спасибо, что тебя из кабинета прямиком в отдел ФСБ не отвезли.

Поясницу окатывает ледяным. Я пока не успеваю понять, что конкретно возымело такой эффект: явная угроза в его голосе, неприкрытая грубость или упоминание ФСБ.

— Я не собираюсь…

— Сядь, я сказал! Я все голову ломал, как так вышло, что ни журналист, ни бывший сотрудник Юсупова на выставке не появились. Ну ладно кто-то один… А сегодня все наконец встало на свои места… — глаза старика наливаются настоящей ненавистью. — Это все ты, маленькая сучка… Шпионила за мной и сливала информацию своему великовозрастному хахалю…

Меня начинает трясти. Никто за всю мою жизнь ни разу так со мной не разговаривал. Ни родители, ни сестра, ни гопники во дворе… И даже Камиль, пытавшийся поставить меня на место во время той незабываемой поездки в лифте. Никто из них не опускался до унизительных обзывательств. Кем Погорельцев себя возомнил?!

— Какого хрена вы так со мной разговариваете?! — ору я, наплевав на все разом. — Я за вами никогда не шпионила… Много чести! А моя личная жизнь вас никак не касается. Этот пункт разве есть в договоре о найме? Разумеется, нет! Ибо вы уж точно не господь и бог – указывать сотрудникам, с кем им встречаться! На этом бессмысленный разговор предлагаю закончить…— Развернувшись на пятках, я пулей лечу к выходу. — И кстати, я увольняюсь.

Вцепившись я ручку, я дергаю ее вниз, но дверь остается запертой. Теперь не только позвоночник — все мое тело бьет озноб от ощущения беспомощности и накатывающего страха. Раньше кабинет старика всегда был открыт.

— Выйдешь тогда, когда я договорю, — ядовито звучит из-за спины. — И очень кстати, что ты вспомнила о договоре. Если ты так хорошо его изучила, то помнишь строку о неразглашении коммерческой тайны и любой другой информации, способной повредить компании. Ты сознательно сорвала запланированную маркетинговую акцию. И я докажу, что ты передавала и сведения нашим прямым конкурентам.

Мне приходится собрать всю волю в кулак, чтобы заставить себя обернуться – настолько мне не хочется видеть человека, которого я по ошибке считала «нормальным».

— Пытайтесь сколько угодно, потому что я этого не делала.

Рот Погорельцева растекается по его багровому лицу в злобной плотоядной улыбке.

— А я докажу обратное, мелкая ты воровка. Знаешь, что за тебе за это грозит? Здоровенный штраф – это цветочки. Я сделаю так, что ты не только не сможешь найти в этом городе работу, но и получишь срок. Пусть небольшой, но, уж поверь, он тебе надолго запомнится.

Я чувствую, как к глазам подступают слезы. От невозможности покинуть кабинет, от очередных оскорблений и необходимости выслушивать угрозы в свой адрес.

— Если вы сейчас меня не выпустите, я заору, — сипло предупреждаю я.

За плечом раздается легкий щелчок, означающий, что дверь открылась. Но еще до того, как я успеваю вылететь в коридор, очередная порция угрозы иглами вонзается в оголенные нервы.

— Не с тем человеком ты связалась, пиздюшка. У меня руки длинные. Уроком тебе будет на всю жизнь.

62

Проигнорировав чье-то дружелюбное «привет», я сломя голову несусь по коридору. Соображать получается с трудом – ревущие эмоции уничтожили эту способность. Хочется разгромить к чертям этот офис. Объем испытанного унижения мой организм не способен ни принять, ни переварить.