Сёрфер. Вкус холода (СИ) - Востро Анна

На душе скребут кошки.

Весёленькая выходит ситуация: Кир хочет меня, вроде любит (но это не точно – признания в любви я от него не услышала) и вроде как созрел изменить свой образ жизни, но не уверен в себе, не хочет разрушать мой брак и портить мне жизнь. Я хочу Кира, я всё ещё страстно, безумно, до потери пульса, влюблена в него, но боюсь изменить свою жизнь, не хочу разрушать свой удачный брак и делать больно Вадиму, и не уверена в Кире. Один раз он мне сердце уже разбил. Стоит ли входить в одну реку дважды?

Замкнутый круг. Чёртов замкнутый круг!

– А ты в курсе, что этот факел самый большой за всю историю проведения Олимпиад? – меняю тему разговора я.

– Главный фаллический символ Олимпиады? – усмехается Кир, демонстрируя, что снова эмоционально закрылся.

– Вообще-то он символизирует перо Жар-птицы! Что ты всё к одному то сводишь?

– Это не я придумал, многие так говорят – неужели не слышала? Лично мне он лебедя напоминает.

– Лебедя? – я наклоняю голову, разглядывая устремляющееся высоко вверх белое сооружение на широком округлом постаменте, – Ну, да. Что-то есть.

Скептически смотрю на небо, которое всё больше затягивают тёмные тучи.

– Пойдём обратно? Не хотелось бы под дождь попасть.

– Пойдём. Но лучше вернёмся через Радужный мост и выйдем из парка недалеко от нашего отеля, только с другой стороны. Так будет быстрее.

– Радужный мост? Что это?

– Увидишь.

***

Затянувшие небо дождевые облака приблизили надвигающиеся сумерки. Накрапывает дождь. На мосту кроме нас никого нет. Похоже, люди поспешили укрыться в ожидании непогоды. Теперь я понимаю, почему мост носит название Радужный. Он состоит из пяти широких пешеходных дорог разного цвета, протянувшихся рядом друг с другом: красной, зелёной, чёрной, жёлтой и синей. Мы выбираем красную.

– У тебя есть братья или сестры? – прерываю я затянувшееся молчание, просто чтобы поддержать разговор.

– Сестра.

– А сколько лет у вас разница? У меня с моим младшим братом шесть.

– Семь. Она тоже младшая.

Из этого ответа я делаю вывод, что сестра родная, не по отчиму. Ведь я помню, что его отец погиб, когда ему было семь.

Только родилась, когда он погиб? Бедная их мать!

Я накидываю на голову капюшон куртки и уже было открываю рот, чтобы задать вопрос, но Кир опережает меня.

– Она живёт Севастополе с мужем и тремя детьми. Мама с ними, помогает ей.

– А отчим? Он где? – спрашиваю осторожно, о его неприязни к отчиму я тоже помню.

– Понятия не имею! Мать с ним развелась несколько лет назад. Наконец-то! – звучит в ответ эмоционально, с ожесточением в интонации.

– А с мамой и сестрой вы часто общаетесь, видитесь?

Почему-то мне кажется, что нет – не часто, и даже более того – очень редко.

Он поворачивается ко мне, замедляя шаг. Снова этот знакомый прищур глаз, в которых я вижу ожесточение и холод.

– Ты хочешь подтвердить свои догадки, что я отщепенец? Так вот – я отщепенец!

Я останавливаюсь, глядя на него удивлённо и тревожно.

– Что?

Кир останавливается передо мной.

– А то, что я не общаюсь с семьей. Почти совсем. Но не потому, что не хочу, а потому что моя мать не желает меня знать! Только сестра иногда звонит, узнаёт, где я и что со мной. Она мечтает нас помирить, чем периодически капает мне и ей на мозг.

Я жадно впитываю эту неожиданную информацию, выдаваемую глухим, отрывистым голосом, в котором звучат злость и обида. Дождь усиливается, но мы оба не обращаем на это внимания.

– А что случилось? Почему родная мать к тебе так … негативно?

Ожесточение на его лице сменяется сомнением. Сомнение болью и тоской. Он тоскливо смотрит на меня и не отвечает.

Нас накрывает ливень. Потоки дождя стекают по его волосам, лицу, шее, затекают за ворот серой футболки. Я обращаю внимание на то, что он так и не застегнул куртку, когда начался дождь, и поэтому футболка на груди быстро становится мокрой. Повинуясь импульсу, я одеваю ему на голову капюшон, стягиваю руками полы его куртки.

– Ты весь промокнешь. Простудишься. Застегнись!

Кир тут же тянется ко мне, шепчет в губы «Мне всё равно!» Я опять не могу совладать с нахлынувшими чувствами и вот мы уже страстно целуемся под проливным дождём.

Этот поцелуй не похож на предыдущие. Потому что меня охватывает почти болезненное чувство родства, когда он на секунду отрывается от моих губ и хрипло шепчет: «Ты моя! Моя!», а я запускаю ладони под его куртку и обнимаю, плотно прижимая к себе, закрывая и согревая собой его вымокшую под дождём грудь.

Во внутреннем кармане моей куртки начинает вибрировать мобильный. Мы оба чувствуем эту вибрацию и понимаем, кто звонит, вторгаясь между нами. Я слегка отстраняюсь, моя правая рука тянется к карману, но Кир тут же хватает её и отводит мне за спину, не давая ответить.

Его губы снова находят мои, жадно сливаются с ними. Он плотно прижимает меня к себе, заставляя прогнуться назад, и буквально вжимает мои бедра себе в пах.

– Ты понимаешь, что ты – моя? Как же я тебя хочу! Господи, как же я тебя хочу!

Мелодия звонка добавляется к вибрации и настойчиво возвращает меня обратно в реальность.

Я тоже хочу его. Хочу безумно! Но не эти слова, я хотела бы услышать после того, как услышала «Ты моя!» Не эти.

Отворачиваю голову и упираюсь свободной рукой ему в грудь, пытаясь оттолкнуть.

– Что не так? Что опять не так? – шепчет он, целуя мои мокрые от дождя скулы и линию подбородка.

– Кроме постели, … что кроме постели?

Он отстраняется и смотрит на меня непонимающим, затуманенным страстью взглядом. Снова тянется к моим губам, но я уворачиваюсь. Телефон замолкает.

– Что ты можешь мне предложить кроме постели? Мне нужно больше, чем просто спать с тобой и делить с другими. Мне нужно больше!

– С какими другими? О чём ты?

– Ты с Машей переспал сегодня ночью? Скажи мне!

Кир хмуриться и на секунду опускает глаза, а моё сердце падает вниз.

– Нет, я с ней не спал.

– Я тебе не верю. Отпусти меня!

Но вместо того, чтобы отпустить, он сжимает обеими руками мои плечи, морщась от боли в руке, встряхивает меня.

– Какая к чёрту разница? Забудь о ней! Мне на неё плевать!

– Для меня есть разница! Как ты этого не понимаешь? Для меня есть чёртова разница! … Зачем я тебе нужна? Чтобы продолжать вести себя как раньше? Так, как ты привык? Чтобы поиграть и, … как ты там сказал? «Освободить от своего присутствия в долгосрочной перспективе»? Отпусти!

Он не отпускает и снова встряхивает.

– Я не спал с ней! Ясно тебе? Да, она хотела. И я хотел. … Но этого не было! Я не смог. Просто не смог. Тебе ясно?

Ливень стихает так же быстро, как начался.

– Даже если и так. Я боюсь. Кир, я боюсь! Запретный плод, он ведь так заманчив, так сладок? Правда? А что дальше, когда ты меня получишь? … Мне уже делали больно, меня уже предавали. И ты уже делал мне больно. Я так больше не хочу! И не хочу предавать мужа. Я не могу!

Наконец, мои плечи оказываются на свободе. Терновский отступает на шаг назад.

– Зря я это всё! Ты права. Зачем тебе весь этот геморрой? – звучит глухо и подавленно, – Давай вернемся в наш грёбаный отель – мы оба уже мокрые насквозь.

Десять

Слепая ночь легла у ног и не пускает за порог.

Брожу по дому, как во сне, но мне покоя нет нигде.

Тупая боль пробьёт висок, и пальцы лягут на курок,

А в зеркалах качнётся призрак.

Призрак любви.

(Ария «Возьми моё сердце»)

***

Сразу за мостом стоит экскурсионный тук-тук. Водитель предлагает довести нас до отеля. Конечно же, мы соглашаемся. По дороге перезваниваю Вадиму. Он сообщает, что они с Машей уже едут в гостиницу. Будут минут через сорок. Он не уточняет, почему я не ответила сразу на звонок. Но я сама объясняю, что попала под ливень, бежала укрыться, и мне было не удобно отвечать на ходу. Он ничего не говорит о том, что Кир повредил плечо на слоне и уже пару часов как должен быть в отеле. Не спрашивает, видела ли я его. Закончив разговор, прошу Кира сохранить между нами, что мы гуляли вместе. Я не хочу косых взглядов и ненужных объяснений. Он сердито кивает.