Развод. Он влюбился (СИ) - Дюжева Маргарита

— Хорошо.

Я очень сомневалась, что мне будет хоть чуточку весело на этом празднике жизни, но покорно отправилась навстречу судьбе.

Наш небольшой коллектив собрался в Грине в семь вечера. Все, кроме меня, веселые румяные, полные предвкушения. И я, бледная как поганка, в очередной раз прикрывающаяся неполадками со здоровьем.

— Тебе надо больше времени проводить на воздухе. Гулять по побережью, — авторитетно заявляла Катя Петрова, — морской воздух творит чудеса даже зимой.

Я бы не отказалась сейчас от чудес, чтобы раз! и все проблемы исчезли. Было бы здорово.

Однако, как показало время, проблемы только начинались.

Стоило появиться Максиму, как стало ясно, что в покое он меня сегодня не оставит.

Горящий взгляд в упор, в котором полыхало решительное «никуда ты от меня не денешься».

А я и не понимала чего хотела больше. Чтобы схватил, прижал к себе и никогда не отпускал, или чтобы наконец исчез из поля зрения, позволив нормально дышать!

Кроме нашей фирмы в Григе еще несколько компаний отмечали новогодние корпоративы. Поэтому было людно, шумно и, наверное, весело — играла музыка, сверкали огни, и неугомонный ведущий развлекал гостей, не позволяя им просто сидеть за столами и жевать. Девчонки то и дело выскакивали на танцпол, пытаясь вытащить и меня, но я ссылалась на то, что жмут новые туфли, и оставалась на месте, хотя когда-то очень любила танцевать, и могла ночами напролет тусить с подругами в каком-нибудь клубе. Приходила только под утро, уставшая, но счастливая до невозможности, и падала на кровать.

Хорошее было время. Порой мне отчаянно не хватало той беззаботности, беспечности и светлого взгляда в будущее.

Дашка что была тогда, полтора года назад, и та, что сейчас — два разных человека. От беспечной девочки, у которой было море подруг и океан планов, мало чего осталось.

И в душе щемило от желания вернуться обратно. Стать прежней, снова научиться доверять, делиться секретами с теми, кто близок по духу, гулять пока не загудят ноги, и улыбаться, не вспоминая о проблемах.

Я хотела этого, жаждала всей душой, но не могла.

Призраки прошлого не отпускали меня. Даже сейчас мне казалось, что среди толпы нет-нет, да мелькало то самое платье, которое так любила Марина.

Глупо…

Максим сидел напротив меня и тоже ни разу не вставал из-за стола, безотрывно наблюдая за мной.

От его взгляда не спрятаться, не скрыться. Он подбирал до самых костей, кричал о чем-то, но я боялась услышать его.

Хотела. Но боялась.

После предательства отца этот страх так глубоко пророс в меня, так крепко пустил корни в каждую клеточку, что я не знала, как избавиться от него. Он мешал думать, мешал слышать. Он мешал жить.

И мать все-таки права — мне нужна помощь. Сама я не справлялась. Интерполировала прошлое на свое будущее, мучила себя, терзала.

Когда зазвучал медленный танец, Субботин поднялся со своего места и, обойдя стол, остановился рядом:

— Потанцуй со мной.

— Я не…

— Просто потанцуй.

Не знаю почему, но я согласилась. То ли общее настроение сказалось, то не было сил противостоять тому притяжению, которое вело меня к Максиму несмотря ни на что.

Когда моя ладонь утонула в его, перед глазами снова полыхнула синяя Роза и поцелуй, и я снова захлебнулась болью.

Дернула руку, пытаясь освободиться, но Субботин не позволил. Сжал мои ледяные пальцы и потянул на себя, вынуждая подняться из-за стола.

— Идем.

Слишком много людей, чтобы начинать отбиваться всерьез, поэтому пришлось подчиниться.

Мы присоединились к другим танцующим парам. Макс положил мне руки на талию, я — ему на плечи.

Рядом. Чувствуя тепло. Дыша одним воздухом. Но стена, разделившая нас после Синей розы, никуда не делась. Она давила, причиняя боль и ломая кости, не позволяла распрямить плечи и вдохнуть полной грудью.

Мы так и не поговорили после того происшествия. Он пытался много раз, но я всячески избегала контактов, а теперь бежать было некуда.

Он рядом, я в кольце его рук, и мой живот, в котором наш пока еще крошечный ребенок, напряжен до предела.

Нас трое. Но между нами тень Марины с мерзкими щупальцами и когтями.

— Прости меня, — прошептал он.

— За что? — язык ватный, в голове каша. Каждый глоток воздуха, словно пылающий кирпич падал в легкие.

— За то, что произошло в Синей Розе.

Стало холодно. Будто я находилась не в помещении, а выскочила на улицу босиком и в лютый мороз.

— Значит, признаешься, что ты с той…

— Нет, — жестко припечатал он, — ни с ней, ни с кем-то другим.

— Тогда за что извиняешься?

— За то, что повел себя как наивный лох и не понял ее намерений. За то, что в принципе допустил эту ситуацию. Я не должен был…черт, Даш. Я с ума схожу, как представлю, что ты видела этот фарс.

— Не поверишь, я тоже, — я натянуто улыбнулась, — это…больно.

— Прости, Даш, пожалуйста, — просипел он, прижимая меня к себе, — прости. Я никогда бы не предал тебя. Никогда…

У меня отчаянно защипало глаза. Измученное сердце так хотело поверить. Я хотела поверить! До дрожи, до судорог, до красных всполохов перед глазами. Я хотела быть с этим человеком, но мои внутренние демоны, прочно поселившиеся в голове, после предательства отца, рычали и скалились, отказываясь выпускать жертву их своих когтей.

Танец сменился на пронзительно медленный. Мы двигались в унисон, схлестнувшись пронзительными взглядами. Вместе шли ко дну.

В какой-то момент его губы коснулись моих, и я чуть не задохнулась, от тех чувств, что захлестнули с головой. Это было сильнее меня.

— Прости, — едва слышно выдохнула и отстранилась от него, — мне нужно в дамскую комнату.

— Даша!

Я сбежала, так и не оглянувшись. А потом сидела в кабинке, зажав себе рот ладонью, и беззвучно рыдала.

Где-то за стенами гремела музыка, раздавался голос ведущего, многократно усиленный микрофоном, звенели чужие голоса и смех. А сидела одна, на закрытом унитазе, и пыталась привести свои мысли в порядок.

Почему меня никто не предупредил, что так сложно быть беременной! Что все эти хохмы про клубнику с чесноком, смех сквозь истерику и прочие беременные выходки, на самом деле не сказки?! Меня и правда бомбило так, что не продохнуть. Швыряло, как щепку в бескрайнем море, то подбрасывая на гребень надежды, то сталкивая в пучину отчаяния. И все это за доли секунды.

Я любила Макса!

Я боялось, что он предаст!

Я хотела быть с ним!

Я не могла простить!

Я не была уверена, что мне есть за что его прощать!

Эти американские горки меня точно добьют.

Кое-как мне удалось успокоиться и выйти из своего убого убежища. Я долго умывалась, убирая следы гормональной истерики, потом заново красилась, малодушно радуясь тому, что за это время никто не заглянул в туалет и не увидел моего состояния.

Вернувшись в зал, я перво-наперво увидела, что место Субботина пустовало.

Поискала Макса взглядом среди толпы и не нашла. Наверное, с другими мужиками вышел на улицу.

Впрочем, еще через пять минут мужики вернулись, а Субботина все не было.

И где он? Неужели обиделся на мой побег и ушел?

Или решил, что на фиг ему сдалась такая истеричка?

Снова захлестнул страх. Только в этот раз я испугалась, что он решил отказаться от меня.

— Субботина не видели? — спросила я у одного из его приятелей.

— Да где-то тут бродит. Ему вроде по работе позвонили, — беспечно ответил он, больше занятый поглощением тарталеток, чем моими проблемами, — сейчас придет.

Прошло еще минут пять.

По венам растеклась слабость, ноги стали ватными, как и все остальное.

Мне снова мерещился яркий подол среди толпы и грива темных волос, и терзали подозрения, что слишком уж затянулся его «деловой» разговор.

Сердце скомкано ерзало в груди, не в состоянии нормально сжаться и протолкнуть кровь по задеревеневшим сосудам. Язык вялый — захочешь, ничего не скажешь. И так горько, что словами не передать.