Тенор (не) моей мечты (СИ) - Тур Тереза

— Меряем, господа, меряем! В темпе!

— Чужие?.. — возмутился Лев.

— Да вы хоть понимаете, как вам повезло, что «Хор Турецкого» забыл вчера свои костюмы?! Во полном составе. Ваши не доехали! Где ваш менеджер? Кто вообще отвечает за все это безобразие?! Вы меня в гроб вгоните!

Выражение лица Льва, когда на него надели пиджак конкурента проклятого (зачеркнуто) дорогого коллеги, надо было видеть. А лучше — писать. Маслом. Но он даже слова не сказал, хоть тех слов у него был в кармане миллион, и все нецензурные. Зато на первое отделение они вышли при полном параде, всего с пятиминутным опозданием, что и за опоздание-то не считается.  С учетом того, что были они все четверо просто сияющие любовью ко всему миру — тем более.

Правда, без распевки. И без нот. И в уличных ботинках. Но это уже, право, такие мелочи! Главное, что концерт они отпели идеально, публика писала кипятком от восторга, четырежды вызывала их на бис — и четвертым бисом Лев заиграл «Утомленное солнце». Скотина, а и черт с ним. Концертного адреналина было слишком много, чтобы Артур мог испытывать хоть что-то, кроме полетного восторга.

Он даже Бонни Джеральду, который поджидал их за кулисами после концерта, улыбнулся как лучшему другу и родному брату. Да что там, он даже не дал ему в рожу, когда после короткой фотосессии и раздачи автографов Бонни схватил его за рукав и потащил обратно на сцену. К роялю.

Он только спросил:

— За каким хреном?

— Ты обещал сегодня новую музыку. Играй.

— Ты сумасшедший, ты в курсе?

— Конечно, — радостно согласился Бонни и повторил: — Играй.

Обведя взглядом пустой зал, в котором осталось лишь несколько случайно задержавшихся зрителей и уже начали шуровать уборщики, Артур пожал плечами. Ладно. Почему бы нет?

И заиграл. Совсем не то, что писал вчера, а то, что рождалось прямо сейчас — после концерта, после безумной пробежки через толпу фанаток, после Аниного «просто секс», после…. Всего. Сумасшедшего. Дня.

А когда снял руки с клавиатуры — услышал тишину. Живую, дышащую тишину зала, полного замершей публики. И сначала тихое, а потом — все громче и громче: браво! Белиссимо! И Левино внезапное:

— Я всегда говорил, что ты — чертов гений, Артур.

— Вы великолепны! Браво! — резким диссонансом, манерным сопрано. — Артур, это ваша песня?

Он обернулся на голос. Смутно знакомый. Или незнакомый, пофиг. Главное, голос был чужим и ненужным. Обернулся, вежливо улыбнулся идущей по сцене девице. Объективно красивой. Вроде даже знакомой. По крайней мере, он помнил, как она выглядит голой. Или не помнил, просто они все одинаковые.

— Это к нашему мюзиклу, — кивнул он.

— Просто потрясающе! Не знала, что вы пишете музыку! Ах, Арту-ур… — в голосе незнакомки послышались соблазнительно-мурлыкающие нотки. — Я так рада видеть тебя снова…

А, все же знакомка. Пофиг.

— Извини, я сегодня устал, — все еще вежливо, но уже недовольно отозвался Артур и стряхнул с плеч чужую руку с хищным перламутровым маникюром.

— Синьора, вы есть мешать. Уйти вон, — совсем не вежливо, а очень даже тоном злобного сержанта рявкнул Бонни.

Где-то неподалеку хмыкнул Лев, привыкший не обращать внимания на Артуровых девиц. Как-то их, этих девиц, за последний год стало слишком много, но вот беда — при этом ни одной, чье имя хотелось бы запомнить.

Ни одной… Анны.

— Арту-ур, что это за злобный дядька? — капризно протянула девица, прижимаясь грудью к его спине и обдавая запахом приторных духов.

— Очень злой режиссер. Иди, детка, иди.

— Ну ла-адно, я подожду…

— Нет, — получилось резче, чем стоило бы, но куда мягче, чем хотелось. — Не жди. Уходи и не приходи больше.

— Арту-урчик, ми-илый, не будь такой букой. Я сделаю тебе массажик…

Резко вскочив с табурета, Артур развернулся к томной девице.

— Никаких Артурчиков и массажиков. Уходи.

— Ну Арту-ур…

— Есть тут охрана? — очень зло встрял Бонни. — Вывести этот синьора немедленно!

Девицу, обиженно хлопающую коровьими ресницами и колыхающую силиконовой грудью, в самом деле вывели. А Артур устало сел обратно к роялю, побежал пальцами по клавишам. Лениво прислушался к разговору Бонни со Львом — они обсуждали только что сымпровизированный дуэт. И вдруг понял, что нужно делать. Так просто! Идеально просто! И почему он, дурак, раньше не додумался?

Он вскочил из-за рояля, одержимый гениальной идеей. Кивком попрощался с Бонни и ребятами, на ходу нацепил куртку прямо на концертный костюм, вызвал Яндекс-такси. В машине прикрыл глаза, чувствуя, как губы неудержимо разъезжаются в счастливой улыбке.

Он это сделает, и Аня не устоит. Пусть она сколько угодно заявляет, что между ними только секс и ничего кроме секса. Чушь это все. Просто ей нужны доказательства его любви. Ухаживания. Цветы. Подарки. Ужины в ресторанах. Красивые признания. Все то, что они не успели, когда были юными студентами. Все то, что было принесено в жертву его карьере и успеху. То, чего хочет каждая женщина. Это же так просто! И он ни за что не отступит. Он завоюет ее, свою Миледи!

— Э, приехали. Спишь, что ли? Приехали, говорю, — вывел его из полудремы голос таксиста.

— А… ага. Сколько я должен?

— Сколько не жалко.

Сунув таксисту какую-то купюру, Артур вылез из машины во дворе… мог бы сказать «своего дома», но это было бы откровенным враньем. Во дворе нового элитного дома, так и не ставшего своим. Прошел несколько шагов до подъезда, машинально приложил ключ к замку, и тут…

— Артур! — послышалось за его спиной одновременно со звуком захлопнувшейся дверцы авто. — Артур!

Глава двадцать четвертая

Она проснулась с ужасной головной болью, отчаянным сушняком и ощущением ужасной ошибки. Катастрофической. Непоправимой. А первым звуком, который она услышала сквозь уходящий сон, было неприлично довольное мурлыканье «Утомленного солнца». Откуда-то из соседней комнаты. Или с кухни. Чужой кухни. И звяканье чужой посуды. И запах чужого… или не совсем чужого кофе? Именно такого, какой она любит, с розовым перцем и черным кардамоном.

 С трудом разлепив глаза, она оглядела незнакомую комнату. Большую, светлую, безликую и какую-то нежилую, словно гостиничный номер. И зажмурилась обратно, потому что в памяти начали всплывать картинки прошлого вечера — вроде ответа на вопрос «как она докатилась до жизни такой».

Первой картинкой был оторванный фанатками рукав пальто и перемазанное губной помадой лицо Артура. Этот проклятый рукав висел перед глазами, как красная тряпка перед быком, и действовал так же. Убийственно. Аня попыталась отогнать воспоминание вместе со злостью и обидой, и ему на смену пришел домашний скандальчик, устроенный Катериной. Юная звезда, отданная в безжалостные лапы репетиторов, высказала матери все, что думала о родительском произволе в целом и о «херографии» в частности. В выражениях и эмоциях девочка не стеснялась, а учитывая, как она при этом была похожа на злого папу…

Орать на нее в ответ Аня не стала. Ничего объяснять мирно и спокойно — тоже. Сил не было. Ни на что не было, если честно. Поэтому она позорно сбежала. Молча. Даже дверью не хлопнула. И расплакалась — в лифте. От усталости, обиды и бессилия.

Вот почему, а? Почему у нее все через одно место? Мюзикл-мечта не радует, месть Артуру — вообще ужас какой-то. Ей следовало торжествовать и наслаждаться его побитым видом, а она… а ей… ей стало стыдно. Отвратительно, отчаянно стыдно. И страшно, что после этой чертовой мести все, что еще могло сложиться, сломается окончательно. Что Артур больше никогда не скажет ей «люблю», никогда…

Аня зажмурилась и накрылась одеялом с головой, потому что перед глазами всплыла вторая картинка.

Бар «Последняя струна», столик у окна, фанатский сайт «Крещендо» в смартфоне и бутылка мартини. Боже, какое же было жалкое зрелище! Одинокая заплаканная женщина тет-а-тет с выпивкой. Тет-а-тет, правда, не продлился долго. Ведь женщина с мартини — это почти как женщина под красным фонарем, только бесплатная. Именно с таким выражением морды к ней вчера и клеились. Двое… или трое… Неважно. Она всех послала. Последнего кажется даже матом, итальянским. Почему-то ее вчера пробило на итальянский мат. Кажется, после того как она увидела на сайте этот самый чертов оторванный рукав…