Выше стен (СИ) - Ру Тори

Но дурные предчувствия скручивают нутро болезненным комком и превращают приятную усталость в недомогание. Из кабинета Андрея доносится глухой удар и сдавленный злобой голос. По инерции вжав голову в плечи, я бегу на звук, но Свят, оттолкнув меня плечом, быстро уходит и закрывается в комнате.

— Свят, я… — Слова с шипением растворяются в тишине. Нахожу спиной надежную опору стены и долго-долго смотрю на запертую дверь туда, где живут красивые вещи, приятные запахи и волшебные сны, где небо заглядывает в глаза безмятежными синими звездами, где так спокойно спится и безудержно мечтается…

Хочется пройти сквозь преграды, прильнуть к Святу и прирасти искалеченной любящей душой к его огромной чистой душе, но все, что было между нами, словно подергивается сеткой трещин.

— Регина!

Упрямо закусив губу, я отгоняю дурные мысли и оборачиваюсь на зов — в метре стоит Андрей и пристально рассматривает мое лицо.

— Уделишь мне пару минут?

Я узнаю этот взгляд — точно так же отчим смотрел на меня после весеннего скандала в школе. Сейчас в его серых глазах та же усталость и боль, а еще… сожаление и вина. Почему?..

Молча следую за ним в холод мрачного, обитого темной кожей и деревом помещения, и по голым ногам ползут мурашки. Неужели я опоздала? Неужели Свят все же пострадал из-за меня?

— С днем рождения, Андрей! — Я пытаюсь разрядить обстановку, но получается невнятно и тускло.

— Спасибо, родная, — откликается он.

— Я опять облажалась, да? Знаю, нам нельзя, но устоять было невозможно…

Андрей недобро косится на мою шею, и я поднимаю колючий ворот до самого подбородка. Я несу чушь и краснею как рак, однако нравоучений из-за засосов и неподобающего поведения не следует.

— Прости… Это моя вина. Я должен был лучше его воспитывать. Этот гаденыш… Он… — Андрей взъерошивает волосы, точно так же как Свят в моменты волнения, а мне впору провалиться в преисподнюю.

— Это не то, что ты думаешь! — Я почти кричу и хватаюсь за странно теплый угол сейфа. — Первого сентября я увидела его в колледже и влюбилась. Это взаимно, правда! И никакой «распущенности». Мы не знали, кем друг другу приходимся. Он классный — добрый, справедливый, умный. Он защищает меня, понятно?!. Он вырос отличным парнем, в этом твоя немалая заслуга!

— Тогда где же деньги?.. — Андрей осекается, а я дергаюсь, словно от ушата ледяной воды за шиворот. Он в ярости. Никогда раньше не видела его таким, но уверена, что правильно считала эмоции.

Икаю от ужаса и решаю соврать:

— Это не он. Он ничего не знает! Я отдала их не ему! — Отчим не верит ни единому слову, я снова ощущаю себя беспомощным дерьмом, обузой и проблемой, и сдаюсь: — Окей. Дай мне время. До вечера. Я все объясню. Не говори маме, пусть хотя бы ее день пройдет отлично!

Андрей не перебивает — молча выслушивает мои тупые оправдания и мольбы, он холоден и зол, а меня мутит. Этот человек сделал для нас больше добра, чем мог бы сделать родной отец, но я подвела его, и вряд ли есть шансы вернуть былое доверие.

— Отступитесь от меня! — умоляю я, крепче сжимая горячий металл. — Пока не поздно, сдайте билеты. Мне не нужен второй этап реабилитации, я могу быть нормальной, ну хоть у Святослава спроси!

Бледный день меркнет, по краям картинки виньеткой сгущается тьма. Я рассыпаюсь на кусочки, бесполезными ослепшими глазами вглядываюсь в безжизненные скалы, задыхаюсь и моргаю…

— Регина, дыши! Вот так… — уговаривает меня спокойный вкрадчивый голос, я прихожу в себя от соприкосновения пальцев со стаканом холодной воды. Андрей примирительно улыбается. — Успокойся, пожалуйста. Конечно, мы обсудим все вечером. И еще… я вовсе не думаю, что надежду на лучшее у тебя чуть не отобрал мой сын.

***

Вопреки ожиданиям, Андрей остается дома — ежеминутно кому-то звонит, раздает указания, вызывает курьера, передает с ним документы и уединяется в кабинете.

Прибираюсь в гостиной, вязну в воспоминаниях о сегодняшней ночи, снова путаюсь в реальностях и трясу головой.

Отчим дал мне шанс объясниться, не стал никого бездоказательно обвинять, тишина в доме — лучшее тому подтверждение. Значит, шансы на примирение сына и отца не потеряны. Только вот как достучаться до самого Свята?

Поселившийся за шиворотом страх тут как тут, при мне, и я тяжко вздыхаю. Неужели наносное настолько важно, что способно менять и ломать жизни? Ведь оба они — хорошие красивые люди!

Я плетусь к себе, но останавливаюсь у комнаты Свята. Ни шороха, ни скрипа, словно мой красивый нежный мальчик навсегда исчез. Заношу над дверью кулак, но тут же одумываюсь и прячу ослабевшую руку за спину.

Мне не по себе, страшные предчувствия лезут из глубин души.

Серое небо.

Ветер и камни.

Камни, камни, камни…

Так просто оступиться и упасть в ущелье, когда не знаешь верного пути.

Накрываю ладонями уши и сбегаю. Закрываюсь на два поворота замка, падаю на кровать и забиваюсь в самый угол.

Оказывается, и этот дом может быть неуютным — холодным, темным, оглохшим, пустым. Мои самые близкие люди годами строили стены, и разобщенность, недосказанность, удушающее одиночество поселились в нем, отравив все живое. Даже мамины усилия не могут сделать его теплым!

Я плачу навзрыд, прячу под свитером покрытые синяками колени и дрожу — то, от чего я бежала, снова тянет когтистые лапы и вот-вот настигнет меня.

К счастью, звонит мама — она радостно взволнована, высокий голос звенит, как колокольчик.

— Регина! Привет, ребенок, как ты там? Готова?

— Я — отлично! — Прокашлявшись, вру я и утираю глаза рукавом. — А вот как без Андрея справляешься ты?

— Я сама попросила его не приезжать. Он и так во многом помог, но некоторые проблемы мы должны решать сами! Вот теперь я могу с полной уверенностью сказать: я сделала это! Никогда не думала, что смогу, но смогла!.. — Она замолкает — борется с накатившими слезами.

При всей своей никчемности, заторможенности и непохожести, я понимаю, о чем она говорит. Свят подвел меня к осознанию своего места в реальности и подстраховал, но с проблемами в колледже мне было важно справиться самой. И я дала отпор, показала Кэт, что не боюсь, стала выше, чтобы суметь выстоять. Маме тоже как воздух был необходим этот шаг.

— Тут такая красота, даже голова кружится! — вдохновенно продолжает мама. — Не верю, щипаю себя, дышу с помощью твоих упражнений. А они, скажу я тебе, стоящая вещь… Растормоши наших мужчин — пусть наводят лоск, и сама собирайся. Скоро приеду, уже вызываю такси.

Выпутываюсь из мерзко-холодного одеяла, я выскакиваю наружу, на всех парах несусь по темному коридору, влетаю в кабинет и озвучиваю Андрею мамину просьбу. Закрыв ноутбук, тот сдержанно улыбается и кивает. Его смокинг стараниями мамы давно томится в ожидании под полиэтиленовым чехлом.

Хочу ворваться и к Святу: повиснуть на его теплой шее и поцеловать, заразить атмосферой праздника, посоветовать шикарнейшую черную «тройку» и туфли, спрятанные в глубинах шкафа, но не решаюсь — возвращаюсь в свою комнату и отправляю ему коротенькое сообщение о скором начале мероприятия.

Он не отвечает.

На сердце тяжело, опухшие веки снова жгут слезы — на сей раз другие — едкие, горькие, обидные.

Я задела его разговорами об Андрее? Не впечатлила, была недостаточно хороша в постели?.. Но тогда почему он так сильно и искренне меня любил?

Медленно подхожу к пыльному зеркалу, когда-то прибитому к стене для удобства гостей, но никаких гостей тут не бывало и в помине.

— Привет! — здороваюсь я с ним, чтобы развеселить, и за моей спиной на миг загорается яркое солнце. Сбрасываю свитер, перешагиваю через него и внимательно разглядываю худое тело в отражении — не инопланетное, вполне нормальное. Две ноги, две руки, на каждой — по пять пальцев. Белые тонкие шрамы на коже — мое страшное прошлое, тату на бедрах — томительное настоящее. Прекрасное будущее тоже отметилось на нем, оставив темные пятнышки засосов на шее.