Развод. Я его так любила (СИ) - Грин Анна Кэтрин

Дурацкое чувство, глупое чувство, и ад на земле становился реальностью.

Я просыпался в холодном поту, пытался найти рукой мобильник, чтобы набрать Зою. Я понимал, что не имел права ничего ей рассказывать и как-либо вдаваться в подробности, а ещё, ещё я понимал, что после такого, конечно, никакого прощения и вообще ничего быть не может. В те редкие моменты, когда она отвечала на звонки, сердце заходилось безудержным боем, я старался узнать, как она, я старался спросить что-то про беременность, но она все время обходила эту тему, словно бы закрывая для меня эту дверь, как будто бы сама судьба намекала мне о том, что долгожданного ребёнка ты не получишь, не узнаешь и не будешь в курсе ничего. В то время же судьба ещё так явно намекала на то, что а вот ребёнок, который родится как плод похоти, цена ошибки, вот за ним ты можешь наблюдать за ним, ты можешь присматривать.

Только не хотелось.

И да, приходилось присматривать, потому что я до последнего верил в то, что Ольга проявит благоразумие и согласится на аборт. Я понимал, что можно заставить. И, наверное, это было бы правильно, но, видимо, какая-то часть меня немного загнанная принимала эту ситуацию, потому что я должен был ответить за свои грехи. И да, этот ребёнок это цена моей ошибки, цена моего предательства.

Я все это понимал и смиренно ждал.

А долгожданно ждал я хоть каких-то разговоров либо новостей от Зои и Роза сквозь зубы скомканно рассказывала, что у неё все хорошо, что беременность протекает хорошо, но даже когда Зоя легла на сохранение, я не мог приехать и как-то пошатнуть её мир, в то время как у Ольги протекала беременность без сучка и задоринки, и да, пришлось выделить какое-то содержание. Но я это все делал исключительно через безопасника, потому что не хотел в это ввязываться эмоционально, и кто-то скажет, что дурак я надо было сразу тащить её на аборт.

Но мне казалось, что ничего просто так в этом мире не делается, и своим терпением, своим выбором я показывал смирение.

Смирение перед судьбой, перед тем, какой путь она мне выбрала. И даже несмотря на то, что Зоя лежала на сохранении летом, у неё все равно все было хорошо. Чего я не мог сказать про себя, потому что чувствовал себя полным идиотом, метался из стороны в сторону и не представлял, как дальше жить, мне физически было больно от того, что я не мог видеться со своей семьёй, просыпался ночью от воспоминаний со дня нашей свадьбы, и почему-то так по-глупому казалось, как будто бы я стал забывать, как выглядит моя жена. Саднящее чувство в груди достигло точки невозврата, когда я понял, что это действительно конец, это действительно финал.

Но тёмной ночью мая безопасник позвонил мне и спокойным, размеренным голосом выдал.

— У нашей подопечной началось кровотечение. Мы отвезли её в больницу, она сейчас под наблюдением.

Я не следил за сроками, я просто понимал, что это примерно шестой месяц, седьмое. И глупое осознание того, что если все пойдёт не по плану, то это будут, вероятнее всего, искусственные роды. И когда под утро снова раздался звонок от безопасника, я уже знал, к чему готовиться.

— Ночью пришлось оперировать, кровотечение не останавливалось, ребёнка спасти не удалось, вас ожидать?

Я зажал пальцами глаза, помотал головой, рациональная часть меня кричала: что ты, куда ты? А мне просто хотелось посмотреть в глаза женщине, которая рискнула довести дело до конца и в итоге получила сама невозможную боль от этого поступка.

Поэтому я приехал, зашёл в палату, увидел бледную, как моль Ольгу и только спросил:

— Оно того стоило?

— Да пошёл ты, — крикнула она, бросая в меня кружкой из тумбочки. Я даже не стал уворачиваться, потому что, Ольга промазала и рухнув, зарычала и застонала:— Козёл, козёл, не прощу тебя!

— Я у тебя не прошу прощения, я просто пытаюсь понять, оно того стоило? Ты себя угробила. И на таком сроке ребёнка лишилась. Оно того стоило?

— Это ты мне скажи, оно того стоило, когда ты со мной спал?

— Нет, Оль, не стоило.

У меня хватало смелости признаться самому себе в этом: оно того не стоило.

Ольга заскулила, развернулась спиной ко мне, поджала ноги к груди и завыла на всю палату. Я покачал головой, вышел в коридор, встретился глазами с безопасником, хрипло выдал:

— Понаблюдай за ней, потом можешь отзывать своих ребят, но за моей женой глядеть в оба, в два раза тщательнее…

Я не знал, что у этой безумной может быть на уме, но на всякий случай перестраховывался, но обжёгшись на молоке, я просто дул на воду. Но тем не менее поздно вечером, когда я вернулся домой, мне было настолько паскудно, что я стоял на коленях и молился только об одном…

— Царица небесная, матушка заступница, сохрани моего ребёнка. Не дай пострадать моей жене.

Я молился последний раз ещё в школе, когда бабуля заставляла перед сном просить боженьку, чтобы завтра все было хорошо и надо же, сейчас вспомнилось и почему-то так вышло, что я повторял одну и ту же фразу на протяжении долгих ночей до тех пор, пока в конце июля не раздался звонок дочери.

— Пап, началось, началось пап!

И вместо того чтобы принять взвешенное взрослое решение, если уж ушёл, то не мешаться под ногами, я сорвался, бросился, не глядя ни на что, поехал в больницу к Зое, потому что знал, что ей будет страшно, она боялась после первых родов рожать ещё раз. Она хорохорилась, рассказывала мне о том, что все было не так страшно, но я то знал, что ей было дико страшно, и это было другое чувство это был страх у меня, за её жизнь, за жизнь ребёнка, и меня трясло, пока я ехал до больницы, а когда приехал, залетел в палату с колотящимся сердцем, которое рвалось наружу, а у неё были схватки, она закусывала губы, её выгибало дугой, она старалась схватиться пальцами за ограждение кровати.

И плакала так горько, что у меня слов не было для того, чтобы поддержать её.

Я просто ринулся вперёд, перехватил её руки, она до боли, чуть ли не ломая кости, сдавила мне предплечье.

— Зой, Зой, я с тобой! Не будет, так как в прошлый раз, все сейчас будет хорошо. Я не оставлю тебя. Я не брошу тебя, Зоя. Девочка моя, родная моя. Все будет хорошо, Зоя…

Глава 52

Зоя

Я не помнила, как я рожала, все слилось в какую-то круговерть, я просто чувствовала эту лютую боль. Животный страх и ужас от того, что я не могла никак повлиять на ситуацию.

И почему-то обрывками у меня перед глазами вставала картинка, как Виктор наклоняется ко мне, убирает со лба влажные волосы, проводит губами мне по коже и шепчет:

— Я с тобой, я всегда буду с тобой, все будет хорошо. Ты, правда, большая молодец, моя маленькая, сильная женщина. Ты большая молодец.

И мне почему-то тогда становилось ещё больнее, потому что я знала, что это бред.

А мне хотелось, чтобы это было реальностью, чтобы он стоял и действительно утешал меня, и когда началось кесарево, до меня с трудом дошла мысль, что это был не бред, он действительно стоял в изголовье, проводил пальцами мне по щеке, наклонялся, шептал, касался губами моей кожи. И умолял:

— Ты только держись, родная, держись, моя хорошая.

А я не знала, чего ожидать от этих родов перед глазами всплывали воспоминания того, как мне было дерьмово, когда я рожала Розу, как у меня всю душу выворачивало. От паники и безысходности.

— Все хорошо, Зоя Марковна, — звучал голос акушера, — мы приступаем, я ничего не чувствовала ниже поясницы.

Мне объясняли, что да, так будет проходить вся операция, потому что нам рисковать нельзя, потому что возрастная беременность, потому что кардиология.

Я все это знала, но для меня это было сейчас таким потрясением, что я могла только сосредоточенно наблюдать за лицом мужа.

Виктор хмурился, облизывал обветренные губы. Почему-то проводил запястьями по глазам.

Он плакал.

— Держись, моя девочка, держись, все будет хорошо, родная, — хрипло повторял Виктор, наклоняясь ко мне, и он говорил мне это ровно до тех пор, пока чуть ли не звоном раздался на всю родовую детский крик и, словно по щелчку пальцев волшебника, время приобрело реальный бег.