Привет, Саншайн (ЛП) - Дейв Лаура

Я подошла к задней части дома, где прихожая сужалась и вела к двери на кухню. Теперь она была из крепкого красного дерева. Мой отец отказался заменить дверь, которая пожелтела и потрескалась по углам, а краска в некоторых местах и вовсе облупилась. В тот день, когда он был номинирован на свой первый Оскар, у него застряла нога в двери – застряла после того, как он услышал эту новость. Палец от сильного удара был сломан и превратился в уродливый черно-синий шар.

Тем не менее, он решил, что дверь сыграла важную роль в той победе, точнее то, как он ударился – привело его к победе. Таким образом, правило состояло в том, что дверь оставалась такой, какая есть, и никак не могла быть изменена. Со временем она становилась все более потресканной и грязной, но он даже не красил ее. Моей сестре не нравилось, когда я шутила, что, следуя такой логике, он не должен был носить гипс на пальце, а, наоборот, снова и снова его ломать.

Я провела рукой по новой двери и прошла мимо того, что было маленькой студией моего отца. Теперь здесь была прекрасная открытая кухня. Они увеличили ее в размерах, чтобы разместить лучший из существующих (коммерческой серии Viking) остров, который продолжался до бесконечности, и дровяную печь. Я открыла холодильник Sub-Zero, и, хотя владельцев не было в городе, он был прекрасно укомплектован. Яйца, креветки, овощи, свежие фрукты, клубника и молоко.

На нашей кухне никогда не было еды, и не было достаточно места, чтобы приготовить что-то впечатляющее. Была небольшая печь, остров, за которым помещалась только пара барных стульев. Кухня была простой и безмятежной, как напоминание о том, что было за домом. Даже при всем ремонте, дом все еще стоял там с изысканным крыльцом, смотрящим на океан.

Я вышла на улицу – знакомый запах пляжа ударил в нос. Сколько дней я сидела там, в детстве, считая этот запах само собой разумеющимся? Сколько мечтала о том, чтобы отправиться куда угодно?

Мои воспоминания подвели меня ко второй истории. Я вернулась внутрь и направилась вверх по лестнице, в комнату, которую мы с Рэйн делили в детстве. У нас были две односпальные кровати, большой письменный стол с двумя стульями и пурпурные стены. Мой отец позволил нам покрасить комнату в этот цвет, когда мы были еще маленькими. И мы никогда не меняли его.

Теперь комната была залом для медитации – в комплекте с Буддой и небольшим садом Дзэн. Но они оставили пурпурные стены. Это было то, что они сохранили? Цвет был поразительный, мигом вернув меня в то время, и на меня обрушился поток воспоминаний.

Мне было и пять, и десять, и пятнадцать – одновременно. Я сидела в углу. Рэйн должна была скоро вернуться. Я вспомнила, как она вошла, в тот день, когда окончила среднюю школу. Она все еще была в своем платье, а я сидела там, представляя, что буду делать с комнатой, когда она уедет учиться.

Рэйн была лучшей ученицей и получила полную стипендию в Принстонском университете. Она бы училась по одной из самых впечатляющих математических программ в стране, и при этом все еще была бы достаточно близко к Монтоку, что позволяло ей легко регулярно возвращаться домой. Как я знала, это было для нее важно.

Возможно, именно поэтому я ей не поверила, когда она сказала, что не уедет, что она останется дома. Останется там, где она была, и вместо этого начнет занятия в колледже в Саутгемптоне. «Я бы не оставила тебя», сказала она в тот день. В то время я была в ярости. Как она могла отказаться от такой возможности? И как она могла притвориться, что это имеет какое-то отношение ко мне? Я закричала, что она притворяется, что врет, будто беспокоится обо мне, когда мы обе знали, что отец – тот человек, о ком она беспокоилась. Он был причиной того, что она тупо отказывалась от бесплатного обучения в Принстоне.

Я была уверена, что она думала, что без нее я попытаюсь сломать его. Я попыталась бы сломать все его правила, вытащить на поверхность все его травмы. И она не знала, справится ли он с этим. Будет ли он поправляться, если его лишат поддержки? Или он просто потерпит поражение?

Она была настолько злой, что вышла из себя. Я думала, что ей не понравилось, когда я озвучила правду, – она ​​не хотела снова защищаться, чтобы изо всех сил защищать нашего отца. Но что, если я ошиблась? Что, если она, правда, осталась из-за меня?

Может быть, она подумала, что если бы она оставила меня с ним, он бы уничтожил меня? Я подошла к окну и села на странную подушку из бамбука. Посмотрела в окно на передний двор, где находился гостевой дом. Я всегда чувствовала, что так подчинена нашему дому и правилам, которые регулировали все в нашей жизни, правилам, которые я никогда не понимала. Это не изменилось, когда я снова здесь оказалась.

Я провела последние восемь ночей в своей машине, на обочине, около дома детства, ожидая, когда погаснет свет. Тогда бы я знала, что моя сестра легла спать. Однажды ночью я смотрела в окно, как моя сестра и ее дочь сидят за столом за поздним ужином. На заднем плане появился парень моей сестры. До его прихода они ничего не ели. Горшок с макаронами, чашка с салатом. Но моя сестра была счастлива. Ее дочь ела, а Рэйн наклонилась и слушала ее рассказ о том, как она провела день. Моя сестра построила семью – у нее была жизнь, которой она наслаждалась – а я осуждала ее.

Как я пришла к этому?

В моем автомобиле на зеркале заднего вида висел снимок УЗИ. Здоровый маленький ребенок. Сильное сердцебиение. Начало зарождавшихся конечностей. Я не знала, был ли это мальчик или девочка. Но это еще впереди. Был ребенок, который частично принадлежал тому, кто думал, что больше меня не знал. Где бы эта картина висела в альтернативной реальности, когда я не стала бы для него незнакомкой? Где я призналась во всем, пока не стало слишком поздно? Где он тоже признался.

В течение последних восьми ночей я ждала, пока погаснет свет, убедившись, что моя сестра спит, чтобы она не смотрела на меня с жалостью, что я все еще спала на ее диване. Чтобы мне не пришлось смотреть ей в глаза и видеть ее неодобрение. Чтобы мне не пришлось думать о ней и ее дочери, о моем муже и отце, и обо всех, кто когда-то любил меня и кого я потеряла.

Сегодня вечером мне не пришлось ждать, пока свет погаснет. Я свернулась калачиком на полу в спальне моего детства, на чужом мягком коврике. И я поняла, что ошибалась в чем-то еще. Может быть, поняла самое главное. Я ошибалась в том, как мы отвергаем самих себя, если нам говорят, что это больше не подходит. Я думала, что это связано с бегством – настолько быстрым, каким ноги могут вынести, – от своих прежних «я».

Я не понимала, что это самый верный способ завершить все там, где я все начала.

Глава 44

Утром я выглянула в окно. В голове был такой туман, будто вчера вечером я выпила бутылку вина. Мои плечи болели ото сна, а голова кружилась от жары. Я открыла окно, чтобы впустить прохладный, мягкий ветерок, и увидела, что она смотрит на меня из своего крошечного окна на чердаке.

Сэмми. Всего секунду она выглядела удивленной тем, что я была в главном доме. Но счастье видеть меня, должно быть, ее перебороло. Потому она открыла свое окно пошире.

–Привет, – сказала я.

–Привет.

Она оглянулась, как будто ее поймали. Когда она снова повернулась, я направилась к лестнице, ведущей к пляжу.

Сэмми показала мне два больших пальца и закрыла окно, тут же направляясь за мной.

***

–Так ты и мама поссорились? – спросила она.

Мы сидели на ступенях​ лестницы, прямо над нами гулял океанский ветер.

–Мы справимся, – сказала я.

Она боролась со своими волосами, пытаясь заправить их за уши.

–Я не понимаю, как вы это сделаете, если вы, ребята, избегаете друг друга.

–Ты это заметила?

–Ну, я здесь живу.

Я улыбнулась.

–Не беспокойся об этом, хорошо?

Сэмми кивнула:

–Что ты делала в другом доме?

–Посещала, – сказала я.

–Зачем?

Я вздохнула:

–Этот вопрос заслуживает более длительного ответа, чем ты сможешь дождаться. Что ты сказала им по поводу того, куда идешь?