Звезды сделаны из нас - Ру Тори

— Зачем тебе это?

Румянцева вдруг останавливается и тормозит меня.

— А давай я буду твоей девушкой? Целоваться тебя научу. Ты же наверняка не умеешь. Может даже ещё чему научу. Ты в принципе симпатичный и я не против.

Приподнявшись на мысочки, она резко обхватывает меня за шею и впивается тёплыми, с привкусом табака губами в мои. Поддерживать эти порывы я не намерен, и уже собираюсь оторвать её от себя, как вдруг перед глазами всплывает образ совсем другой девушки. Светловолосой, темноглазой, резкой, смешливой, смущающейся и одновременно провокационной, ищущей себя в других, но так и не нашедшей. Умом я понимаю, что это видение, но отпускать его не тороплюсь, поэтому зажмурившись, покрепче прижимаю Румянцеву к себе и продолжаю с упоением целовать, как если бы на её месте была Нелли.

Она заканчивает первая, опускается вниз, и с глубоким вздохом удивления делает шаг назад.

— Обалдеть, Филатов! Это что вообще было?

— А что? — как ни в чем не бывало пожимаю плечами и засунув руки в карманы брюк, иду дальше по нашей дорожке.

На самом деле я боюсь, что она заметит, как пылают у меня щёки и колотится сердце. А ещё хуже, если решит, что я согласен на её предложение и продолжит наступление.

— Подожди, — Румянцева ловит меня за руку и разворачивает к себе. — Значит, я тебе тоже нравлюсь?

За это время лицо её странным образом меняется. Я вижу в глазах любопытство, доверие и как будто проблеск надежды. Но делаю вид, что этого «тоже» не заметил.

— Это ничего не значит, — строго отрезаю я. — Ты начала первая.

— Но мне показалось…

— Тебе показалось.

— Нет, серьёзно, — Румянцева непривычно сбита с толку. Её вороньи волосы торчат в разные стороны, а кончик носа покраснел. — Если ты думаешь, что это по приколу, то ошибаешься.

— Я не думаю, что по приколу. Но у меня есть девушка. Извини.

— Да, ла-а-адно? — её глаза расширяются от удивления. — Ты врёшь! Врёшь, да? Типа ты святоша и тебе нельзя. Но, Глеб, святоши так не целуются, так что оставь эти россказни для своей мамы.

— У меня есть девушка, — упрямо повторяю я, глядя ей в глаза. — И мама тут ни при чём.

Она снова тянется, но на этот раз отступаю и ловлю её за руки, прежде, чем она успела повиснуть на мне.

— Это они тебя подослали?

— Что? — несколько секунд Румянцева с недоумением таращится, а потом её лицо озаряется и она громко хохочет на всю улицу. — Ты подумал, что это подстава? Класс! Я же говорю, что ты умный.

— Значит я прав? — оглядываюсь по сторонам, но никого не вижу.

— Нет. Не прав, — впервые за всё время нашего знакомства я вдруг улавливаю в её голосе нечто похожее на нежность. — Сейчас всё по-честному. Клянусь!

Она растопыривает перед моим носом пальцы обеих рук, чтобы показать, что не скрестила их, обманывая.

— Сейчас, — я достаю телефон и моментально открываю фотку Нели в нашей переписке. — Вот. Можешь сама убедиться. Это она.

Румянцева берет телефон в руку и разглядывает Нелю. Затем что-то нажимает и я тут же соображаю, как сглупил, потому что она явно читает нашу переписку. Резким движением выхватываю у неё телефон и прячу в карман.

— Нелли, значит? — Румянцева пытается сохранить улыбку, но я вижу в её глазах привычную жёсткость. — У тебя любовь с вебкамщицей? Почему я не удивлена?

— Она не вебкамщица!

— А чего тогда выглядит, как фрикша?

— Она выглядит в разы лучше тебя, — возмущённо отвечаю я, и тут же понимаю, что ляпнул это зря. Вид у Румянцевой становится такой, словно она намерена в меня плюнуть.

— Что ж, я поняла, — голос обдаёт холодом. — Ты сам отказался от своего счастья.

Я ухожу не оборачиваясь и до самого поворота ощущаю спиной её жгучий взгляд. Но мне всё равно. Я не чувствую к Румянцевой абсолютно ничего: ни симпатии, ни жалости, ни злорадства, ни удовлетворения самолюбия.

— Слушай, тут такое дело. Так получилось, — пишу я Неле без всяких приветов, потому что мы сегодня уже обменялись парой забавных картинок с сонными и ленивыми котиками. — Ты меня, пожалуйста, заранее извини. Но мне пришлось сказать, что ты моя девушка. Так вышло. Я не хотел тебя подставлять. Просто одна знакомая предложила встречаться и мне ничего не оставалось, как придумать эту отмазку. Поэтому если она вдруг тебе напишет и будет выяснять, можешь, пожалуйста, это подтвердить? Но сразу предупреждаю, что она настроена недоброжелательно, так что потом заблокируй её и всё.

Пишу торопливо, сбивчиво, так как не сомневаюсь, что Румянцева теперь точно сунется к Неле, а кто предупреждён, тот вооружён.

— Что за знакомая? — тут же отвечает она.

— Одноклассница.

— Страшная?

— Нет. Нормальная.

— Тогда почему ты её отшил?

— А зачем мне она, если у меня есть ты?

— Ты сейчас серьёзно?

Чувствую, что начал перегибать и она может снова разозлится, как раньше. Назовёт меня придурком или просто пошлёт. Поэтому тут же отыгрываю назад.

— Нет, конечно. Я просто так ей это сказал. Не знаю почему. Растерялся, наверное. Но если не захочешь ей ничего отвечать, можешь сразу заблокировать.

— Отчего же? Я скажу всё, что попросишь. Мы же друзья, а друзья помогают друг другу. Так что ради нашей дружбы я готова стать кем угодно, даже твоей девушкой.

— Спасибо! — я счастлив, что она не обиделась и поняла меня правильно. — Я в тебе ничуть не сомневался.

— Расскажешь подробности про эту одноклассницу?

— Да ну её. Лучше я тебе кое-что другое расскажу.

И я наговариваю ей три голосовых подряд. По десять минут каждое. Рассказываю про избиение в раздевалке, свой шантаж, просьбы о прощении Анны Вадимовны и флешку. Про Румянцеву тоже в конечном счёте рассказываю. Во мне за эти дни накопилось столько, что я всё говорю и говорю и не могу остановиться. А когда заканчиваю, чувствую невероятное облегчение. Словно камень с души свалился. И как я раньше жил без этих с ней разговоров?

— Ты правильно сделал, что передумал, — отзывается она тихим, чуть хрипловатым, но ставшим уже таким близким голосом. — Ты всё очень правильно сделал. И что деньги не взял, и что попросил нормальное видео смонтировать. На чужом несчастье счастье не построишь и эта власть, и заработанная таким образом популярность всё равно не принесли бы тебе радости. Ведь мы с тобой не для этого всё затевали.

— А для чего? Напомни, пожалуйста, а то я и впрямь начал забывать. Разве мы не собирались стать звёздами?

Я не кривлю душой и не придуриваюсь. Слишком уж много во мне сейчас смешалось всевозможных чувств и переживаний. Очень странное и непривычное состояние, когда мои хвалёные сдержанность и разумность уже больше не подчиняются мне. Я ощущаю себя как никогда сильным и решительным, я готов победить всех и вся. Я могу стать плохим, непокорным, разрушительным и злым, я голый нерв и податливый материал, мне нужен свет, свобода и свежий воздух, ещё немного и я просто могу взорваться, если…

— Звёзды указывают путь, они вдохновляют и вселяют надежду, — произносит Неля задумчиво. — Они помогают заблудившимся вернуться домой и приносят нам красивые мысли и сны. По крайней мере, я хотела быть именно такой звездой, а не бешеной кометой, которая носится в чёрном пространстве и врезается во всё подряд.

Я смеюсь.

— Ладно. Убедила. Ты наверняка в этом лучше разбираешься, потому что над Москвой почти никогда не видно звёзд.

В пятницу на перемене ко мне подходит Журкин и отдаёт пакет с Мишкиной одеждой. Той, которую они забрали из раздевалки. Вид у неё плачевный. И больше не чёрный, а серо-коричневый. Но я просто забираю пакет, не требуя объяснений.

— В общем, мы в деле, — понизив голос, заговорщицким тоном произносит Журкин. — Только Румянцева упёрлась как коза, но мы её на сцену не пустим. За «тёмную» не обижайся. Так было надо, но теперь мы в расчёте.

Дружески протянув руку, Журкин смотрит на меня. Жму протянутую ладонь.

— Румянцева разве не сказала, что саботаж отменяется?