Пялюсь на фото.
Моя тощая не аппетитная, но каким-то чудом сексапильная заноза Санька и красавчик рядом с ней.
Гуляют. Едят. Пьют. Сидят в кафе.
Входят вместе вечером и выходят утром.
Я же не тупой. И не сказочник, чтобы во всякую хероту верить.
Нет, не сосутся, не жмутся напоказ.
Но Санька и со мной была довольно сдержанной прилюдно.
Все, что было прилюдно, это не с ее подачи, но с моих оголодавших рывков.
Но за закрытыми дверьми.
Я знаю, какая она в сексе требовательная, горячая, заводная.
Как дико кроет от манкой сексуальности.
Заводит…
Разглядываю фото.
Даже то самое, что стоит на главной.
Там она трахается и снимает, как они это делают.
Сука-а-а-а!
Не первый раз на это фото пялюсь, но желание ровно такое же — распидорасить что-то в щепки.
В первый раз кабинету досталось и Дарине, которая появилась неожиданно в самый неподходящий момент.
Я ее в рот ебал натужно и долго, насиловал до глотки, но кончить не получалось. Она даже давиться начала, чего с ней никогда не было. Давиться и пытаться отползти. Я не отпустил, пока мучительно не смог зафиналить на покрытое слезами и соплями лицо с разорванным ртом. Так жестко долбил, держа одной рукой за подбородок, а второй за волосы, что порвал ей нижнюю губу. У меня в кулаке остался клок ее волос.
Прямо участвовать в жизни Сани я не считал нужным: пора разойтись.
Так лучше…
Но не мог не присматривать, как у нее там: сошлись звезды или нет.
Малость подохуел и озверел, когда увидел на сайте Мары Претвич работы выпускников курса и среди них… собственное фото.
Одно из тех, что были сделаны у меня на квартире руками Саньки.
Тварь лживая.
Конченая просто.
В голове звенит наш диалог.
— Удали фото с моей голой задницей. Обработай то, что читаешь годным. Сойдемся на том, что после обработки отправишь мне. Никому не покажешь. Ты слово держишь?
— Клянусь. Никому. Это только наши фото. То есть, твои.
Клялась.
Сука лживая.
Ее клятвы звучат не громче звона монет и славы. Явно же перепало, вон как лихо новый профиль рабочий стартанул.
И пусть на том обнаженном торсе, где я красноречиво сжимаю кулаком член, нигде не написано «это Расул Мирасов», пусть даже лица моего на том фото нет, но я знаю, что я — это я.
И она, блять, знает.
Знает, и тупо насрала на свои же клятвы.
Чего не сделаешь ради выгоды.
У каждого она своя — у кого-то бабки, у кого-то слава.
Маленькой тощей Саньке из деревни важно признание. Важно касание через восхищение.
Жри, сучка.
Только не подавись…
Глава 49
Глава 49
Александра
— Расул! Расул…
Перед глазами все плывет. Кажется, от боли я сейчас умру!
Хватаюсь пальцами за край стула, чтобы не сползти с него на пол.
— Да, — звучит короткое в ответ.
— Расул! — снова повторяю, хныкая, как будто мне пять лет, а он — единственный надежный взрослый, способный решить проблему, сотворить чудо, если понадобится.
— Да, это я. Говори, что хотела. Только быстро. У меня нет на тебя времени.
Прикрываю глаза. По щекам бегут ядовитые горячие дорожки.
У него. Нет. На меня. Времени!
— Мне много и не надо. Просто хочу, чтобы ты знал.
— Что? — в голосе слышится зевок. — Эй, повтори, красивая… — просит кого-то.
Голос такой, словно он недавно проснулся.
Время уже… Плевать. Я даже не могу сообразить, который час. Но точно знаю, что пить сейчас — рановато! Но судя по звукам, Расул именно этим сейчас и занят — пьет в баре.
— Так что у тебя, Санька? Трепаться просто так я не люблю.
— У меня кое-что случилось. Стряслось. Это не только мое. Но и твое тоже.
— Твои дела я порешал. Что тебе еще надо, заноза в заднице? Проебала бабки? Влипла в неприятности, когда я четко дал тебе понять, что нужно делать? А? Что?
— Нет… Нет, другое. Расул. Это вопрос жизни и смерти.
— Шутница, — хохочет. — И ты решила ко мне с этим обратиться? Других кандидатов не нашлось, что ли? — хмыкает.
О чем это он?
Меня пронизывает воспоминанием о неприятном ощущении, незадолго до аварии! Будто кто-то за мной наблюдал.
Расул?!
— Кажется, у меня выкидыш. Приедь, пожалуйста! — шепчу с отчаянием.
— У тебя… что? — вальяжный голос мужчины меняется. — Какой выкидыш? Ты о чем?
— Я беременна.
— Охренела?!
— Я только что узнала, Расул!
— И с чего ты решила, что от меня нагуляла?
— По срокам все сходится. Расул. Я же с тобой была. Я же была с с тобой! У нас был секс.
В ответ Расул тяжело и часто дышит.
— Ты был без резинки, — напоминаю.
— Ты таблетки выпила! — заявляет безапелляционно. — Или выплюнула, а? Выплюнула, дрянь?!
— Нет! О боже… Нет…
У него пунктик. Наверное, на фоне недавних событий, когда ему отцовсто приписывали, у Расула отторжение этой темы, но я же не виновата в его личных проблемах из прошлого!
— Я не выплевывала. Неспециально точно. Но меня тошнило сильно… — вспоминаю.
По вискам и лбу холодный пот струится.
Свет продолжает мигать, комната перед глазами и ее стены пульсируют, словно живые, то сворачиваясь в крошечную черную точку, то разворачиваясь на максимум.
— И ты только сейчас об этом сообщить решила?
— Прости! Не знаю, как так вышло. Помоги-и-и! Я от страха умру!
— Не умираешь, Саш. Мне ты как-то позвонила. Зря. Давай-ка по другому адресу обратись! — смеется.
— Что? Расул… Это твой ребенок.
— Подумай хорошенько. Мало ли перед кем еще ты свою рогатку раздвигала, а теперь на меня свой проеб повесить хочешь? Не выйдет! Звони по другому адресу.
— Мне некому звонить, идиот! — кричу. — Это ты… Это ты и секс без защиты.
— Лучше скорую набери, идет? Давай, не трать мое время и звони.
— А ты?
— Я лишь могу посоветовать клинику, где тебя хорошенько почистят. Деньги я тебе оставлял. Если денег уже нет, в бесплатную клинику обратись. Экстренно даже бездомным помогают!
— Ты чудовище… Расул, клянусь, что это твой ребенок. Твой. Я больше ни с кем…
— Ага… — зевает. — Нашла, кому сказки трепать. Ты сама ко мне в постель прыгнула! Давай, Саш, избавься от проблемы, а потом будь умницей, береги ноги в тепле, носи шапку…
Носи шапку?!
Последний осколок чудом уцелевшего сердца падает вниз и разбивается в пыль.
Понимание достигает центра сознания.
И следом — контрольный в голову смыслом слова:
— Прощай.
***
Немного позднее
— Проснулась, Ставрина? Напугала ты нас здорово. Жить, что ли, не хочешь, деточка?
Я с трудом перевожу взгляд с белого потолка на мужчину-врача, в возрасте. Седой. Почти полностью седой, среди густых волос цвета соли сложно найти хотя бы несколько темных прядей.
— Добрый день.
— Добрый, ясный, солнечный! — улыбается. — Алим Мусаевич меня зовут. Я твой лечащий врач.
— Саша, — произношу с трудом, пытаясь сесть.
— А вот этого мы не делаем, козочка, — на плечо ложится сухая ладонь. — Пока я не разрешу, вставать нельзя. Еще сутки лежим, капельницы ставим, принимаем лекарства по расписанию. Потом еще раз смотримся, и если все в порядке, то вставать понемногу сможешь, а пока — лежи.
Киваю.
— У меня… После операции, да?
— Какая операция? Не было никакой операции, девочка моя. Ребенка мы тебе сохранили! — произносит с гордостью.
— Сохранили?!
Я в шоке.
— Да, — кивает. — Сохранили. Аллах помог, — накрывает ладонью мою руку. — В таких сложных ситуациях только Аллах помогает. О рекомендациях на сегодня я тебе все сказал, — смотрит на часы. — Молодого отца звать? Он очень просил тебе помочь, каждый день приходил.
Отец.
Ребенка сохранили.
