Четыре Ступени (СИ) - Квашнина Елена Дмитриевна

- Точно тебе говорю: один твой Дубов, как перст. Нет, как дуб в чистом поле.

- Он не мой.

- Вот именно. Он вообще ничей. Уж поверь мне. У меня на мужиков глаз набитый. С ходу могу тебе всё про каждого рассказать - где, как, что и почём. В связи с изложенным мной выше возникает интересный вопрос. А почему же это почти полное собрание достоинств в двадцати томах пребывает в гордом одиночестве? Не-е-ет, здесь точно что-то не так. Бегут от него бабы, скорее всего. Или он от них бегает. Опять же, почему?

- Почему? - Светлана не улыбалась больше. Смотрела на Люську задумчиво.

- Полагаю, он педант и зануда. И с ним в быту повеситься можно. Или ещё что-нибудь в том же роде. А ты тут сидишь и мечтаешь. Размечталась, наивная. Слюнки пустила, улыбаешься.

- Улыбаюсь я, Люсь, совсем по другому поводу.

- По какому же, интересно знать?

- Тебе радуюсь.

Панкратова ошеломлённо замолчала. Таращилась на Светлану непонимающе. Перепугано даже. Возникло впечатление, что она сейчас подойдёт и пощупает у приятельницы лоб: не горячий ли, не бредит ли человек?

Действительно, часто ли мы радуемся другим людям, не стараясь это скрыть, не боясь обиды, непонимания, боли? Некоторым воспитание мешает откровенно радоваться. Люська, как и подавляющее большинство людей, не была избалована личным вниманием, интересом к своей персоне со стороны. Потому не знала: то ли польститься словами приятельницы, то ли принять их за насмешку. Махнула рукой недовольно, мол, чего от тебя, недоделанной, ждать. Отправилась к себе в кабинет. Журналы в порядок приводить, различную документацию готовить. Конец учебного года на носу. Не сделаешь всё аккуратно и вовремя, Хмура душу вытрясет. Удавит за пару бумажек с отчётами.

Светлана только вздохнула вслед. Занялась своими делами, мечтая об отпуске. Строила планы на следующий учебный год. И не вспомнила, как ни странно, что так хотела другую работу найти.

*

Люська всегда говорила: “Загад не богат”. Человек предполагает, а кто-то там, наверху, располагает. Все планы, которые насочиняла себе Светлана в мае, за лето детально в мыслях разработала, рухнули в один миг. На августовском педсовете Лев Яковлевич, объявляя о распределении нагрузки и классного руководства, вдруг сказал:

- У нас Татьяна Александровна, Танечка Шергунова на сохранение ложится, потом сразу в декрет уйдёт. Её шестой “Б”, то есть теперь уже седьмой, остаётся без классного руководителя. Мы тут покумекали и решили Кравцову нагрузить.

Светлана растерялась до такой степени, что и слова из себя сразу выдавить не могла. Лишь через минуту с опозданием пискнула:

- Лев Яковлевич, как же так? Вы обещали…

- Потом, Светлана Аркадьевна, потом обсудим.

Директорское “потом” означало в лучшем случае, что ей убедительно и веско докажут производственную необходимость такого шага, в худшем - вообще обсуждать не будут. Есть приказ по школе. Иди и выполняй. Или увольняйся.

После педсовета Светлана сидела у себя в кабинете за одной из парт. Злая, расстроенная до нельзя, готовая в любую минуту за плакать от надвигающегося отчаяния. Люська кружила по классу, без остановки работая языком.

- Не трусь, Аркадьевна, справишься. Я помогу. Тебя и так слишком долго берегли. Лелеяли, можно сказать. Вот сколько лет ты у нас уже работаешь? И всё без классного руководства. Это тогда, когда классных не хватает. Лёва тебя жалел. А сейчас ему деваться некуда.

Светлана молчала. Боялась, не выдержит, раскричится или, того хуже, расплачется навзрыд. Не жалел её Лев Яковлевич. У них изначально договор был не грузить Светлану классным руководством. Она на этом условии работать согласилась. А теперь… Директор воспользовался моментом. Уйти-то ей пока неуда. Дрон присмотрел вроде место, но просил потерпеть некоторое время, подождать, когда вакансия освободится.

- Светка, хочешь честно? - Люська наконец прекратила бестолковое кружение. - Это Дубов твой Лёве посоветовал.

- Что? - Светлана вскинула недоверчивые глаза.

- Ну, да, Дубов.

- Так пусть и брал себе этот седьмой “Б”, раз самый умный.

- У него уже есть класс. Ты забыла что ли? Два классных руководства на человека повесить даже у Лёвы рука не поднимется. Не изверг же он, в самом деле?

- Ещё какой изверг, - буркнула Светлана и поймала себя на том, что буркнула совершенно по-скворцовски. - Он ведь обещал, понимаешь?

- Обстоятельства переменились, - отвернулась Люська. - И потом, почему именно тебе нужно льготы предоставлять? У тебя муж, семеро по лавкам? Ты на других посмотри. Вон Ольга Петровна как корячится. Двое детей, мать - инвалид лежачий, муж пьёт, гад. И ведь хорошо работает человек, ответственно. Не жалуется.

Светлана отмолчалась. А что тут скажешь? Права Люська. И формально права, и по существу. Только не справиться Светлане с седьмым “Б”. Шергунова распустила свой класс до предела. Вроде, маленькие детки, но управы на них найти никто не может. Во что они к одиннадцатому классу превратятся? Это беспокоило весь педколлектив.

- Ну хорошо, - Светлана с робкой надеждой посмотрела на Люську. - Пусть классное руководство. Только не в седьмом “Б”. Разве не может Дубов со мной классным руководством поменяться?

- Чудачка, - хмыкнула Люська. - Столько лет работаешь и не знаешь. Он ведь должен хоть один час в своём классе вести. Тогда ему нагрузку менять надо. Лёва на это никогда не пойдёт. Это же всем нагрузку переделывать придётся. Галька вас с Лёвой своими руками придавит где-нибудь в тёмном уголке. Так что поменяться ты можешь только с тем, кто в седьмом “Б” часы имеет. Но, думаю, дураков нет.

- Я главной дурой в школе оказалась? Да?

Не зря Люська слыла талантливым педагогом и тонким психологом. Она сделала серьёзное лицо и проникновенно сказала, так проникновенно, что Светлана почти поверила ей:

- Ты у нас подающий надежды молодой специалист. Очень может быть, что даже звезда российской педагогики в будущем. Да и просто добрый человек. Видишь, Лёва в тебе не сомневается, раз самое трудное поручил. И я думаю: справишься.

- Справлюсь, как же, - проворчала слегка польщённая Светлана. - Теперь неприятностей не оберёшься.

*

Неприятности начались уже первого сентября. Светлана шла из кабинета директора, неся в руках деревянную табличку с обозначением класса. Табличка была в форме кленового листа на длинной рейке. Светлане нужно было на площадке перед школой встать в указанном месте, высоко подняв табличку, собрать около себя седьмой “Б” и обеспечить приличное поведение класса. Не дай бог, испортят поганцы общее торжество. А потом в своём кабинете провести классный час, посвящённый дню знаний. Урок знаний ей помогала разработать Панкратова. И теперь Светлана постоянно прокручивала в голове его конспект, чтобы не забыть. Не по бумажке же читать? Засмеют.

Возле огромного стенда со списками классов и классных руководителей небольшим стадом толклись ученики седьмого “Б”. Митинговали. Светлана растерялась. По инерции прошла несколько шагов и замерла совсем рядом с митингующими.

- На хрена она нам!

- Куда нашу Мальвину дели?!

- А ты не знаешь? Рожать отправили.

- Да, ладно… Может, срастётся ещё…

- С кем срастётся? С кем? С Мэри Поппинс?

Вот так Светлана узнала прозвище Танечки Шергуновой, а заодно и своё. Или, как теперь ученики выражались, погоняло. Но не знала, обидеться ли, возгордиться? Не знала, как правильно реагировать на стихийный митинг возле стенда с информацией. Стояла, слушала.

- Я тогда в нашем классе учиться не буду, в другой переведусь!

- А пошли все к директору? Заяву напишем.

- Ты чё, сбрендил, козёл?

- Сам козёл!

- За козла ответишь!

- Такой крутой? Круче, чем варёные яйца? Тогда иди к Шнобелю, заяву пиши.

Шнобелем вся школа звала Льва Яковлевича за его выдающийся, цвета поспевающего баклажана, вечно шмыгающий нос.