Моногамия (СИ) - Мальцева Виктория Валентиновна

— Я уже живу в новом и большом доме, который построили мы с мужем вместе, и всё у меня хорошо и дети красивые. Может я и совершила тогда глупость, но у меня были свои причины, тебе их не понять. А сейчас просто не трогай его с этим завещанием, не унижай его, не обижай! Дай людям самим решать такие вопросы. Мне сейчас виднее, а не тебе, что каждому из нас на самом деле нужно!

{Tom Odell — Grow Old with Me}

После ухода Марка я привожу себя в порядок, и поднимаюсь к Алексу. Он лежит на животе в своей огромной спальне, одетый в тёплый тёмно-синий батник, на голову накинут капюшон. Спрашиваю:

— Ты зачем оделся? Замёрз? Принести тебе тёплое одеяло?

— Нет, я просто выходил на террасу подышать.

— В одном только батнике в такой холод? Тебе мало одной пневмонии?

— Я совсем ненадолго выходил.

— Как ты встал, сам?

— Нет, Марк помог.

— Смотри, тут Марк оставил документы, на которых должна быть твоя подпись. Давай я помогу тебе сесть, и ты прочти их сейчас, пока не спишь, потому что он завтра заедет за ними, а я не хочу потом специально будить тебя из-за этого, хорошо?

— Хорошо. Но я всё сделаю сам.

И он действительно поднимается и садится сам, опирается спиной о высокий борт кровати, берёт документы и начинает читать. Я радуюсь тому, что дела наши не так уж и плохи, как стращал Марк.

Иногда Алекс поднимает на меня глаза и смотрит, смотрит очень странно, так, будто что-то хочет сказать, но никак не решается. Я пытаюсь помочь ему:

— Говори, что ты хочешь сказать мне?

— Я… просто… спасибо, что помогаешь…

— Да не за что, — отвечаю я, но остаётся ощущение, что он не это вовсе хотел мне сказать.

Алекс погружается в долгое чтение, что-то чёркает на бумаге. Внезапно он склоняет голову и закрывает глаза рукой. У меня всё обрывается внутри: если у него проблемы со зрением, это может говорить только об одном, о метастазах в мозг, а это уже конец…

— Ты плохо видишь, Алекс? — мягко спрашиваю.

— Нет, просто голова кружится, — отвечает он.

Из меня предательски вырывается выдох облегчения, и мы оба понимаем почему, поэтому Алекс смотрит на меня, смотреть ему как будто действительно тяжело.

— Давай я почитаю их тебе вслух? А ты потом просто подпишешь?

— Давай.

И я читаю, а он слушает, но не просто слушает, а правит буквально всё, и со всеми его правками я, экономист и финансовый аналитик по образованию, полностью согласна: и неустойка слишком высокая, и график оплаты слишком растянут, и пеня не 0,1 % должна быть, а 0,01 % за каждый день просрочки, согласно общепринятой практике, и так далее и тому подобное. Я правлю и улыбаюсь, улыбаюсь широко и счастливо, потому что несмотря на болезнь, на слабость, на бесконечно вводимую в него химию, на облучение, несмотря на постоянные обмороки и тошноту, голова его работает превосходно, и это говорит только об одном: Тони прав, он живой и здоровый внутри, а тело его ослаблено тяжёлой пневмонией, химией и облучением, но рак ещё не добрался до его мозга, а значит придёт время, и мы победим!

***

В конце концов, мы пережили лечение, курс был окончен. Алекс едва живой, худой, слабый, почти не передвигался. Он был тихим и практически постоянно спал. Но он жил. Рвота и тошнота прекратились, теперь ему нужно было хорошо питаться и крепнуть, и моя задача и проблема — накормить его. Он по-прежнему не может есть, но капельницы Тони запретил, иначе организм разучится питаться самостоятельно.

Я кормлю Алекса с ложечки как маленького ребёнка, он глотает с трудом, а я целую его, всякий раз, как у него это получится. У него отвращение к любой еде, но всё ещё есть желания, и одно из них — ощущать тепло и вкус моих губ. И он всё время смотрит мне в глаза своим долгим неповторимым взглядом.

Я устала, дико устала от его болезни, устала от страха, стресса и тревоги. У меня дома дети, мои дети. Соня маленькая и сейчас, в ноябре, она тоже может заболеть, ей нужна мама. Они звонят и зовут меня почти каждый день, мою душу разрывает на части, и я изо всех сил скрываю это от Алекса. Я прячусь, чтобы поговорить с детьми, выхожу на террасу или закрываюсь в своей комнате, а потом ещё и в ванной. Мне уже очень нужно домой, муж давно не разговаривает со мной, на его месте, я бы уже развелась. Но я не могу, всё ещё не могу оставить Алекса. У меня уже закрепилось стойкое ощущение, что живёт он только потому, что я этого хочу. Не будет меня и моих желаний — не будет и его жизни. Мне нужно во что бы то не стало довести это дело до конца!

Медленно, очень медленно, так медленно, что нет никаких сил, но Алекс крепнет. Я заставляю его взвешиваться и считаю граммы. Они растут, очень вяло, но растут. У него начали отрастать волосы, кожа уже не такая бледная, синяки на его запястьях и на сгибах рук от бесконечных капельниц стали, наконец, понемногу желтеть и исчезать. Мы каждый день гуляем по побережью, сначала совсем близко от дома, затем всё дальше и дальше. Он оживает у меня на глазах, он расцветает…

На дворе ноябрь, и хотя мы одеваемся как можно теплее, холодные морские ветра всё же простудили его. Алекс снова заболел, и я опять в страхе, отпаиваю его травяным чаем, но риски сейчас нам не нужны, и Тони назначает курс антибиотиков. Я снова делаю ему инъекции лекарств, он снова почти не ест. Мне кажется в этот момент, что моя изнуряющая миссия не закончится никогда, но у судьбы другие планы…

Глава 19

{On An On Drifting}

Прошёл почти месяц после окончания лечения. Мы в середине декабря. Алекс уже набрал достаточно веса, он уже водит машину, ест плохо, но достаточно, я стараюсь контролировать этот процесс. Я всё время слежу за ним, а он покорно повинуется, и, кажется, эта моя материнская забота о нём начинает доставлять ему удовольствие, он не спешит с ней расставаться. Он странный, очень странный, как будто спит всё время, находясь в сознании. Мы практически не разговариваем. Разные мысли роятся в моей голове, всякие, но я не концентрируюсь на них, я просто делаю свою работу. И это очень непростая работа.

Контрольный осмотр, сканирование, забор крови показали, что болезнь отступила. Счастливее меня не было существа во всей Вселенной. Наконец, всё позади! Мы сделали это!

Мы только вернулись с прогулки, на которой я впервые снова любовалась им: волосы короткие, но уже очень хорошо отрасли, и Алекс снова становился похож на себя. К худобе я привыкла, а вот без волос, которые он раньше носил достаточно длинными, игривыми крупными локонами, он выглядел совсем иначе, по-своему красиво, но не так привлекательно. Теперь он снова становился собой, сексуальным самцом с лицом Бога.

Эта прогулка не была такой, как все. Все наши совместные гуляния, посиделки, все наши общения — это одно сплошное молчание, общение взглядами. Но не сегодня. Сегодня состоялся разговор, отложенный им с того самого дня, как у нас был Марк.

Мы стоим рядом у кромки воды, смотрим на море, и вдруг Алекс говорит неожиданное:

— Я не хотел обидеть тебя нашей квартирой, прости меня.

Я долго собираюсь с ответом и, наконец, отвечаю:

— Однажды ты назвал при мне Марка придурком, и знаешь, я с тобой совершенно согласна.

— Не злись на него, он ничего мне не говорил.

— Откуда тогда такие догадки внезапные?

— Я слышал ваш разговор.

— Что!? Как слышал?

Алекс молчит, думает, что ответить.

— Что ещё ты успел услышать?

— Всё, о чём вы говорили.

— О, Боже! — я закрываю лицо руками от стыда… — Зачем?! Зачем? Зачем? Там много было сказано того, чего тебе не нужно было слышать, особенно тогда!

— Ошибаешься. После таких подслушанных разговоров очень широко раскрываются глаза на многие вещи…

— Я думала, воспитанные люди, вроде тебя, никогда не подслушивают! И выходит, ты не был таким уж и бессильным тогда! А ведь не мог и с кровати своей подняться!

— Когда женщина, которая значит для тебя всё, находится наедине с другим мужчиной, силы найдутся на что угодно… Но главное не это.