Вести приходят издалека - Ярославская Татьяна Владимировна

— Нет! Никогда не лечился! Никогда! — глаза его забегали, лицо совершенно посерело.

— Алексей, — попросила Маша, — вы, пожалуйста, ответьте честно. От этого может зависеть ваша жизнь. Возможно, не только ваша.

— Вы же все равно уже знаете, да? — обреченно спросил он.

Остап неопределенно повел плечом.

— Конечно, знаете. У вас, у сыщиков, всегда так: если вы спрашиваете, значит, все уже знаете. Не пойму, зачем тогда спрашивать? Да, он меня оперировал.

— Какой у вас был диагноз?

— Никакой.

— То есть?.. Вы же, наверное, были чем-то больны, если вас оперировали?

Навицкий печально усмехнулся.

— Я был болен любопытством и только.

— Вы согласились участвовать в его экспериментах добровольно? — изумилась Маша.

— А вы бы не согласились, если б вам предложили? Не захотели бы проникнуть, так сказать, в царство мертвых?

— Нет, — честно призналась она, — я бы побоялась.

— А я вот не побоялся, — вздохнул Навицкий. — Идиот! Это так… чудесно, волшебно! За эти эксперименты, эти сеансы я готов был душу заложить, а заложил жизнь.

— Неужели это правда?

— Что?

— Эти эксперименты.

— А вы что думали?

— Честно говоря, я думала, что вы писали по заданию Цацаниди «фантастические картинки», которые транслировали его пациентам. Не так?

— Нет, совсем не так! Глупости! Зачем бы Константин Аркадьевич стал это делать?

— Не знаю, может, он шантажировал пациентов, хотел заставить их действовать в его интересах, — предположила Маша.

— Вы слишком плохо думаете об отечественной науке.

— Я думаю о ней объективно. А вот что касается Цацаниди… Вы ведь тоже о нем не слишком хорошего мнения, верно?

— С чего вы взяли? — снова засуетился Навицкий. — Я хорошего мнения.

— Ага, то-то вы даже после смерти его боитесь, — внезапно догадалась Маша. — В тюрьме от него хотите спрятаться? На зоне?

Брови Остапа поползли вверх. Он уперся кулаками в стол и перегнулся через него к Навицкому.

— Так ты ради этого девочку убил?! Ах, ты, сволочь!

— Товарищ капитан, держите себя в руках! — вмешался милиционер, который привел Навицкого.

Остап медленно опустился на стул.

— Господи! Ты не мог ничего умнее придумать?

— А что я мог придумать, — застонал перепуганный Алексей. — Мне же надо было спрятаться так, чтоб с гарантией! Вон Антон Ильич в своем доме прячется, бункер себе построил. А мне куда деваться? У меня своего дома нет!

— Это вы про Елабугова?

— Про него. Это ж он меня с Цацаниди познакомил. Они с Константином Аркадьевичем еще со студенческих времен дружили, над прибором работали вместе. Он единственный, кроме Цацаниди, все об экспериментах знал. Он психиатр, дневники вел, когда они вместе приезжали, я видел. У него талмуды такие, все записи, записи… И про меня в этих талмудах записано. И про него, наверное, тоже. Вот он выживет, а я? Я сделал все, что смог.

— Да уж. Вы бы уж лучше магазин ювелирный ограбили, — сказала Маша.

— Да не справился бы я, — скулил программист. — И дали бы мало.

— Дурак! — зло прошипел Шульман. — Надо было к нам идти, мы б нашли, как спрятать.

Маша не согласилась:

— Как бы вы его спрятали? И вообще, Навицкий, почему вы считаете, что спрятались? Какая разница для Цацаниди, где вы находитесь? Он вас с того света в любой тюрьме достанет.

Неожиданно Навицкий рассмеялся.

— А вот и нет! С чего вы взяли, что с того света? С чего вы взяли, что Цацаниди? Нет, это кто-то отсюда за нами охотится! Точно отсюда.

— Но все, кто умер, покончили с собой сами, их никто не убивал.

— Убивал! Кто-то воздействовал на них точно так же, как делал это Константин Аркадьевич, программировал их мозг на определенное самоубийство.

— Цацаниди делал это при помощи прибора, — напомнила Маша, — а прибор со времени его смерти не работает.

— Ну и что? Этот прибор не работает, значит, сделали другой, делов-то!

— Кто ж его сделает? — прищурился Остап. — Цацаниди мертв. Документация пропала.

— А тот же, кто первый прибор собрал. Тот и второй соберет. У него ж там целая фирма…

Маша от удивления даже привстала со стула. Из ее приоткрытой сумки выскользнул и с глухим стуком упал на пол черный ящичек — допотопный диктофон Клинского.

Навицкий осекся, глаза его расширились и остановились, прикованные к этому диктофону. Он вдруг захрипел, затрясся всем телом и полез ногами на стул. Конвойный подскочил к нему и едва успел подхватить: Навицкий, пытаясь взобраться на спинку хлипкого стула, стал заваливаться на бок. Остап кинулся к телефону. Маша подхватила диктофон и снова юркнула в свой угол за сейфом.

Через несколько минут, последние из которых Маша и Остап провели в коридоре, бледного до синевы Навицкого вывели из кабинета. Увидев Машу, он резко дернулся к противоположной стене и вскинул, защищаясь, руки в наручниках.

— Убийца! — взвизгнул он.

Конвойный подхватил его под локоть и толкнул вперед. Маша совершенно растерялась.

— Что это с ним? — спросила она Остапа.

Шульман пожал плечами.

— Экспертиза на вменяемость проводилась? — спросил мужчина в белом халате, выходя из кабинета.

— А? Д-да, — ответил ему Остап. — Признан вменяемым.

— Что это было? — спросила у врача Маша. — Эпилептический припадок?

— Нет. Его что-то очень напугало. Он все время говорит… У вас был с собой какой-то прибор?

— У меня диктофон выпал, — Маша вытащила злосчастную коробочку из сумки. — В это время разговор шел о медицинском приборе, для которого Навицкий писал программу. Это его, по-моему, очень взволновало.

— Тогда понятно, — кивнул врач. — Диктофон, прибор… Он спроецировал ваш разговор на это малозначительное событие. Это бывает у легковозбудимых пациентов. Тем более тюрьма, стресс… Ну, всего доброго.

Врач ушел. Остап взял у Маши диктофон и повертел его в руках.

— Старье какое-то.

— Старье, — согласилась Маша. О том, что она делала запись для Клинского, Маша решила не говорить, а то еще Остап вспомнит про тайну следствия и кассету отберет.

— У тебя когда день рождения? — вдруг спросил Шульман.

— Первого сентября, а что?

— Ничего. Просто я знаю, что тебе подарить.

56

С поездом на этот раз повезло, Маша ехала в купе до Ярославля одна и в девять вечера была уже дома. Встретил ее Кузя, очень удивился и даже немного испугался, бросился наводить порядок, распихивая свитера в шкафы, а тапки и носки — под кресла.

— Теть Маш, а что случилось-то?

— Ничего не случилось. Вас вот захотелось проверить, не навели ли девиц…

Кузя прыснул со смеху и зашипел в сторону дивана:

— Девки, отползай по одной, курево и ширево с собой тащите!..

— Покушать дадите? — спросила Маша.

— Дадим! — радостно сообщил Кузя и бросился на кухню.

За дверью ванной послышался грохот падающих с полки флаконов, и через минуту показался Тимка с мокрыми волосами и полотенцем на чреслах.

— О! Мама приехала! Мам, там небольшой погром случился, но я не виноват, — Тимур с высоты своего роста тщетно пытался прикинуться мышонком.

— Ага, а кто виноват? — проворчала Маша, разглядывая бутылочки и баночки, которые сын кое-как порассовал на полки. — Слон-переросток в посудной лавке!

— А вот нечего посудную лавку в ванной устраивать, — съязвил Тимур, ретируясь в комнату.

Маша усмехнулась:

— Вот в наказанье в следующей жизни ты будешь женщиной.

— Не-а, мне воздастся за мучения: я вырасту большой и куплю огромный дом с тремя ванными!

— Ну и?..

— Ну и твоя будет самая дальняя, чтоб глаза мои ее не видели!

Маша со смехом запустила в него кремом для рук. Тюбик ударился о мгновенно захлопнувшуюся дверь.

— Что за шум, а драки нету? — из кухни вышел Кузя с пластиковой лопаточкой в руке. — Теть Маш, а у нас мука кончилась, я последнюю на блины извел.

— Так купите, в чем вопрос? Или вы хотите, чтобы слабая женщина ее на себе тащила прямо из Москвы?