Окно напротив (СИ) - Сокол Лена

Мы целовались снова и снова, неистово и страстно. Время и пространство перестали существовать. Мои руки двигались все смелее, гладили его плечи, срывали одежду, впивались в спину. Слова и мысли отошли на второй план. Мне не хотелось думать ни о чем.

- Я хочу тебя, - прошептала я словно в бреду.

Когда его язык коснулся моей груди, с губ вдруг сорвался неосторожный стон, после которого в соседней комнате вдруг включилась громкая музыка.

Серега остановился на секунду, подавил смешок, и мы продолжили ровно с того момента, на котором остановились.

***

Я просматривала длинные списки, вывешенные на доске в холле. Скользила пальцем сверху вниз. Медленно. Просто тянула время. Конечно, мне было интересно узнать, есть ли там моя фамилия. Но хотелось продлить трепетные минуты ожидания. А еще отвлекали шум и давка, создаваемые бывшими школьниками, толпящимися рядом со мной возле стенда.

- На хрена, - голос Мурзи за моей спиной прорезал собой почти всю толпу жаждущих стать студентами, - могла себе спокойно дырявить задницы в процедурке! Всю оставшуюся жизнь. Или устроиться на скоряк. Здесь, в городе, у мамы есть знакомый, меня бы взяли. А все ты! Потащила меня сюда, заставила пережить снова всю эту изжогу. Ради чего?

- Не зуди. Они здесь, все в порядке.

- Кто здесь? – спросила она, расталкивая толпу и касаясь моего плеча.

- Фамилии наши. Смотри.

Подруга уставилась в то место, на которое я указывала пальцем, и просияла от радости.

- Фу-у-ух, ну вот! Что я говорила? Если бы не я, прозябать нам всю жизнь с тобой в трущобах возле этой речки-говенки! Со мной не пропадешь, рыжая бестия!

- Да уж, - согласилась я, - куда мне без тебя.

- Значит, нам дадут комнату в общаге?

- Ага.

- Ну, все, я почти счастлива! Пойдем! У меня в планах отметить это свершение большой порцией мороженого, прогуляться до пивзавода, там заполировать это дело беляшами и сама знаешь чем. Что там еще подают у них на Дне? Вот! Именно этим. Хочу полночи бродить по набережной и орать «Чу-у-ужие губы тебя ласкают, чужи-и-е губы шепчут тебе!». Ты со мной, моя развратная маленькая медичка?

- Чего это я развратная?

- Ой, ну мне-то не рассказывай!

- О чем ты? – почти шепотом спросила я, пытаясь призвать ее к тишине в стенах уважаемого учебного заведения.

Зря я это сделала, потому что Машка тут же принялась изображать неприличные звуки, которые были бы уместны разве что в немецких фильмах для взрослых.

- Мань, тебе бы парня найти.

Она с серьезным видом скривила рот и отмахнулась.

- Я планирую помереть девственницей.

- Это тоже неплохо. Ты могла бы стать основоположницей новой религии. Терпения и воздержания, к примеру.

- Умеешь ты поддержать, подруга, - буркнула Мурзя. – Но я на самом деле не планирую с этим торопиться. Хочу настоящей любви, как у вас с Серегой. Чтобы все эти цветочки, прогулки и потом можно сразу замуж, если парень порядочный.

- Или на рок-фестиваль!

- Или туда!

И мы, протискиваясь сквозь толпу, двинулись к выходу. Машка даже пританцовывала на ходу.

Весна и лето того года выдались на редкость пасмурными, но это нас нисколько не смущало. Мы долго готовились к экзаменам и, наконец, покончили с медучилищем. Отпраздновали это дело большим количеством выпивки, после которой я заблевала все близлежащие тротуары.

Серега, мой верный рыцарь, надо отдать ему должное, отнесся к этому происшествию с большим пониманием: каждые десять метров он хватал мои буйные волосы в охапку, когда меня вдруг снова начинало тошнить. Да и чего вдруг. Вовсе не вдруг. Рвало меня фонтаном и беспрестанно. В тот вечер я так пила первый и последний раз в жизни. Когда блевать было уже нечем, и организм отторгал сам себя, Донских заставлял пить меня воду и ободряюще гладил по спине. Если уж после такого люди не отворачиваются, то это говорит о многом.

Он принес меня домой на руках, аккуратно уложил на постель, а потом еще до утра бегал с тазиком от ванны до моей кровати и обратно. Да, я вернулась домой. К себе домой. Жила в квартире вместе с Мурзей до дня окончания учаги. А вот Аню мы больше не видели. Ни одного раза. Она не звонила, не приезжала, просто пропала.

Та весна, которая пахла талой водой, земляным паром, свежестью первых цветов, она принесла мне много счастливых моментов. Долгие вечерние прогулки, поездки на мотоцикле (я даже научилась ездить на нем в короткой юбке), ночевка в палатке на рок-фестивале. Мы с Серегой словно срослись. Открылись друг другу. Идти с ним рука об руку по улице стало чем-то таким же естественным, как дышать, видеть, жить.

Мурзя все-таки сделала себе татуировку. На животе. Мы с Донских долго спорили, что там изображено: бабочка, похожая на младенца, или младенец, похожий на бабочку. В версию про единорога, предложенную хозяйкой живота, мы не верили, уж слишком расплывчатая и нечеткая она была. Перед очередным своим отъездом в город Серега строго-настрого запретил мне рисовать что-либо на своей коже, тем более у этого мастера. Я и не собиралась спорить. Первый раз в жизни мне было просто хорошо.

Все мы с нетерпением ждали одного-единственного момента – середины лета. Мы с Мурзей, ночами корпевшие над учебниками, одолевшие экзамены и собеседования, безумно жаждали увидеть свои имена в списке зачисленных.

Мне казалось, я хотела этого до умопомрачения, но радовалась почему-то все же больше Машка. Она визжала и скакала так, словно и не знала, что нам предстоят еще несколько лет обучения и ординатуры. Ей виделись лишь веселые вечера в общаге, посиделки до утра и парни – много новеньких парней. Городских.

Мы спустились с крыльца и присели на новенькую деревянную скамейку.

Весь мир радовался нашей победе. Солнце обнимало своими теплыми лучами, даря пьянящее чувство восторга и свободы. А мне десяток-другой новых противных веснушек. Мурзя что-то беспрестанно щебетала мне на ухо о своих планах, одновременно откалывая тонкой железной лопаточкой ярко-зеленый перламутровый лак с ногтей. Меня жутко раздражала ее эта привычка. Я морщилась и отворачивалась.

Внезапно весь мир залила кипящая дымчатая синева.

Она прошла всего в каких-то двадцати метрах от нас. Она - Аня. Тяжелой походкой, будто ноги отказывались слушаться ее. В тонком ситцевом платье широкого кроя. С той же безумно рыжевато-красной шевелюрой, выдающей наше родство. На плече ее болталась большая дерматиновая сумка. Это точно была она, но было в ее походке что-то новое, незнакомое мне. И это что-то резко бросалось в глаза.

Я вскочила и пулей бросилась за ней.