Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona"

— Ну хватит, а? — попросил он. — Я утешать не умею.

— Что ты в ней нашел? — всхлипнула Юла и потянула за завязки его толстовки так, что капюшон больно врезался ему в шею.

— А ты что — в Крестовском? — парировал он, не желая говорить о Машке. Особенно сегодня.

— Ну как же, — театрально воодушевилась Юла, — он богатый, красивый…

— Господи, Шилова, — вздохнул Димка, — какая же чушь у тебя в голове!

— Зато у тебя не чушь! — Юла оттолкнула его и принялась рыться в сумочке.

Димка вынул из кармана бумажные салфетки. Юла взяла одну и стала осторожно промокать под глазами, приоткрыв рот.

— Слушай, всегда хотел спросить: а почему вы, когда краситесь, рот открываете, или вот сейчас?

— Блин, Волков, — простонала Юла, — каждый раз, когда я начинаю подозревать в тебе тактичность, ты меня возвращаешь с небес на землю!

Димка заржал, потому что, кажется, Юла отошла и рыдать больше не собиралась.

Поревев, она уже не выглядела красивой. Губы покраснели, нос — тоже. Глаза стали как у декоративных кроликов — у него в детстве такой был, красноглазый. Этим наблюдением с зацикленной на своей внешности Юлой он, конечно, делиться не стал. Вместо этого терпеливо ждал, пока она утрется и они наконец уйдут.

Юла сунула испачканную салфетку в кармашек сумки и вдруг, шагнув вперед, обняла Димку за шею.

Димка замер, однако сбрасывать ее руки не стал. Почему, он и сам не знал, хотя дураку было понятно, что сейчас произойдет. Юла привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам.

Димкин мозг прострелила мысль, что если фотосессию еще можно было объяснить тем, что Юла оказалась в сложной ситуации из-за своих глупых комплексов, то поцелуй объяснять будет нечем. Как и Машкино рандеву с Крестовским. Юла задрала на нем толстовку, потом футболку и прижала холодные ладони к его бокам. Димка вздрогнул и собрался было прекратить эти вольности, но вместо этого, накрыв ее руки своими, ответил на поцелуй.

Целоваться с Юлой было бы круто, если бы не куча но, которые принялись вертеться в его голове, стоило чуть отвлечься от всплеска эмоций. Машка, Крестовский, ситуация с Лялькой — все это не давало расслабиться, как он ни старался.

Юла отстранилась сама. По инерции Димка потянулся было за ней, однако быстро пришел в себя. Вообще-то после сегодняшнего Крестовский имеет полное моральное право оторвать ему голову, и Димка, пожалуй, даже не будет особенно сопротивляться.

Он выпустил руки Юлы, которые по-прежнему прижимал к своим бокам, и отступил назад.

— Волков, Волков… — голос Юлы прозвучал грустно. — Спасибо тебе.

Больше ничего не добавив, она пошла вниз, а Димка, прихватив с подоконника рюкзак и ветровку, поплелся следом, размышляя о том, как Юла умудряется не переломать себе ноги на таких каблуках, тем более на лестнице. Вот Машка каблуки не носит. От мысли о Машке на душе стало гадко.

Он говорил, что Шилова — дура? Ни фига. Самый большой дурак здесь — он.

Глава 16

Расставшись с Крестовским, Маша всю дорогу прокручивала в голове произошедшее. Она была рада, что впереди выходные, потому что ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Сначала она хотела позвонить Димке, но потом поняла, что по телефону обсуждать сложившуюся ситуацию глупо. Они должны решить этот вопрос с глазу на глаз.

У Димки был повод злиться. И хотя Маша убеждала себя, что ничего предосудительного на яхте не было, в глубине души она понимала: было. Она не просто ужинала с Крестовским, она рассказала ему свою тайну, а еще, судя по фото, она смотрела на него так, что теперь впору было провалиться под землю.

Вечер пятницы Маша провела с папой. Родители, кажется, поругались. Во всяком случае, мама ушла к подруге, что бывало крайне редко. Папа же заглянул к Маше в комнату и, прижавшись щекой к косяку, сказал:

— Манюш, посмотрим «Доспехи Бога»?

Папа обожал фильмы с Джеки Чаном, и Маша волей-неволей знала их наизусть, но как раз «Доспехи Бога» она любила. Впрочем, даже если бы ненавидела, все равно составила бы отцу компанию.

От папы пахло одеколоном и немного потом: знакомый с детства запах. Маша положила голову ему на плечо и слушала, как он дышит. В голове почему-то крутились слова Крестовского о том, что, если бы отец узнал, он убил бы этого дядю Колю, потому что Маша — его девочка.

— Пап, — позвала она.

— М?

— А если бы меня кто-то обидел, ты бы за меня заступился?

— Тебя обижают? — Папа поставил фильм на паузу и сдвинулся в сторону. Маше пришлось выпрямиться.

— Нет, гипотетически.

Отец потер подбородок, как делал, когда проверял, не пора ли ему бриться.

— Все-таки обижает кто-то из твоих мажоров? — прищурился он. — А Димка твой что? Молчит?

Маша вспомнила мерзкого дядю Колю. Он был выше папы, у него, кажется, не было пивного животика и точно не было седины.

— Нет, — вздохнула Маша, решив, что Крестовский вправду излишне идеализирует мир. Если его отец мог с легкостью разрулить любую ситуацию, это означало лишь, что Крестовскому повезло. — Мне просто стало интересно. Правда. Меня никто не обижает.

Отец некоторое время пристально смотрел на нее, а потом вновь запустил фильм и сел в прежнюю позу. Маша опять устроилась на его плече.

— Ты не молчи, Манюш, ладно? Если вдруг тебя обидят, а твой Димка не решит вопрос, ты говори.

— Хорошо, — ровно сказала Маша, понимая, что права была она, а не Крестовский.

— Помнишь, как у бабушки ты всегда меня звала, чтобы я крапиву срубил? — вдруг сказал отец. — Крапива выше тебя была.

— Помню, — улыбнулась Маша и не стала говорить, что в ее жизни у бабушки было кое-что пострашнее крапивы.

Мама пришла, когда фильм уже почти заканчивался. Маша с папой не стали выходить ей навстречу, потому что неудачные дубли, собранные в конце, были их любимой частью фильма. Мама тоже не стала заходить в зал, а отправилась на кухню.

Когда экран погас и отец, выключив телевизор, направился прямиком в ванную, Маша окончательно поняла, что в их семье творится что-то неладное.

— Мам, вы поссорились? — спросила она, заглянув на кухню.

Мама повернулась к Маше и пожала плечами:

— Люди иногда ссорятся.

Даже уставшая, она все равно выглядела очень красивой.

— Но это же несерьезно?

— А у вас с Дмитрием? — вдруг спросила мама, очевидно, решив, что лучшая защита — это нападение.

— У нас несерьезно. Просто дуемся, — ответила Маша, хотя ей стало жутко неприятно от этой темы.

— Вот и мы дуемся. Уже много лет как, — зачем-то добавила мама.

— Мам, — Маше вдруг стало страшно, и, подойдя к маме, она что есть силы ее обняла. Мама обняла ее в ответ. — Вы же не разведетесь? — шепотом спросила Маша, вспоминая, что больше половины ее группы жили либо в неполных семьях, либо с отчимами.

В голову пришло, что мама выглядит намного моложе папы, а еще что ей самой уже есть восемнадцать и родители в общем-то выполнили свой родительский долг. Мама выбралась из Машиных объятий и открыла холодильник. Долго смотрела на полки, будто не могла решить, что ей съесть. Маша с замершим сердцем ждала ответа.

— Из-за чего вы с Дмитрием дуетесь друг на друга? — не оборачиваясь, спросила мама.

— Ответь про вас с папой, и я расскажу, — дрогнувшим голосом попросила Маша.

— Нет, Маша, мы не разведемся. Поздно нам уже…

— Что «поздно»?

— Все поздно, Машка.

Мама захлопнула холодильник, так ничего и не достав, включила чайник, взяла с полки две кружки.

— Ну, теперь твоя очередь.

На этот раз мама развернулась и, прислонившись к столу, в упор посмотрела на Машу. На маме были джинсы и водолазка, и Маша подумала, что хотела бы в почти сорок лет иметь такую фигуру.

— Я жду.

— Ну ты же сама хотела, чтобы мы не общались, — произнесла Маша.

— И ты прямо так сразу исполнила мое желание? — недоверчиво уточнила мама.