Потерянные в прямом эфире (СИ) - Евстигнеева Алиса

Я отрицательно мотнула головой. И, тут же испугавшись, схватила Регину за руку:

— Не говори…те ему, пожалуйста.

Она удивлённо изогнула бровь.

— Ключевский хоть и бывает редкостной сволочью, но поверь, он никогда не поступит так, как… поступили со мной.

— Тогда к чему вся эта история? — ощетинилась я. На какое-то мгновение в её словах мне почудилось сочувствие, но не стоило забывать, что Регина при любом раскладе осталась бы на стороне Игоря, а не на моей.

— Да пойми же ты! Можно сколько угодно злиться на него, но решение принимать тебе… и последствия куда глубже и значительней, чем ты можешь предположить. Игорь вон со своими до сих разбирается, — опять эти намёки, но я не успела начать задавать вопросы. Непроницаемая маска Регины Евгеньевны всё-таки дрогнула, и на лице её промелькнуло что-то такое, отдалённо напоминающее скорбь. — Чтоб ты понимала: я уже вряд ли смогу иметь детей.

На этом наш безрадостный разговор был окончен. Не скажу, что он принёс мне облегчение, но в кои-то веки я чувствовала себя не столь одинокой. В моей голове даже проскочило шальное открытие, что всё это время Регина по-своему, но оберегала меня, словно зная всё наперёд.

Выйдя из уборной, я с удивлением обнаружила Игоря сидящим за нашим столиком и о чём-то беседующим с Илюшей. Тот не переставая хмурился и казался откровенно раздосадованным. Сам Ключевский тоже не выглядел радостным, но держать лицо он умел всегда. Я бы просто прошла мимо, если бы не оставленные документы и… чувство вины перед Ильёй. Регина за мной не пошла. Поэтому, посильнее сжав зубы, я отправилась к мужчинам, сверлившим друг друга неприязненными взглядами.

Сухо кивнув Игорю, я распрощалась с Никулиным, обняв на прощание и шепнув на ухо: «Прости за всё». Я уже собиралась покинуть «Элефант» с высоко задранным носом, когда рука Ключевского неожиданно легла на моё плечо:

— Пойдём, отвезу тебя.

Остаться гордой и независимой не получилось. По крайней мере, не под пристальным взглядом присутствующих.

Уже сидя в машине, я вдруг поняла, что на самом деле боялась совсем не того, что, узнав о моей беременности, Игорь отправит меня делать аборт, а наоборот… предложит рожать. Оба варианта ставили меня в тупик, я бы вообще предпочла не попадать в такую ситуацию. И, должно быть, Регина была права, говоря, что в любом случае с последствиями своего выбора жить мне.

Игорь не спешил первым заводить разговор, предпочитая полностью сосредоточиться на дороге. Я же отчаянно боролась с вновь накатившим чувством тошноты, и что-то мне подсказывало, что токсикоз тут был ни при чём. Кутаясь в ветровку, я проклинала себя последними словами, искренне не понимая, как вообще могла вляпаться в происходящее.

— Олесь, тебе не обязательно меня избегать, — уже на парковке глухим голосом произнёс Игорь.

— К чему всё это? — ощетинилась. — Попытка быть цивилизованным и благородным? Так вот, засунь это… сам знаешь куда!

Несмотря на мою колючесть, отреагировал он вполне спокойно, сдержанно заметив:

— Я не собирался с тобой рвать, это было твоё решение.

— Да, вот только все шишки достались мне.

— Если ты о Регине, то я…

Нервно засмеялась. Если бы ты только знал...

— То поздно.

— Слушай, — поморщился он, недовольный моей импровизированной истерикой. — Я не понимаю сути твоих претензий. Если ты думаешь, что лично я ничем не рисковал, то ошибаешься. У Богомолова вполне конкретные представления на сей счёт.

— Спасибо тебе, — изобразила поклон. — Это была такая жертва с твоей стороны. Вот прям… жизнь мне спас!

Он тяжело задышал, явно переваривая услышанное. А меня уже несло. Было обидно: за себя, за Регину, за всех тех дурочек, которые в итоге оказывались никому не нужными со своими трудностями.

— Знаешь, вы, мужики, вообще удобно устроились. Вам хорошо, а нам потом с этим жить!

На глазах выступили злые слёзы. На что Игорь растерянно сдвинул брови.

— Олесь, что происходит?

— Ни-че-го, — выговорила по слогам, хватаясь за дверь. — Ты даже не представляешь насколько ни-че-го, — и, выскочив из автомобиля, громко хлопнула дверью.

На улице шёл дождь. Запихав папку с документами под ветровку и на ходу натягивая капюшон, я побежала до общаги, убеждая себя в том, что всё к лучшему.

Ему правда незачем знать, пусть это будет только мой грех.

***

Ночью мне не спалось. Надя со Светой беспокойно крутились в своих постелях, словно реагируя на безрадостную атмосферу, мёртвым грузом прописавшуюся в нашей комнате.

Выскользнув из-под одеяла, дошла до уборной. Здесь напротив ряда умывальников висело большое зеркало. В кои-то веки общага спала, убаюканная началом учебного года и хмурой погодой. Поэтому, воспользовавшись возможностью побыть в одиночестве, я долго рассматривала своё тело в зеркальном отражении. Это было болезненно, напоминало самоистязание. Никаких кардинальных изменений обнаружено не было, но никакого облегчения этот вывод не принёс. Положив ладонь на плоский живот и не сдерживая слёз, одними губами беззвучно попросила:

 — Прости меня.

Наверное, это было ошибкой признавать ребёнка внутри себя за несколько часов до того, как я собиралась… избавиться от него. Но, именно в ту ночь, в моей голове сработал тумблер, превративший абстрактную беременность в живого человека. После этого меня ещё долго полоскало над унитазом, словно даже собственному телу было противно иметь дело со мной.

И в то же время я понимала, что ни за что не пожелала бы своему ребёнку такой судьбы: жить в студенческом общежитии, среди вечно пьяных студентов, потрескавшегося кафеля и общих туалетов. Да и сам ребёнок заслуживал любящих и счастливых родителей, а не запутавшуюся и испуганную меня. Поэтому всё было… правильно.

После вылазки из комнаты у меня таки получилось уснуть.

С утра в комнате было холодно, натягивая на себя шерстяные носки и стараясь избегать сочувствующих взглядов девчонок, я готовилась встречать этот день во всеоружии. И вроде бы всё было как всегда: умывальник с вечно холодной водой, привычный мятный вкус пасты, шумные разговоры других студентов… Я специально не спешила никуда, давая Свете и Наде собраться и уйти на пары — сил на их ободряющие разговоры у меня не было. На улицу я выходила одна, закидывая на плечо рюкзак и застёгивая ветровку до упора. Не смотря по сторонам, я старательно обходила лужи, скопившиеся за дождливую ночь.

У выхода с территории общежития неожиданно наткнулась на преграду. Не поднимая головы, я сначала увидела чьи-то начищенные до блеска туфли, крайне инородно смотревшиеся среди грязи вокруг. Некто не торопился уходить с моего пути, сделав вместе со мной шаг влево, шаг вправо… Я резко вскинула голову и наткнулась на безумный взгляд Ключевского Игоря Валерьевича. У меня даже мурашки по коже пошли от того количества эмоций, что можно было прочесть на его лице: волнение, испуг, злость, негодование и… облегчение.

— Я так боялся не успеть.

***

И опять мы сидели в его машине. Игорь порывался отвезти нас куда-нибудь перекусить, но я категорически отказалась, обосновав это тем, что опаздываю. Правда, куда именно, предпочла не разглашать, но, как оказалось, он и без этого всё знал.

— Почему ты мне не сказала, что беременна? — Ключевский был скорее расстроен, чем зол, и это меня смущало. Лучше бы он на меня орал, тогда можно было бы смело нахамить в ответ и сбежать. А так… приходилось разговаривать, едва удерживая эмоции под контролем.

Я не ответила, уставившись пустым взором в приборную панель. Сидеть рядом с ним было непросто, меня буквально разрывало от противоречивых чувств, здесь было всё: злость вперемешку с разочарованием, всепоглощающее чувство одиночества и печаль по чему-то несбывшемуся, вина, топившая меня с головой, и неуместная надежда на то, что раз Игорь приехал, то и все проблемы каким-то чудом разрешатся. 

Что я могла ответить на поставленный вопрос? Обиделась? Испугалась? Запаниковала? Решила быть гордой? Даже я понимала, какой это был детский лепет, особенно если учитывать то, что стояло на другой чаше весов.