Птичка (СИ) - Ростова Татьяна

— Ясно. А мой ребята на работе сделали под меня, — она похлопала руль «Yamaha XJ6», — он был высоковат в седле.

— Ты же малышка, да ещё и такая хрупкая — как ты справляешься с мощным? — улыбнулся он.

— Справляюсь. Мы с ней подружились уже.

— С ней? — усмехнулся Хорт. — Пойдём, постоим немного, поговорим.

Молодая женщина была в своей любимой форме одежды — вытертых джинсах, рубашке навыпуск и кожаной куртке. На ногах — мотоботинки с закруглёнными носами. Волосы она завязала в хвост сзади.

— Рассказывай, как жизнь? — спросил он.

— Начать с того момента, как ты меня оставил на берегу Дона? — язвительно спросила она.

Он тяжело вздохнул: — Ты ещё в обиде на меня за то, что я тогда сделал. Мне самому неприятно это вспоминать. А сейчас, через столько лет, я даже благодарен твоему отцу за то, что он выгнал меня из «Железных волков». Из-за этого я уехал, начал новую жизнь в Германии. Добился многого. Очень многого. В той ситуации жаль тебя, потому что с тобой я был не до конца честен, Птичка.

— Теперь я понимаю, почему ты президент европейского мотоклуба, — серьёзно сказала она, — ты очень красиво говоришь.

— Может, я зря прошу, но — попробуем забыть всё, что тогда произошло?

Она, вдоволь наглядевшись на Лужники, освещённые и яркие, повернулась спиной к панораме города, спрятав руки в карманах куртки.

— Хорошо, давай забудем старое, — холодно произнесла она. — Ты надолго в Москву?

— На месяц, потом приеду ещё летом. Много работы здесь.

— Да. А в Германии у тебя что?

— Там моя жизнь, мой дом. Там мотоклуб, который я создал с немецкими друзьями. В нескольких городах филиалы, один в Англии, теперь и в России будет.

— Так ты временно здесь?

— Да, буду ездить по своим отделениям и возвращаться домой. А ты как живёшь?

Она усмехнулась: — Мой отец говорит — свободно! Так и я. Вот — планирую съехать от родителей, снять квартиру. Хочу спокойствия.

— Братья выросли уже?

— Да, — она махнула, — уже свои проблемы и девушки.

— А ты говорила — не замужем? Или побывала?

— Почти, — быстро проговорила она и сцепила челюсти от боли, которая свела их.

Он долго молчал, вероятно ожидая, что она что-нибудь добавит, но Птичка молчала, глядя в асфальт.

— А ты? — вдруг спросила она. — Женат?

— Был. Есть сын, пять лет. Не сложилось как-то. Я человек не для семьи.

Она покивала, как будто понимающе, но глаза остались холодными и мрачными. Он видел, что Птичка не простила его ни на секунду. И та давняя боль, как это глупо ни звучало, всё ещё жила в ней.

— Поехали, прохватим чуть-чуть? — спросила она. — Проветримся.

— Поехали, ты ведёшь, — указал он на неё пальцем и пошёл к своему мотоциклу, на ходу застёгивая куртку.

Когда Птичка уселась уже на свой байк, Хорт подъехал к ней на строгом, красивом кастоме, сверкающем хромом с матовым напылением. На баке была нарисована красавица с пышными, едва прикрытыми формами, в откровенной позе.

— Неплохо, а вот девица — неоригинально, — сморщила нос она.

— Тебе виднее, ты же кастомайзер, — загадочно и мягко улыбнулся он, и они помчались по дороге бок о бок.

Птичка поначалу ехала рядом с Хортом, а потом вдруг вырвалась вперёд и на бешеной скорости полетела по ночной Москве, зная малозагруженные улицы в это время. Он не отставал, но подумал, что она слишком быстро едет. Если Птичка привыкла так гонять, за неё стоит переживать — она выжимала из «Ямахи» многое, не думая о безопасности, почти ложась на поворотах и срезая углы. Хорт нахмурился, когда они вдруг остановились на обочине — вокруг была промзона, на дороге — никого, темнота и лес вокруг.

Он слез с мотоцикла и подошёл к ней. Молодая женщина сняла шлем и опустила низко голову, тяжело дыша.

— Ну, как тебе? — спросила она, и он в темноте догадался, что Птичка улыбается.

— Ты нехорошо ездишь, — покачал головой он. — Смертница?

— Почему? Я аккуратно. Люблю быстро.

— Нет, ты не ездишь — летаешь. Как ненормальная. Что с тобой?

Она слезла с мотоцикла и повесила шлем на ручку. Поставив байк на подножку, уселась на него сбоку.

— Да ладно тебе, я не узнаю Хорта! Ты же сам отжигал на «Ducati», помнишь?

— Помню, сейчас понимаю, что это ни к чему.

— Тебе не понравилось? Извини, — пожала плечами она. — Поехали обратно — медленно-медленно.

Хорт приблизился к ней и положил руки на руль её спортивного байка.

— Нет. Остынь сначала.

Он вдохнул всей грудью воздух.

— Эх, Родина! — произнёс он. — Знаешь, я часто вспоминал наши с тобой прохваты, хорошо было. А кстати, ты не знаешь, как там Ферзь? Я хотел бы с ним пообщаться, классный мужик. Могу поспорить, тем летом ты быстро меня забыла после того, как я уехал — он тогда сильно запал на тебя. Где он?

Птичка молчала, потом лихорадочно достала сигареты и быстро прикурила. Легче всего было сказать — не знаю, но из уважения к Ферзю она просто не могла произнести эти равнодушные слова.

— Он погиб, Хорт. Размазало по асфальту. Ехал ночью, устал… Лесовоз. Уже девять с половиной лет.

Она говорила отрывочно, стараясь сказать быстро и по существу, избегая чувств, но не получилось. Хорт в этих нескольких словах уловил столько скорби, сколько нет в надгробных речах.

Некоторое время они молчали.

— Извини, я не знал. Он был тебе… небезразличен?

— Да, — коротко бросила она, почти не вынимая сигарету изо рта. — Он ехал от меня.

И вдруг Хорт понял всё, что произошло тогда, и даже то, что она до сих пор винит себя. Ему стало неловко и больно за неё. Наверняка это изменило её жизнь, вывернув наизнанку навсегда. Не зная, что сказать, он серьёзно молчал. И впервые пожалел, что вообще вернулся в Россию. Страну печали и необъяснимой тоски. Все европейцы были такого мнения и ничуть не скрывали. «Вы все русские такие мрачные», — говорили ему друзья. И они были правы.

— Ты гоняешь, как будто тоже хочешь… следом за ним, — в самую десятку сказал он, и из холодных пальцев Птички выпала сигарета. Глаза расширились оттого, что он понял её до самого дна в первый же час, в них возникли слепящие слёзы. Поморгав, молодая женщина хотела отойти от Хорта, но он резко притянул её к себе и поцеловал, ощущая соль и влагу на губах молодой женщины.

Она стала вырываться, а в следующую минуту обняла его и прижалась всем телом, отдавая всю горечь и жар своей души.

Хорт быстро расстегнул её куртку и пролез руками вовнутрь, обхватывая спину и бёдра Птички. Она поступила с его курткой так же, не отрываясь ото рта.

Приподняв хрупкую женщину за ягодицы, Хорт спустился вниз по невысокой насыпи и углубился в лес, царапая лицо о низкие ветки. Прижимая Птичку к дереву, он выбросил её куртку и расстегнул рубашку женщины. Она отстранила его руки и сняла её сама, быстро стягивая и джинсы с трусиками.

Опустив её на свою куртку, Хорт старался не спешить, но она была другого мнения. Отдаваясь с какой-то яростностью и страстью, она смело ласкала его и подбадривала. Мужчина в сером мраке увидел тёмное пятно у неё на спине, вспомнил, что это татуировка, которую она сделала по его указке, и подумал, что Птичка сейчас очень похожа на левую часть своих весов — девушку-демона, смотрящую в ад.

Накрепко сплетясь телами, они долго лежали на земле, прислушиваясь к далёкому шуму большого города.

— Ты такая страстная, Птичка, я не хочу уезжать отсюда.

Она приподнялась, встала на колени и вытащила палку из волос.

— Если честно, я тоже.

— Ты не против поехать ко мне? Мы там могли бы отдохнуть от экстрима в лесу.

— Нет, — покачала головой она, — мне всегда было милее на природе.

— Ты замёрзла.

— Так согрей меня, — тихо прошептала она и села сверху его бёдер, наклоняясь и прижимаясь к горячей груди мужчины.

Закрыв глаза, ей на секунду показалось, что никаких десяти лет не прошло, и не было ни боли, ни обиды, ни разочарования, ни жажды смерти.

Но это был только мираж.