Фол последней надежды (СИ) - Артеева Юля

В конце фразы ее голос срывается, и я крепко прижимаю Субботину к своему боку.

Адам Григорьевич устало растирает лицо, сжимает переносицу двумя пальцами, жмурится. Убрав руку и проморгавшись, он говорит:

— Знаете, я подросткам не доверяю. Но верю своему сыну, а он за вас поручился.

— Спасибо, — говорит Богдан тихо.

— Девочка худенькая, еще меньше, чем ты, — кивает Сорокин на Гелю, — коктейль замешивал какой-то долбоящер, дозировку плохо рассчитал. Поэтому хорошо, что промыли желудок и сюда приехали. Домой отвезете, пусть спать ложится сразу.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы вы запомнили, никогда нельзя брать напитки из чужих рук. Никогда. Я знаю, о чем говорю. Я много таких девочек видел в гораздо худшем состоянии и при худших раскладах. Поэтому делайте долбанные выводы.

Адам Григорьевич обводит нас указательным пальцем. Никто отвечать не решается, даже кивнуть ему как-то страшно, но я все же клюю носом воздух.

Складывая руки на груди, он продолжает:

— И еще кое-что. Вы можете написать заявление в полицию. Я должен рекомендовать вам это сделать, но должен и предупредить — скорее всего, выхлопа не будет. И пусть она будет готова к тому, что нужно будет пройти и неприятные процедуры, и неприятные разговоры. Это тоже надо понимать. Если есть видео, свидетели, все привлекайте, может его хоть на учет поставят.

— А если ничего нет?

— Тогда я надеюсь, что этого долбана хотя бы жизнь накажет. Такие, если не наказать, не понимают нихрена.

Я смотрю на него, а мне дышится с трудом, как будто грудь плитой придавило. А если бы это Геля была? Эта мысль покоя не дает. Это ведь просто случайность, что не она сейчас под капельницей лежала. А мы даже сделать ничего не можем?

— Спасибо вам большое, — говорит Тарас.

— Все, идите с глаз моих. Если я хоть одного из вас тут еще раз увижу, разговор будет другой. У сына спрошу, и если встрянете хоть разочек, ждите меня на пороге. Это ясно?

Дождавшись наших кивков и полностью проигнорировав благодарности, он уходит.

— Вот это мужик, — тянет Тарас.

Я хмыкаю, но не согласиться не могу. Отец у Виталика Сорокина просто мировой. Маскулинность, сдержанные ругательства и профдеформация. Ну что за гремучая смесь?

— Теперь понятно, почему Виталя…ну, такой, — говорит Геля, улыбаясь.

Не успевая подумать, я уточняю:

— Какой? Нравится тебе?

— Вань.

— Что?

— Гром, нервяк отпустил, ревнивца включил?

— Богдан, ухмылочку убери, ты сам, я смотрю, расслабился.

— Заткнитесь, а? — Тарас морщится и делает шаг, чтобы встать между нами. — Все на нервах, не нагнетайте.

— Подумайте лучше о том, куда мы поедем, — говорит Геля хмуро.

Я говорю:

— Я родакам сказал, что у Тараса до утра.

— И я у Тараса до утра, — улыбается Богдан.

— Я с Аринкиного телефона ее маме написала, что она у меня ночует, — говорит Геля растерянно, — а я тогда где?

— Я папе сказал, что мы вместе.

— Спасибо, Бо. Но ехать нам, получается, некуда?

Мы все поворачиваемся к Диме, и он выставляет вперед ладони:

— Сори, ребят, я к Лехе, а он с девушкой живет. Так что не вариант.

Я опускаю руку и сжимаю Гелины пальчики. Они холодные. Наверное, от стресса, потому что она до сих пор в моей куртке. Картина эта на самом деле так цепляет, что я ненадолго подвисаю, разглядывая ее. Останавливаюсь взглядом на подоле платья, который складками лежит над острыми коленками, когда Субботин тяжело кладет ладонь мне на плечо.

Я готовлюсь к претензии, но он спрашивает:

— Есть идеи?

Я машинально накрываю свободной рукой поясную сумку, которая застегнута у меня через плечо. Идея на самом деле есть. Может быть, не самая классная, но у нас, вроде бы, других нет. И я киваю.

Говорю:

— У меня есть ключи от одной квартиры. Но этот человек мне доверяет, и я не хочу его подвести.

Глава 51

Когда медсестра разрешает, мы забираем Арину. Она выглядит сильно подавленной, но хотя бы живой и трезвой. Щеки порозовели, а глаза, которые она старательно прячет, нездорово блестят. Может быть, из-за плохого самочувствия, может быть, из-за слез.

Так выходит, что с одной стороны быстрее всех под локоть ее подхватывает Тарас. Скоростной, не привыкший долго думать — он такой и на поле, и в жизни. С другой стороны руку ей протягивает Богдан, но Арина делает вид, что не видит, и тянется ко мне.

Чуть нахмурившись, я помогаю ей подняться. Не влезать бы, но у этих двоих еще будет возможность поговорить. Могу только представить, как ей стыдно. Жаль, Арина пока не понимает, что ее поведение — это не ее вина.

Идет он сама, может, только немного вяло. В остальном держится хорошо, а мы с Димой только чуть страхуем по бокам. Богдан, мрачно хмыкнув, устремляется вперед и придерживает перед нами двери.

Когда выходим, видим припаркованную тачку Лехи и его самого, который курит, прислонившись к капоту.

— Ну что, школьники, подлечились?

Мы с Гелей удивленно переглядываемся.

— Ты еще тут? — озвучивает Богдан.

— Сильно интересно было, чем кончится.

Старший из Тарасовых подмигивает и щелчком выкидывает сигарету в сторону. Она летит по дуге и, отбросив пару оранжевых искр, гаснет во тьме. Арина вцепляется мне в локоть, а потом, будто опомнившись, прячет руку в карман толстовки Богдана, которая теперь надета как положено, с рукавами.

Леха в это время становится серьезным и говорит:

— Расслабьтесь, я же не сволочь. Просто не хотел, чтоб вы ночью еще на такси катались. Садитесь.

Мы набиваемся в машину так же, как и в прошлый раз. Геля садится мне на колени и почти сразу засыпает. Тихо посапывает и только иногда вздрагивает. Я в эти моменты чуть сильнее прижимаю ее к себе и думаю, что это не только для того, чтобы ее успокоить. Это еще и для того, чтобы мне в очередной раз словить ощущение, что я дома. Именно так себя чувствую, когда обнимаю Гелю. В неудобной позе в чужой тачке после совершенно дикого вечера, но словно дома. Ее голова лежит у меня на плече, и я могу дышать ее запахом, сколько захочу. Наверное, это самые счастливые мгновения за весь день. За много дней.

Я начинаю перебирать в голове все, что случилось со мной после травмы, и оказывается, что все позитивное связано только с Гелей. Наши тренировки, работа в приюте, поцелуи, волнующие прикосновения. Ее внимание ко мне, то, как на нее реагируют мои друзья, то, что я чувствую сам. Все было новым. Удивительным.

Мне теперь не страшно испортить отношения с Богданом или выслушивать бесконечные шутки на наших семейных сборищах. У меня в руках большое сокровище и, кажется, я готов за него побороться.

Геля снова вздрагивает, и я кладу ладонь чуть выше ее колена. Собираю кончиками пальцев мурашки, покрывшие ее кожу, и сглатываю. Только тут улавливаю, что ее дыхание изменилось. Проснулась. Смотрю на нее и улыбаюсь, понимая, что пойман с поличным. Не отрывая глаз от ее лица, нащупываю подол платья и натягиваю на коленку. Похлопываю сверху и улыбаюсь еще шире.

Ангелина фыркает и прячет лицо у меня в изгибе шеи. Дышит туда. Щекотно и невероятно приятно. А потом я чувствую, как она целует меня в шею. Губы влажные и прохладные. Тем ярче на контрасте ощущается, как место поцелуя горит огнем. Знакомая дрожь катится от затылка вниз по спине. Я ежусь и приглушенно смеюсь от неожиданности. Вот это да. Вот это приход от простого поцелуя.

— Геля, — шепчу ей тихо и пытаюсь поймать ее взгляд, — капец меня от тебя ведет.

Тут же чувствую, как локоть Богдана врезается мне под ребра. Выругавшись, я поворачиваюсь к нему и натыкаюсь на обворожительную улыбку.

Он говорит:

— Ой, извини, я случайно.

Смотрю ему в глаза и не вижу там злости. Даже если он недоволен, то не сильно, и сейчас просто куражится.

— Ничего, — отвечаю с такой же широкой улыбкой, — бывает. У меня такое постоянно случается.

И толкаю его кулаком в плечо. Тут же извинительно поджимаю губы, мол, случайность, братан. И Богдан ржет себе в ладонь, стараясь не разбудить Арину, которая дремлет у него на плече.