Территория сердца (СИ) - Костадинова Весела

— Группа кварца, — прошептала я, не осознавая, что говорю вслух. — Вы собираете только кварц, так?

— Верно, мышонок, — кивнул он, слегка усмехнувшись, но его взгляд оставался внимательным и погружённым в воспоминания. — У каждого из этих камней своя история. Каждая грань — это часть времени, прошедшего через века. Как и у нас, у этих камней есть свой путь. Долгий и неизменный.

— Невероятно, — я не могла оторвать глаз, — они…. уникальны. Кварц с уникальными включениями. Как вам удалось собрать такую невероятную красоту?

Александр стоял рядом, его присутствие ощущалось почти физически, хотя он был спокоен и сдержан. Я услышала, как он тихо вздохнул, прежде чем ответить.

— Это было не быстро, — сказал он, его голос звучал глубоко, словно он сам погружался в воспоминания. — я собирал их годами, многие дарила мне…… Лида. В каждом из этих камней — не только редкость, но и часть тех мест, где я когда-то работал или бывал. Они — как память о том, что не вернётся. И о том, что останется.

Его слова заставили меня взглянуть на коллекцию по-новому. Эти камни не были просто горными породами. Они были символами его прошлого, его жизни, его потерь.

— А этот… — Александр осторожно взял у меня ключи и открыл дверцу, взял в руки один из кристаллов — прозрачный волосатик — кварц с иголочками золотистого рутила, — был найден на одном из месторождений, где мы начинали. Когда всё только закладывалось. Его Лида нашла…. Случайно… просто стукнула лопатой и…. Он и положил начало всей коллекции.

Камень лежал у него на ладони, символизируя начало и…. конец.

— Знаешь, — Александр прервал мои мысли, не убирая камень, — этот кристалл был для неё важен. Мы с Лидой… строили свою жизнь на таких мелочах. Маленькие моменты, которые значат больше, чем крупные достижения. Камень как символ нашего начала… А когда она ушла, я собрал эти символы воедино.

Я смотрела на кристалл, не смея заговорить, потому что слова не могли выразить того, что я чувствовала в этот момент. Камень в его руке казался слишком тяжёлым для сердца, но слишком лёгким, чтобы удержать воспоминания.

В носу у меня предательски защипало, от кома в горле стало больно дышать.

— Моя мама… — голос едва не дрогнул, но я продолжила, глядя на камни, — мы с ней искали агаты. Не кварц — халцедон, но для нас они были чем-то особенным. Каждый найденный камень был как маленькая победа.

— И…. ты хранишь свои агаты? — спросил он, неожиданно мягко, словно знал, что этот вопрос пробьёт мои внутренние барьеры.

Я кивнула, чувствуя, как слёзы подступают, но стараясь сдержаться.

— Да… — прошептала я. — Они… всё, что осталось.

Александр молча убрал камень на место и с лёгким щелчком закрыл стеклянные дверцы стеллажа. В тишине я невольно опустила взгляд ниже и увидела несколько полок, уставленных книгами. Их было много. Одни — в дорогих кожаных переплётах, другие — альбомы с яркими иллюстрациями заповедников, книги по геологии, минералогии, многие из них выглядели потрёпанными, будто перечитывались не один десяток раз, некоторые, напротив, стояли нетронутыми — дорогие подарки, не привлекающие внимания.

Я невольно задела переплеты рукой, провела по ряду, машинально улыбнулась, заметив среди них «Уральские сказы» Бажова.

— Любимая книга Влада в детстве, — пояснил Александр. — Он мог слушать их часами, как на повторе.

— И какую любил больше всего?

— «Кошачьи уши» и «Золотой полоз». Уверен был, что когда-нибудь эту кошку встретит. Каждый раз, когда мы шли в тайгу, он искал её следы, а когда было совсем тихо, замирал, будто прислушиваясь к чему-то, что могло бы указать на её присутствие. И осматривал каждый пригорок на предмет наличия ушей.

Моя рука скользнула дальше, к самой потрепанной книге, название которой читалось плохо, но мне не нужно было читать, чтобы знать, что это за книга — библия всех геологов.

Машинально взялась за корешок. Хозяин не возражал, молча стоял рядом.

Я сняла книгу с полки, чувствуя, как её обложка привычно ложится в руку— потрёпанная, перечитанная десятки раз. Каждый геолог, кажется, был связан с ней особыми нитями. Открыв её, я осторожно провела пальцами по страницам, знакомым до боли.

— Это издание… того же года, что было у…. нас, — прошептала я, не глядя на Александра. Внутри всё сжалось, и в горле снова появился знакомый ком.

Внутри разливались волны живой, нестерпимой боли от нахлынувших воспоминаний. Я резко поставила книгу обратно и круто развернулась, собираясь уйти, но почти сразу едва не врезалась в Александра. Он стоял настолько близко от меня, что мое лицо почти касалось его плеча.

Я замерла, но он не сделал ни малейшей попытки задеть меня или остановить. Просто стоял, не двигаясь, но при этом, не давая уйти. Всё вокруг, казалось, слилось воедино — и моя боль, и его присутствие, и запах его парфюма, который был таким тёплым, сильным, кружащим голову, знакомым до боли.

— Не уходи… — попросил он, все так же не шевелясь. Его дыхание касалось моих волос.

— Эта боль когда-нибудь уйдет? — глухо спросила я. — Она когда-нибудь закончится?

— Нет, — ответ был предельно честным. — Никогда, Лучик. Она с нами всегда. Внутри нас. Время лишь слегка притупляет ее, загоняет глубже, но не лечит. И мы вынуждены жить с этой болью. Ты, я, Влад… Аля.

— Но мы хотя бы живем… — вырвалось у меня. — Ты живешь…. А…

Я остановилась на полуслове, как будто не могла закончить фразу. Слова застряли у меня в горле, превращаясь в ком боли и гнева, который не давал дышать. Я чувствовала его взгляд на себе, его тепло, но внутри всё кипело от того, что не могла выразить.

— Я живу, — тихо подтвердил Александр, его голос звучал сдержанно, но в нём ощущалась скрытая боль. — Но это не значит, что я не чувствую. Мы живём, несмотря на это. Потому что другого выбора у нас нет.

Я подняла глаза на него, его лицо было спокойно, но глаза говорили о большем. О той боли, с которой он живёт каждый день. О той потере, которая никогда не отпустит, как и мою.

— А мой отец не живёт, — прошептала я, больше не в силах сдерживаться. — Он просто сдался… бросил всё. Бросил меня.

Александр замер, его глаза расширились от удивления, и на мгновение тишина в комнате стала почти невыносимой. Он будто не ожидал такой откровенности, и его лицо застыло, как маска, но в глазах читалось внимание и понимание.

— Ты поэтому так ненавидишь меня? — тихо спросил он.

— Я завидую…. Завидую Владу… Ты рядом с ним, даже когда вы бьете друг друга по морде… я бы все отдала, чтоб он меня ударил! Закричал на меня! Сделал хоть что-нибудь…. Я готова была бы всё отдать, только чтобы он… Показал, что ему не всё равно, что он всё ещё… здесь. Но он просто… оставил меня одну в этом мире. Я даже не помню, когда в последний раз он смотрел на меня, как на свою дочь. Я видела, как он умер… в один момент… его глаза стали мертвы. Тело — живо, а глаза…. Мертвы. Почему ты смог… а он нет? — снова задала я этот вопрос, сжимая руки в кулаки. — Почему ты нашёл силы жить, а он просто… сдался? Что я сделала не так?

— Не знаю…. И никто не знает. Не твоя в этом вина, Лучик. И не его. Мы все разные, мы все по-своему несем свою боль…. И иногда она нас ломает.

— Тебя она не сломала… — мне захотелось его ударить. Больно ударить. Выпустить гнев и зависть.

Александр стоял, словно окаменевший, его лицо было напряжённым, а глаза — полны сожаления и понимания. Он медленно перевёл взгляд на мои сжатые кулаки, как будто чувствовал, что я на грани.

— Ты думаешь, не сломала? — тихо спросил он, его голос был почти шёпотом, но в нем звучала боль. — Меня она тоже сломала, Лучик. Просто по-другому. Да, я не твой отец, Лучик, но и мои раны кровоточат. Ударь меня, если хочешь… знаю, после этого станет легче. Но я — не твой отец. И не стану его заменой.

Я замерла, его слова прорвались сквозь гнев и боль, которые я так долго носила в себе. Всё внутри меня сжалось. Он стоял передо мной, такой сильный, непоколебимый, и в то же время — сломленный, как и я. Эти слова сбили меня с толку. Я хотела его ударить, хотела сорваться, выплеснуть всё это наружу, но его признание… оно отрезвило меня.