Моя идеальная ошибка (ЛП) - Хейл Оливия

Его губы теплые у виска.

— Сделай для меня последнюю хорошую вещь, — шепчет он, — и засни.

Это заставляет улыбнуться, прижавшись к его коже. Вечно командует. Но не требуется много времени, чтобы выполнить просьбу и раствориться в объятиях.

27. Изабель

Проснувшись, я замечаю, что Алек ушел. Одеяло спутано, будто всю ночь ворочалась, а голова тяжелая и словно налитая свинцом. Но он пробыл достаточно долго. Был здесь, когда я засыпала.

Воспоминания вчерашнего вечера накатывают резкой, болезненной волной. Антуан. Напитки. Предложение. Я переворачиваюсь и зарываюсь лицом в подушку.

Конец.

Та жизнь в прошлом.

Я потерпела крах в мечте, которую всегда лелеяла.

Сколько лет твердили: «Просто работай усерднее». И я работала. Ранние подъемы, изматывающие тренировки, бесконечные часы растяжки. Но я видела, как подобные травмы ломали балерин. С восстановлением не поможет «просто работай усерднее».

У тебя есть другие ипостаси, сказал тогда Алек.

Но не думаю, что хочу быть няней на постоянной основе. Дети прекрасны. Мне нравится работать с ними, жить здесь... больше, чем ожидала. Однако сложно представить, что я повторю это с другой семьей, когда договоренность закончится.

Я знала, что уход неизбежен. Он всегда настигает профессиональных танцовщиков, и никогда тогда, когда они готовы.

Просто не думала, что это случится в двадцать пять.

С трудом вытаскиваю себя из постели и иду в душ. Алек уже поднял детей, из кухни тянет ароматом завтрака. Я собираю их рюкзаки, пока Сэм взахлеб рассказывает о сне.

Утро проходит в привычном хаосе: домашние задания, ланч-боксы, поиск потерявшихся шапок и туфель, бесконечная болтовня в машине по дороге в «Сент-Реджис». Мы с Маком высаживаем их, машем вслед, наблюдаем, как те бегут к школьным ступеням.

Возвращаемся в машину в комфортном молчании. Мак выруливает в утренний трафик, направляясь обратно. Я смотрю в окно на уже знакомые улицы. Мы проезжаем этот путь каждое утро. Кирпичные дома, улицы в тени деревьев.

— Знаешь, я не всегда был водителем, — неожиданно говорит Мак.

Я удивленно поворачиваюсь к нему. Но тот смотрит на дорогу, а плечи расслаблены.

— Да? А чем ты занимался раньше?

— Сидел, — он произносит это спокойно, перестраиваясь в правый ряд. — Дали двенадцать, вышел через восемь за хорошее поведение.

Мозг полностью отключается. Я не знаю, что сказать.

— Мне жаль, — наконец выдавливаю я.

Мак тепло усмехается.

— Не стоит. Это многому меня научило. Хочешь знать, за что? Большинство сразу об этом спрашивает.

Я сглатываю.

— Да. Если хочешь рассказать.

— Я не из Нью-Йорка, — его руки уверенно лежат на руле. — Нет, я из Бостона. Мой отец работал с машинами. Держал мастерскую. Я обожал это место. Проводил там каждую свободную минуту, ковырялся в двигателях, полировал капоты. Бросил школу, как только решил, что узнал все, что нужно... что отлично показывает, насколько я был зрелым в шестнадцать. Мой район был жестким. Отец вечно отсутствовал, да и в целом был не лучшим родителем. Но машины... — его голос теплеет. — Я их любил явно сильнее, чем сейчас. Планировал унаследовать мастерскую. Думал, что заслуживаю этого.

— Но... — он бросает взгляд в зеркало заднего вида. — Сначала хотел пожить на широкую ногу. Водить самые быстрые, самые сексуальные тачки. Гонять на них. Такие вещи быстро заводят в дурную компанию. Но мне хотелось всего и сразу. Вскоре мы с корешами начали угонять машины. Брали крутые модели, гоняли, потом перепродавали. Порше, Бугатти... дело шло как по маслу.

— Я не знала... — осторожно говорю я. — Сколько тебе было, когда...?

— Когда попался? Двадцать семь. Моя девушка тогда была беременна, и я хотел подзаработать для семьи. Но все пошло наперекосяк, — он качает головой, и в голосе появляется горькая нотка. — Охранника там быть не должно было, но он оказался на месте. Дело дошло до драки. Он выжил, но чудом. Я был в ужасе от содеянного и от возможных последствий. Через три дня полиция пришла ко мне домой.

Он делает паузу, затем продолжает.

— Я признал вину. Отбыл срок... вышел. Потребовались годы, чтобы просто увидеть сына. Впервые мы встретились, когда ему было одиннадцать, — в голосе Мака звучит гордость. — Сейчас ему двадцать два, живет с матерью в Вашингтоне, учится в муниципальном колледже. Я навещаю его при каждой возможности.

— Как его зовут? — спрашиваю я.

— Джереми. Сара сама выбрала имя, но, думаю, удалось на славу.

— Я рада, что у тебя появился второй шанс, — говорю я.

— Я тоже, — он постукивает пальцами по рулю. — И знаешь что? Я по-прежнему работаю с машинами. Возможно, это не самая быстрая или роскошная тачка в городе, но она элегантна. Истинная классика. И пусть она не моя, это неважно. Я могу водить ее каждый день, содержать в идеальном состоянии, — он снова смотрит на меня в зеркало заднего вида, и в уголках глаз собираются морщинки. — Я стал частью жизни этих детей, каждый день отвожу их в школу и забираю. Возможно, это не та «красивая жизнь», о которой я когда-то мечтал, но она гораздо лучше.

Я моргаю, чувствуя, как глаза наполняются влагой.

— Мне жаль, что тебе пришлось через все это пройти.

Он смотрит на дорогу и качает головой.

— Не стоит. Я заслужил срок, и он помог мне образумиться. Хотел сказать... Ну, я не мастер подбирать слова. Но, думаю, ты поняла?

Я улыбаюсь.

— Да, поняла. Спасибо, что поделился.

Вчера он был рядом и отвез меня домой после того, как ушла от Антуана. Он знает о крахе танцевальной карьеры. И возможно... возможно, утром Алек что-то ему сказал.

Все не обязано складываться так, как планируешь, чтобы быть прекрасным.

И с этим я могу работать.

Вернувшись домой, я выполняю обычную тренировку в домашнем спортзале. Упражнения, растяжка для бедра. Затем принимаю долгий душ и полчаса просматриваю вакансии преподавателей балета в Нью-Йорке. Мысль о карьере педагога вызывает легкое раздражение. Я не ожидала этого, но факт остается фактом.

Многие мои преподаватели были... жесткими. Я привыкла к этому миру и научилась в нем выживать. Но не уверена, что хочу сама нести эту жесткость другим.

Отвечаю на отложенные сообщения.

Я: Да, мам, я приду на семейный ужин в воскресенье. В свой выходной.

Конни наконец ответила на смешное фото и в ответ прислала свое. Она за рабочим столом, прикрывает зевающий рот. Иметь мужа выматывает, написала под снимком.

Я готовлю обед, когда замечаю толстый кожаный кошелек на тумбе в прихожей. Алека. Он, должно быть, его забыл. Такого раньше не случалось, и я вот-вот собираюсь отправить сообщение.

Но в голове рождается дерзкая, рискованная мысль совсем не в моем стиле. Впрочем, сейчас я вообще не в своем обычном состоянии.

Поэтому пишу нечто иное.

Изабель: Похоже, ты забыл кошелек. Хочешь, привезу в офис?

Алек: Да, знаю. Раздражает. И... да. Если у тебя есть время.

Изабель: Время есть. А у тебя?

Алек: Нет, но я его найду.

Я прикусываю нижнюю губу, перечитывая пять коротких слов. Тепло разливается по груди и собирается горячим комком внизу живота.

Изабель: Помнишь ту выделенную сцену в книге?

Алек: Она выжжена в моем мозгу. И ответ «да».

Изабель: Правда?

Алек: Да. Приезжай.

Я глупо ухмыляюсь и мчусь в спальню. Десять минут лихорадочных поисков в гардеробе, и вот я в платье, заканчивающемся на середине бедер, без колготок, накинув поверх длинное пальто. Взбиваю обычно не объемные волосы и разглядываю себя в зеркале. Глаза горят, щеки пылают, и в целом выгляжу слегка безумно.

Отлично, потому что так оно и есть.

Хватаю кошелек Алека и сумку, машу Кате на прощание. Она только пришла и занимается привычной готовкой: завтраки на завтра, ланч-боксы, ужин.