Удержать мечту. Книга 1 - Брэдфорд Барбара Тейлор

– А знаешь, ты не называл меня Малюткой с самого моего детства.

– Да ты и была совсем малюткой – самая маленькая из всех твоих ровесников.

– Но потом я вдруг очень-очень выросла.

– И бьюсь об заклад, ты уже взрослая молодая дама, – продолжал он дразнить ее. – А когда мы были детьми – здорово было, правда, Малютка? Помнишь тот день, когда мы решили поиграть в древних бриттов, и я сказал, что ты будешь королевой Боадицеей?

– Как я могу забыть! – почти закричала Эмили, раскрасневшись от веселых воспоминаний. Ты покрасил меня голубой масляной краской – всю.

– Не совсем всю. Ты отказалась снять трусики и майку. Ты была очень скромной малышкой, я даже сейчас это помню.

– Неправда, это вовсе не от скромности. Это было в середине зимы, и в бабушкином гараже было страшно холодно. И потом, чего бы мне тогда стесняться? Когда мне было пять лет, мне и показать-то было нечего.

Уинстон оценивающе и изучающе посмотрел на нее глазами взрослого мужчины: «Зато теперь есть». Он вдруг почувствовал неловкость. И почти сразу же очень остро ощутил, что она так близко от него, – он вдохнул цветочный аромат ее духов и лимонно-горький запах от ее недавно вымытых волос. Ее лицо, поднятое сейчас к нему, было таким доверчивым – и уже не таким бледным, как там, в библиотеке. Она была больше похожа на себя – такая красивая, нежная и благоухающая, как летняя роза, свежая и невинная, с капельками росы.

Уинстон хотел что-то сказать, но потом просто привлек ее к себе, не в силах противостоять этому желанию, испытывая потребность в том, чтобы она была совсем близко. Он сказал нежно, с какой-то новой мягкостью в голосе:

– Замечательно, что ты была скромной девочкой, Эмили. Если бы ты согласилась тогда снять с себя все, я бы раскрасил тебя целиком и, возможно, тем самым погубил бы.

– Откуда нам было знать в том возрасте, что кожа не может дышать через краску? Ты вовсе не был виноват, Уинстон. И я была не лучше – я же ведь тоже тебя неплохо покрасила. – Эмили доверчиво прижалась к нему. Она, как и Уинстон, остро ощущала, что он рядом – так близко, и ей хотелось продлить это неожиданно приятное мгновение, когда тела их соприкасаются.

Громко фыркнув, он рассмеялся:

– Я никогда не забуду, в какую ярость пришла тетя Эмма, когда обнаружила нас в гараже. Я думал, она так меня выпорет, что я всю жизнь помнить буду. Знаешь, до сих пор, когда я чувствую запах скипидара, я вспоминаю тот день и те ужасные ванны из скипидара, в которых выкупали нас тетя Эмма с Хильдой. Я готов поклясться, что тетя Эмма скребла меня раза в два сильнее, чем тебя. Дополнительное наказание для безответственного десятилетнего мальчишки, которому следовало бы соображать лучше. У меня потом несколько дней кожа горела.

Эмили сжала его руку:

– Нам всегда за что-нибудь влетало, правда? Ты был вожак, а я – твой верный оруженосец, преданно следующий за тобой и выполняющий все приказы. Я просто боготворила тебя, Уинстон.

Он кивнул, заглянул в ее блестящие глаза, которые каким-то необыкновенным образом были отражением его собственных.

У Уинстона перехватило дыхание. Он увидел огонь, таящийся в этой зеленой глубине, и силу чувства – такое же обожание, какое она испытывала к нему, когда была ребенком. Он чувствовал, как его сердце вдруг сильно забилось, и, прежде чем он успел понять, что делает, он наклонился к ней и поцеловал ее в губы.

В то же мгновение Эмили обвила его шею руками и ответила на его поцелуй так горячо, что у него захватило дух. Он крепче сжал ее в своих объятиях и целовал еще, и еще, с все большей страстью. Он чувствовал, как желание обладать ею подымается в нем, захлестывает его, становится непреодолимым. Он желал Эмили каждой клеточкой. Все его тело клокотало от того, что он жаждал ее. И это открытие удивило и напугало его.

Наконец они разжали объятия, все еще тяжело дыша.

Потом в изумлении посмотрели друг на друга.

Лицо Эмили раскраснелось, глаза горели, и он вдруг с удивительной ясностью увидел любовь, которая пылала в них. Любовь к нему. Он прикоснулся к ее щеке – она была горячей от его ласк и пылала. Он снова нетерпеливо привлек ее к себе и заключил в объятия, его губы властно, почти грубо, потянулись к ее губам. Их поцелуи становились все более страстными. Их языки встречались мучительно-дразняще. Он ласкал ее губы, он завладевал ими. Они обнимались все крепче, тела их раскрывались навстречу друг другу.

Уинстон уже почти не сознавал, где он и что с ним происходит, все смешалось в его сознании. И где-то в глубине, смутно и неясно, Уинстон вспомнил, как ему всегда хотелось раздеть ее, когда они были детьми. Промелькнуло давно забытое воспоминание о том, как они играли на чердаке в этом доме – в запретные интимные, приятно-возбуждающие игры, – это тогда он впервые испытал настоящее возбуждение. Он вспоминал сейчас о том, как его неловкие мальчишеские руки познавали ее тело – тело маленькой девочки… и сейчас ему снова захотелось властно прикоснуться к ней руками опытного мужчины, знавшего немало женщин. Ему хотелось познать ее всю – теперь, когда она стала взрослой, войти в нее, овладеть ею с наивысшей полнотой. Он ощущал сильную эрекцию, ему казалось, еще мгновение – и он взорвется. Он попытался взять себя в руки, зная, что должен немедленно положить конец их любовным ласкам, но понял, что ему не хочется выпускать ее из рук. И он отступил перед силой этого чувства: целовал ее лицо, ее шею, ее волосы, прикасался к ее груди, трепетавшей под тонкой шелковой блузкой.

В конце концов Эмили разорвала те колдовские чары, которые бросили их в объятия друг друга. Она нежно высвободилась из его сильных рук, хотя ей хотелось бы, чтобы этот восторг длился вечно. Она взглянула на него. На лице ее было написано глубочайшее удивление.

– О, Уинстон, – прошептала она и, протянув руки, дотронулась двумя пальцами до его чувственных трепещущих губ, лаская их.

Уинстон не мог вымолвить ни слова.

Он сидел на скамье в напряженной позе, выжидая, когда спадет возбуждение. Эмили неподвижно сидела рядом с ним, глядя ему в глаза. Его глаза прожигали ее насквозь, так о многом говоря ей.

Наконец он сказал чуть хриплым от волнения голосом:

– Эмили, я…

– Ну, пожалуйста, – прошептала она прерывающимся от волнения голосом. – Не говори ничего. По крайней мере, сейчас. – Она закусила губу и отвела взгляд, давая ему время прийти в себя, взять себя в руки. Потом она встала и протянула ему руку. – Пойдем. Нам лучше вернуться. Уже так поздно.

Он ничего не сказал – просто встал, и они молча пошли по ступенькам, крепко держась за руки, ощущая удивительную близость, погруженные в себя.

Эмили была на верху блаженства.

«Он снова заметил меня, – думала она, и сердце ее пело. – Наконец-то. С тех пор, как мне исполнилось шестнадцать, я ждала, когда же он обратит на меня внимание как на женщину. Я хочу быть с ним. Я всегда хотела быть с ним – с тех самых пор, как мы были детьми. О Уинстон, пожалуйста, я хочу, чтобы ты почувствовал то же, что чувствую я. Возьми меня. Я всегда принадлежала тебе. Ты стал для меня всем, еще когда я была ребенком».

Уинстон же был во власти самых бурных и противоречивых чувств.

Он удивлялся самому себе – но не только. Его удивила и Эмили – по правде сказать, ошеломила. Они открыли друг другу свои объятия с такой страстью, с таким жаром, что он не сомневался: если бы не столь неподходящая обстановка, они занялись бы любовью. Их ничто не остановило бы.

Сейчас он начинал анализировать и оценивать свое поведение, и это здорово остудило его, вихрь его мыслей немного улегся. Он опомнился и спрашивал себя, как же это могло произойти. Она же – его родственница, хоть и дальняя. И он знает ее всю свою жизнь, хотя в последние десять лет почти не замечал ее. И в конце концов, он задавал себе вопрос, который не мог не задать: как он мог испытывать такое сильное чувство к Эмили, если он любит Элисон Ридли?

Эта мысль не давала ему покоя, доводила его до сумасшествия, пока они поднимались по длинной лестнице. Но когда они вышли к круговой подъездной дороге к дому и он увидел, как из-за поворота на полной скорости выезжает красный «феррари» Шейна, он выбросил ее из головы. Заскрежетав тормозами, машина остановилась.