Наследник для адского волка (СИ) - Блэк Айза

- Скорее прозрел…

Глава 35

Мишель… моя Мишель. За четыре года я ни разу не утратил надежды. Знал, мы встретимся. И вот сейчас она так близко, родная. Вдыхать запах истинной пары, я ведь это делаю впервые, осознанно. Не тот суррогат, что мне подсунули. Нет. Вот она истинная, вот она связь.

Я растерян. Слова застревают в горле. Мне нужно так много сказать, а я ограничиваюсь пустыми фразами. Никогда еще не чувствовал себя раздавленным и одновременно счастливым. Мишель, она так и не поняла, что держит мое ожившее сердце в своих миниатюрных пальчиках.

Еще меня сжигает дикая ревность, одержимая и сокрушительная по своей силе. Эдгар был с ней все эти годы. Мог любоваться совершенными чертами, слышать ее голос, звонкий смех. Он был с ней, когда родился мой сын. Он поддерживал ее, утешал и помогал. Он был рядом с моим сыном. Не я.

Ранее часто слышал фразу, что ревность ослепляет. И всегда самодовольно ухмылялся, смеялся, называя ревнивцев дураками, не умеющими контролировать собственные эмоции. Я всегда сохранял трезвость разума до… нее. Марго не ревновал даже к ее жениху. Да жаждал забрать, но даже в те моменты считал, раз она моя истинная, то нет смысла сгорать от ревности. Она будет моей. Точка. Мишель же оголила мои нервы, заставила холодную кровь вскипеть в венах.

Четыре года черная ревность подобно мелким ползучим паразитам сжирала меня изнутри. Грызла нутро, заставляя корчиться в адской агонии мук. Не телесный ад страшил, а внутреннее пекло. Но тогда я еще не знал лиц, не знал, кто с ней рядом, я безумно ревновал ко всем, кто окажется в поле ее зрения. Даже случайным прохожим, ее собеседникам, друзьям, всем, кто имел возможность посмотреть, заговорить, быть рядом. То чего я был лишен.

Физическую боль так легко перетерпеть, я желал ее все эти четыре года, она действовала как обезболивающее для сердечных ран. Когда тело страдало от увечий, я получал несколько жалких мгновений передышки от душевного пекла. Мне они были необходимы, чтобы собраться с мыслями, чтобы вконец не обезуметь. Я цеплялся за физическую боль, порой жаждал ее, чтобы стать сильнее душой.

А ведь тогда, четыре года назад, я был уверен – просчитал все. Совет встанет на мою сторону, у них не останется выбора. И пусть папаша бесится, от него мало что зависело. Мать… ее слезы… ее болезнь, все на его совести. Мери – она не виновата, что влюбилась. Демоническому соблазну противостоять сложно.

Даже тогда осознавал – не отдам, не отпущу Мишель. Хоть еще был так далек от истины. Одурманенный глупец. Я пытался просчитать все наперед, строил планы, был уверен в собственных силах и не заметил, что творилось у меня перед носом. Предвидел мелкие пакости и не учуял ножа в спину.

После заседания совета, помчался к ней. Знал, что Мишель будет под охраной до оглашения решения. Хотел увидеть ее, успокоить, и попросить потерпеть немного. А еще извиниться. Молить о прощении за свое молчание.

Понимал, что ей уже все донесли. Причем поиграли фактами так, чтобы выставить все в выгодном им свете. И тут я их не винил, они использовали козыри, которые я сам дал им в руки.

Молчание – моя ошибка. И я ведь собирался до совета ей все рассказать. Но все оттягивал, хотел насладиться моментами нашей близости. Она согревала меня, наполняла жизнью, и я плавал в этом дурмане и боялся, увидеть в глазах отчуждение.

Один ее взгляд на совете – сказал все. Уничтожил опасения, подарил веру в мифическое счастье. Она меня простит. Уже простила. И тогда за моей спиной выросли крылья, я не сомневался, что выиграю любое сражение, ради нее, ради нас и нашего сына. Своей промерзшей душой ощущал – мы уже зачали сына. Зерно посеяно, и оно непременно прорастет в моей девочке. Я не имел права на проигрыш. Окрыленный ринулся в бой, но не учел – счастье расслабляет, усыпляет бдительность. В самый опасный момент допустил непростительный промах, который на долгие годы забрал у меня родных.

Мчался к Мишель, спешил уловить момент. Успокоить мою девочку, и сказать, что скоро все будет позади. Пусть не волнуется, решение совета будет в нашу пользу. У меня на руках информация, которую они никогда не рискнут придать огласке. Дал понять старейшинам, что сделаю это, если…  Я был готов на все ради нее, уже тогда. Даже когда искренне полагал, что моя истинная покоится в земле. Пусть разумом еще не осознал, но сердце давно учуяло истину.

А потом тьма разбила вдребезги мои радужные и самонадеянные мечты. Судьба повернулась ко мне своей второй стороной, обнажив зубы в адском оскале.

Коридор. Укол в шею. Чернота. Это все воспоминания. Я не учуял приближения врага. Не среагировал. Попался в ловушку как зеленый юнец. У меня было очень много времени проанализировать случившееся, понять промахи. Я пытался вспомнить запахи, звуки, искал любую зацепку, чтобы понять, кто обыграл меня. И ничего. Только укол в шею. Потом темная, обитая металлом каюта с маленьким окошком внизу, через нее периодически появлялась еда.

По непрекращающейся качке сумел сделать вывод – я в море. Сколько продолжалось мое «путешествие» ответа нет. Время остановилось, осталась только душевная боль и ее лицо. Она ведь решит, что я ее бросил. А после открывшейся информации, мой так называемый «побег» ляжет на благодатную почву. И рядом с ней будут мои враги. Я не знаю, кто они, но очевидно – меня устранили, чтобы быть ближе к Мишель. До рождения ребенка ее не тронут. Я обязан вырваться раньше. Любым способом. Выход есть всегда! Нельзя сдаваться. Врагам не победить!

Сейчас понимаю, что в каюте, я еще был преисполнен радужных надежд. Был уверен, что все поправимо. И явно переоценивал собственные силы. Оптимист… смешно до боли…

Голова раскалывалась от всевозможных предположений. Кто? Я не знал своего главного врага в лицо, это спутывало карты. Многие имели на меня зуб. Компромат у меня был на каждого, но вот кто переступил черту? Или это сговор? За четыре года я разобрал свои воспоминания по фрагментам и косточкам, копался в ничего, на первый взгляд, не значащих фактах, пытался выстроить цепочку. У меня были предположения, догадки, но отсутствовали неопровержимые доказательства, подтверждающие и причастность кого-то конкретного. Картину можно восстановить, только вернувшись на родину. Встретившись с противниками лицом к лицу. А это оказалось очень сложной задачей…

В каюту пустили газ, и я снова впал в беспамятство. Очнулся в маленькой пещере. Каменный пол устлан гвоздями. Кровати, койки, матраца, ничего нет. Только гвозди и цепи, которыми я прикован. Еще одинокий фонарь вверху. Вся «роскошь» моих новых апартаментов.

Спать на гвоздях, я думал это невозможно. Ошибался. Можно привыкнуть ко всему. Кроме разлуки с ней. Со временем я научился отключаться на них, и даже не замечал дискомфорта. Подумаешь, штыри впиваются под кожу, если внутри все сгорает в ледяном безумии, если тревоги, подобно кислоте разъедают внутренности. Что с ней? Как она? Ведь переживает, родная. А ей нельзя. Беспомощность и неизвестность – это худшая пытка. Они уничтожают личность, заставляют прогибаться и ощущать себя ничтожеством.

Через какое-то время за мной пришли. Незнакомые мне оборотни. Вывели наружу. Огляделся – маленьких остров со всех сторон окруженный водой и палящее солнце. Попробовал разорвать цепи, напасть на своих конвоиров. Они включили ток. Один момент и я уже валяюсь на земле, корчась в судорогах.

Таких как я тут было больше двадцати. Бесправные рабы, которых заставляли с утра до ночи работать на полях. Мы вспахивали каменистую землю вручную, садили какие-то растения, ничего не прорастало под палящим солнцем. И мы все начинали заново. Конвоиры подгоняли нас кнутами с шипами на концах. Воду тут надо было заслужить. Нам полагался стакан раз в три дня. А если ты смел, высказаться против, послать их или попытаться сбежать, то следовали пытки.

Как мне удалось узнать, мои собратья по несчастью, также были в неведении, где они и почему тут оказались. Мы всегда были в кандалах, одно неверное движение – разряд тока такой силы, что прожигает насквозь. Я ежедневно искал новые способы побега, и каждая моя попытка была обречена на провал. Пытки, к ним тоже привыкаешь, как и к палящему солнцу и рабской бесполезной работе. А вот смириться, что моя Мишель осталась там, совсем одна… это настоящий ад.