— Господи, успокойся, Настя! — схватив мои руки, он фиксирует их над моей головой, вжав в меня в стенку кабины и навалившись на меня всем телом.
— Вы не имеете права ожидать от меня другой реакции! Немедленно меня отпустите!
— Да не ожидаю я другой реакции! Успокойся, я виноват! — он наклоняется, отчего горячее дыхание касается моих губ, а синие глаза оказываются так близко.
Из-за слёз синева расплывается, но я всё равно смотрю в глубокое лазурное небо, вдыхая запах духов, который уже, кажется, стал для меня чем-то обыденным, тем, что я привыкла чувствовать каждый день, и дышать этим, как кислородом.
— Я думала, что вы погибли, — выдыхаю с шумом, проглатывая слёзы.
— Прости меня. Я виноват. Мне нужно было предупредить. Я не подумал, Насть. Это было глупо и жестоко с моей стороны.
Мы стоим в такой позе, замерев и глядя друг на друга. Мои руки всё ещё зажаты сверху, его тело жмётся к моему. Тяжело вздымающаяся грудь касается его груди.
— Что мне с тобой делать, Настя? — неожиданно хриплым шёпотом спрашивает Багримов.
Затем его ладони отпускают мои запястья и обхватывают лицо, большие пальцы чуть нажимают на скулы.
— Что мне с тобой делать? — повторяет вопрос. — Я не герой романа. Я тебе больно... только сделаю.
Глава 49
Глава 49
Асти
Я тебе больно...
Как на повторе в моей голове звучат его слова.
Лифт издаёт характерный сигнал, и двери открываются на нашем этаже. Это немного приводит в чувства.
— А я вас... ни о чём и не просила, Марсель Рустамович. Мне ничего не нужно, — выдавливаю из себя, затем, воспользовавшись тем, что недалеко от открытых дверей лифта начинают звучать голоса, я проскальзываю под рукой Багримова и выбегаю из кабины, тут же направившись в сторону туалета.
Ноги дрожат. Не знаю, как мне удаётся дойти до уборной, не рухнув при этом прямо посреди коридора. Руки ломят от того, как я сильно лупила по каменной груди Багримова. Но самое ужасное — всё моё поведение сегодня Марсель Рустамович принял как признание в том, что он мне нравится. И его ответ на это можно перевести, как "мне нечего предложить тебе взамен".
"Ну, не ожидала же ты, Насть, что он скажет что-то другое?"
Я просто идиотка.
Почему меня так понесло? Я должна была сдержаться, в конце концов. Должна была спокойно подняться в офис, не предъявляя ему никаких претензий.
В туалете я какое-то время стою возле раковины, сунув руки под поток прохладной воды, и смотрю на своё отражение, пытаясь решить, что лучше всего делать дальше.
Да, грубо говоря, вариантов не так уж много.
И мне уже надоело, что практически всегда это выбор между "остаться или уволиться".
Сильнее всего жалит осознание того, что мне действительно не плевать на этого человека. Настолько не плевать, что страх — больше никогда его не увидеть, вызвал сумасшедшую истерику и злость.
Значит, он в самом деле сильно мне нравится. Очень нравится.
Именно поэтому в голове периодически рождаются вопросы, почему он так не похож на своих родителей. Почему то, почему сё... Просто мой мозг пытается найти пути быть с ним. А для этого мне нужна уверенность в том, что он вообще способен быть с кем-то. Любить и уважать.
И вот он заявляет, что способен только больно мне сделать.
Я должна угомонить свои чувства. Держаться от него подальше. Не придумывать о нём лишнего. Того, чего никогда не будет.
Я не должна быть как те девушки, которые с самого начала убеждают себя в том, что что-то смогут изменить, что человек рядом с ними станет другим, затем они верят в собственную иллюзию, а когда она разрушается, осколки больно режут сердце.
Я ведь долго верила в то, что смогу повлиять на маму. Что рано или поздно она поймёт, какой отец подлец, и что ближе и дороже дочери у неё никого нет. Итог — они оба в могиле.
Поверить в то, что между мной и Багримовым может родиться что-то сильное и настоящее, настолько же глупо, как верить в способность бабника хранить верность.
Напоследок умыв лицо и стерев следы недавних слёз, я выключаю воду, выхожу из туалета и тут же упираюсь в Марселя Рустамовича, который стоит возле двери, привалившись плечом к стене и сложив руки на груди.
— В порядке? — спрашивает тихо.
Не знаю, насколько мне удалось взять своё состояние под контроль. Но его близость тут же выбивает из колеи. Хочется вжать голову в плечи и отойти подальше, чтобы снизить влияние этого мужчины на собственное тело и разум.
— Всё хорошо, Марсель Рустамович. Не беспокойтесь обо мне.
Багримов с шумом выталкивает воздух из лёгких.
— Нужно поговорить, Насть.
Я резко качаю головой.
Вот уж чего мне сейчас точно не нужно.
— Нет. Я точно в порядке. Просто... это был стресс. Я испугалась. И вела себя некорректно и неадекватно. Я прошу за это прощения.
— Ты ни в чём не виновата, и я хочу поговорить о другом.
— Марсель Рустамович, — я понижаю голос, так как мимо проходят коллеги. — Давайте отложим разговор, о чем бы вы ни хотели поговорить. Думаю, сейчас будет лучше переключиться на работу. Хочу вас заверить, что я вовсе... не претендую на ваше внимание и... не собираюсь к вам приставать. Вы, наверное, подумали совсем не то, что есть в действительности.
Багримов зажимает пальцами переносицу и на миг прикрывает глаза. Что-то произносит одними губами, но я не разбираю, что именно.
— Марс, вернулся? Я жду отчёт по открытию трассы. Как там наш общий друг поживает? — голос Эмиля Рустамовича очень похож на голос Марселя, но я всё равно слышу различия.
Не знаю, как мне удаётся. И слышит ли эти различия кто-то кроме меня?
— Асти, привет! — Эмиль Рустамович появляется возле нас всё с той же мальчишеской улыбкой, которая является его неизменным атрибутом.
