Самое гордое одиночество - Богданова Анна Владимировна

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61

– Вы хотели заказать свечи? – спросила моя подруга и вдруг покраснела.

– Что? Я н-не понимаю, – растерялся посетитель, и лицо его тоже зарделось румянцем.

– У. Вас. Есть... рецепт? – рассеянно спросила Икки – она явно тормозила.

– Нет... Я, знаете ли, просто так зашел. Меня вывеска привлекла: «Проктологическая аптека «Моторкина и С?», дай, думаю, загляну. Это чисто профессиональный интерес.

– Вы проктолог? – полюбопытствовала я.

– Нет, нет. Я врач, но не проктолог. Я – кардиолог, хирург – Федор Александрович Лугов, хотя мое имя ни о чем вам не говорит, конечно же, – робко, с тенью смущения на лице проговорил он, снова посмотрел на Икки, и лоб его покрылся испариной.

– Меня зовут Икки, а это моя подруга – Маша. У нас производственная аптека. Мы продаем только изготовленные по рецептам лекарственные формы, оттого-то и витрины пустые. А вы в больнице работаете? – Я почувствовала, что Икки приложила массу усилий, чтобы вымолвить все это да еще задать совершенно глупый вопрос (где ж может работать кардиохирург? Не в районной же поликлинике!), чтобы Федор Александрович не повернулся и не ушел навсегда, захлопнув за собой дверь.

– Икки... – задумался он и, будто спохватившись, сказал, что ему очень приятно с нами познакомиться. И я вдруг почувствовала, как от Федора Александровича, вернее даже будет сказать (каким бы странным это ни показалось), от фамилии, что вырвалась из уст его и словно повисла облаком в центре торгового зала, повеяло скошенной травой, пряно запахло тысячелистником, сладким клевером, пронесся пьянящий аромат душицы и терпковатого зверобоя...

...Ярко-лазурное небо где-то далеко, на горизонте, сливается с темной, почти синей зеленью леса...

Тишина... Такая тишина, что даже в ушах звенит от нее, и ничего не заботит, не печалит, на сердце легко, еще минута – и тело станет невесомым, поднимется в прозрачный до звона воздух и воспарит к небу...

Но неожиданно луг с клевером, васильками и мелкими ярко-желтыми цветками «куриной слепоты» с будто покрытыми лаком лепестками, линия вдалеке, где темно-синяя черта соединяется с бездонной бирюзой, запах только что скошенной травы – все это разлетелось в одно мгновенье: моя сумочка задрожала, и из нее раздалось противное «Тар-лям-пар-ля-ля-ля-ля-лям, тар-лям...»

– Марусь! – вне себя от радости воскликнул Кронский. – Я устроился на работу! Завтра выхожу!

– Куда? Куда ты устроился? – удивленно шептала я из подсобки.

– Сейчас приеду и все расскажу, – загадочно проговорил он и отключился.

– Икки, мне нужно домой! – сказала я громче, чем хотелось бы, и, подумав, совсем уж как-то наигранно прокричала, будто моя подруга глуха на ухо: – Так что тебе сегодня придется обедать одной! И ужинать тоже! – Я стояла уже одетая в торговом зале позади кардиохирурга, Икки смотрела на меня ничего не понимающими глазами, а я чуть было не брякнула, что и ночевать ей сегодня тоже одной предстоит, и кровать ее будет пустой и холодной – хорошо, удержалась, а то неизвестно, что бы мог подумать Федор Александрович. – В общем, займись чем-нибудь. Я понимаю, что одиночество съедает тебя изнутри, но ничего не могу поделать – у меня сегодня слишком много дел! – Иккины глаза округлились от изумления, а я указала на широкую спину Лугова и, подняв кверху большой палец, с энтузиазмом затрясла им. «Мужик – то что надо!» – говорило все мое существо, но я еще не до конца была уверена, что мои слова об одиночестве подруги и о том, что оно съедает ее изнутри, убьют робость кардиохирурга и он куда-то ее пригласит, поэтому решила действовать наверняка – чтобы судьбы бедняжки Икки и человека, для которого время движется медленно, а от него самого веет только что скошенной травой, соединились, как ярко-лазурное небо с темной, почти синей зеленью на горизонте. Я выпалила, быстро и неожиданно: – Федор Александрович, может быть, вы составите Икки компанию, пообедаете с ней?

– Маш, ты что?! Федор Александрович, наверное, очень занятый человек! К тому же он не обязан скрашивать мое одиночество!

– Ой! Простите меня, пожалуйста! Я что-то последнее время стала сначала говорить, а потом только думать о том, о чем уже сказала, – оправдалась я, но отступать совсем не собиралась. – Чего это я?! У вас, наверное, жена, дети, одним словом, семья, дел полно, а я предлагаю вам отобедать с совершенно незнакомой, пусть и удивительной (но это совсем неважно) девушкой!

– Нет, нет! Я с удовольствием! И у меня нет ни семьи, ни детей! Меня, знаете ли, тоже одиночество изнутри, как вы выразились, съедает, – он сказал это как-то торопясь, будто боялся, что мы его слушать не станем. – Икки, так вы согласитесь пообедать со мной?

На лице моей подруги выражение радости смешалось с благодарностью и тупым блаженством.

– Конечно, – с облегчением, так, будто километра три волокла на себе мешок с картошкой из пункта А в пункт Б и только сейчас сбросила его на землю, пролепетала она.

«Дело сделано!» – ликовала я и, распрощавшись со всеми, побежала домой, ждать «лучшего человека нашего времени» и его захватывающий рассказ об устройстве на работу.

Не успела я открыть дверь квартиры, как на лестничной клетке услышала разрывающийся телефонный звонок.

– Да! Да!

– Манечка, здравствуй, детка! Мы с тобой сегодня еще не разговаривали? – голосом, пронизанным печалью, проговорила Мисс Бесконечность.

– Нет, бабуля. Мы с тобой и вчера, и позавчера не разговаривали! Ты же вся в делах – освобождаешь Россию от злокачественной опухоли!

– Не под силу мне это, – с несказанной грустью молвил в ответ президент партии «Золотого песка», и вдруг коренная москвичка как с цепи сорвалась – воскликнула властным своим голосом, разработанным за 43 года работы преподавателем в интернате для умственно отсталых детей: – Никто на благо отечества трудиться не хочет! Я говорю одно, а эти остолопы делают совершенно другое! Велела им тут дворик озеленить – деревца посадить, весна ведь наступила, а весной всегда деревца сажают, так Рожков – дурак, взял да накупил каких-то пластмассовых палок с матерчатыми листочками и воткнул их под мое окно! Не могу я больше с ними! Сил моих нет! – негодовала она, затем смиренно так проговорила: – Все это суета сует, Манечка.

– Ну и правильно! В твои годы отдыхать нужно, а не чепухой заниматься!

– В мои годы не отдыхать нужно, а о душе своей подумать, – прошамкала она. – Мне тут сестра Феодулия много чего нового рассказала, на многое глаза мои спящие раскрыла! Оказывается, все мы в грехах погрязли, а не молимся! В храм божий не ходим, милостыню не даем, молитву не творим, сквернословим да обжираемся! И за все за это гореть нам в геенне огненной! Много, ох как много поняла я за последние дни, – пророческим тоном заключила она.

– Кто такая эта сестра Федула?

– Не Федула, а Феодулия! Какая ты, Машка, глупая! Монахиня она, на побывку домой приехала. Дочь Рожковых, – гордо заявила Мисс Бесконечность. – Собственно, я и звоню сказать тебе, что сложила с себя все президентские полномочия и ухожу в монастырь! – бухнула отличница народного просвещения.

– Чт... В как... – запиналась я, огорошенная невообразимым и фантастическим известием и в конце концов выговорила: – Хватит дурака валять! Куда тебе в монастырь-то?!

– Лучше творить милостыню, чем собирать золото. – Она все еще резала афоризмами, только смысл их, кажется, несколько изменился.

– Ладно, мне некогда, я еще не обедала, – сказала я, решив, что бабушку постигло новое увлечение и что оно, как и все остальные (будь то тщательное приготовление к собственным похоронам со скрупулезным составлением списка приглашенных – того самого списка смертников, из которого на сегодняшний день ни одного гостя нет уж в живых, или страстная любовь к искусственному осеменителю коров, которая так далеко зашла, что влюбленная восьмидесятивосьмилетняя Джульетта под покровом ночи бежала с ним из Москвы в деревню Хрячкино, или взять, к примеру, ее лидерство в партии «Золотого песка»), скоро пройдет.

Ознакомительная версия. Доступно 13 страниц из 61