Ангел для кактуса (СИ) - Евсеева Мария

— Но он не слышит?

— И не понимает. Не понимает, на что я «растрачиваю свою молодость», — Алексей отрывает руку от руля и делает пальцами кавычки. — Ему нужно, чтобы я безвылазно вращался в высоких кругах, заводил знакомства на перспективу, достойно проводил время, подпитывая его статус новыми «достижениями», а не позорил своей «сомнительной» деятельностью.

— О какой «сомнительной» деятельности речь? О реставрации автомобилей?

— Да.

— А разве это дело не достойно уважения?

— Видимо, нет.

— И ты не хочешь доказать ему обратное?

— Нет.

Я внутренне вспыхиваю от несправедливости:

— Но почему?

— Потому что, если кому и что я должен доказывать, так это — себе.

Мы сворачиваем к «Итальянскому Дворику» и паркуемся в первом ряду. Я отстегиваю ремень безопасности, но не спешу выходить. Я разворачиваюсь к Алексею всем корпусом и снова накрываю свой ладонью его ладонь, которая все еще лежит на рычаге коробки передач.

— Леш, — срывается с моих губ со всей нежностью, на которую я только могу быть способна. — Мне кажется, ты уже доказал.

Глава 30. Алексей

Вспоминая вчерашний вечер, его нюансы и повороты, все мои мысли сводятся к одному — к фразе Лины, которую она произнесла перед тем, как мы вошли в «Итальянский Дворик». Эти ее слова прозвучали так, как не прозвучали бы и тысячи слов, глупых, ненужных слов, не имеющих силу. Они встали особняком, легли в ноги фундаментом, крепкой надежной опорой, и я окончательно понял, что Лина мне не просто нравится — нам с ней по пути. И я хочу, чтобы этот путь был бесконечно длинным.

Я натягиваю на голову одеяло, потому что лежать и улыбаться в потолок мне смешно самому. Я не понимаю, что со мной происходит, я давно не чувствовал в себе такой подъем сил: проснуться раньше будильника после того, как лег спать далеко за полночь… Надеюсь, Лариса не потеряла ко мне доверие из-за того, что я привез ее дочь домой на час позже, чем договаривались? Мне бы не хотелось упасть ее глазах. И не потому, что я горю желанием всем подряд нравиться, нет. Все дело в Ангеле — большая ответственность быть с ней рядом, заботиться о ней, держать за руку, слышать стук ее сердца в унисон со своим.

Но одеяло не помогает. Даже под ним я расплываюсь в улыбке, прокручивая в памяти тот сумасшедший поцелуй, которым Лина сбила меня с толку, накрыв своей необузданной нежностью.

Кажется, я смеюсь в голос: а она та еще штучка!

Кстати, у Кати с Даником феерии прошлым вечером было не меньше. Когда мы уезжали из ресторана, они все еще кормили друг друга пироженкой. Забавные! И мне приятно, что Лина это тоже отметила.

Из воспоминаний меня вырывает видео-звонок. На ходу я натягиваю футболку и шорты и спешу ответить Борису Аркадьевичу. Ведь если он звонит в столь ранний час субботним утром — дело срочное и не требует отлагательств.

Я кликаю на кнопку и разворачиваю окно видео-чата.

— Здравствуйте, Борис Аркадьевич! — приветствую его первым.

— Добро, Алексей! — он по обыкновению улыбается, и его ясное лицо не предвещает никаких катаклизмов. — Как дела у тебя? Я не разбудил?

— Нет, все отлично. Я уже проснулся. Позавтракаю и поеду в бокс. На днях мы заканчиваем колдовать над «Шоколадкой», и уже на следующей неделе она может быть в вашем полном распоряжении.

Линнер крякает в кулак, и его реакция меня слегка напрягает.

— А как самому, нравится? — спрашивает он, не изменив тон голоса.

— Не может не нравиться! Если бы я сам сомневался в ее внешнем виде или состоянии, мне было бы стыдно смотреть вам в глаза.

— Знаю, Алексей. Знаю. Поэтому полностью тебе доверяю. Жаль только, что твой отец… — Я чувствую, как Борис Аркадьевич тщательно подбирает слова. Но не для того, чтобы смягчить фразы, которые могли вертеться у него на языке, если бы он на самом деле хотел оскорбить своего давнего приятеля, а для того, чтобы оградить от лишних волнений меня. — В общем, мосты сожжены, Алексей. Боюсь, что обратной дороги нет. Сейчас я рассматриваю варианты продажи своей части акций, потому что не смею надеяться на благополучную развязку всего того, что заварилось. Ты же понимаешь, о чем я?

Я только беспомощно киваю. Потому что никак не могу повлиять на ситуацию.

— Завтра я вылетаю в противоположном России направлении, чтобы привести в порядок голову, прежде чем взяться за серьезные дела. А ты, если тебе действительно нравится автомобиль, можешь смело им пользоваться. Боюсь, что мне он теперь не понадобится.

— Борис Аркадьевич! Но как же… Подождите! Вы же знаете отца, он перестанет пороть горячку, и все наладится.

— Нет, Алексей. Именно потому, что я его прекрасно знаю, смею тебя заверить: возвращение к тому, что было раньше, невозможно.

— Но вы не должны отказываться от своего бизнеса из-за кого бы то ни было! Терять все, что строилось годами, из-за глупых обстоятельств!

На что Линнер мягко улыбается:

— А кто сказал, что я что-то теряю? — Раскрытой ладонью он потирает кулак, который лежит на столе, и я вижу каждую морщинку на его пальцах. — Алексей, ты же сам понимаешь: безумствовать, как Володя, я не стану.

И глядя на эти его движения, я чувствую, что не все так гладко, как он мне рассказывает.

— Борис Аркадьевич! — я подаюсь вперед, к экрану ноутбука. Хочу возразить, хочу сказать ему, что здесь у него все еще есть друзья, к которым можно всегда обратиться и смело приехать в гости даже без предупреждения.

Но он меня останавливает:

— Алексей, я ведь могу на тебя положиться?

— Да, конечно. Вне всякого сомнения, — покорно отзываюсь я.

— Я и не сомневался, — добродушно кивает Линнер. — Поэтому передаю автомобиль именно тебе, в твои надежные руки. И не прощаюсь. Потому как в наше время связаться нельзя разве что с Богом. — Он смеется и щурится, будто в лицо ему светит яркое солнце: — А я — не Бог. Так что до связи!

— Я признателен вам за доверие, Борис Аркадьевич, и, конечно же, присмотрю за вашим автомобилем. Но вы приезжайте, я всегда буду вам рад!

— Добро, Алексей! Добро. Как-нибудь свидимся, — тепло отзывается он и в мгновение пропадает с экрана.

А я еще долго сижу перед раскрытым ноутбуком и смотрю в черноту заставки. У меня не укладывается в голове: как можно смешать в одну кучу дела, работу, личные склоки и давнюю дружбу? Перечеркнуть все, порвать все прежние связи, поставить жирную точку. Растоптать в самом себе самое светлое, самое важное… И я сейчас не о Линнере, конечно.

Я даже не завтракаю. В быстром темпе отправляюсь в душ, одеваюсь и решаю, что перед боксом обязательно заскочу к родителям. Нет, я не надеюсь застать дома отца — мне все равно, какими словами он стал бы кричать по этому поводу! — я лишь желаю поговорить с матерью.

Я поспешно хватаю ключи со стола, запираю дверь, не дожидаясь лифта, прыжками спускаюсь по лестнице, выскакиваю на улицу и тут же осознаю, как тяжко мне было дышать в четырех стенах. Как они резко сдавили меня, зажали, и только мысли о Лине, как глоток свежего воздуха.

Подъехав к воротам дома, я медлю, прежде чем выйти из машины — сквозь кованые прутья я вижу отцовский «Майбах» припаркованный под навесом у гаража и понимаю, что не смогу смолчать, если он сам затронет эту тему. Да плевать! Его этим не ранить.

Мама встречает меня в прихожей с той неизменной теплотой, которую она каждый раз безвозмездно дарит дорогим ей людям, и я целую ее в ответ.

— Как самочувствие, настроение? — спрашиваю я ее. Но не отделываюсь банальными фразами. Мне действительно важно знать, что все у нее хорошо.

— У меня все в порядке. А как у тебя?

— Тоже отлично, мам, — я заглядываю ей в глаза, чтобы убедиться, все ли так.

Мама никогда не станет жаловаться, что бы ни случилось, что бы ни произошло. Выносить сор из избы — не в ее правилах. Даже если изба совсем тесная, ограниченная собственным телом.

— Отлично! — фыркает из-за угла отец и показывается на лестнице. — Все у него, оказывается, отлично! А про цирк шапито ты матери рассказать не желаешь?