Тихий омут и бестолочь (СИ) - Пожидаева Ольга

— Причаливаем, — оповестил всех Денис, указав на приближающуюся бухту Ольхона. — Все желания загадали?

Маринка с Костиком синхронно застонали. Дениска напросился с ними на Байкал за компанию и явно не понимал, как нужно относиться к священному морю. Даже циник Митька благоговел перед великим озером, а вот Дэн так и не проникся магией этого места. А если и проникся, то очень грамотно это скрывал, валяя дурака. Ему сто раз объясняли про сэргэ* и разноцветные ленты, но парень упрямо нес чушь о горе желаний, не желая разделять всеобщий пиетет к месту силы бурятского народа.

А вот Марине было не до шуток. Она часто вспоминала слова бурятки, а вернувшись на Байкал, почувствовала странное умиротворение. Когда Костя рассказал, что в этот раз они посетят мыс Бурхан и место силы, девушка знала, чего просить. Если в прошлый раз она неосознанно взывала к Байкалу, вышептывая в ночи Косте на ухо свои страхи, то сейчас точно знала, чего хочет. Слушая в самолете рассказ мужа о ритуальных лентах, которые принято обвязывать вокруг сэргэ, Марина улыбалась, мысленно выбирая нужный ей цвет. А у самих столбов она не сдержалась и хмыкнула, увидев, что Костя достает синюю полоску ткани.

— И что это значит? — обернулся к ней Кос, завязывая ленту.

— Синий — это вроде мужская сила и все такое? Просишь, чтобы всегда стоял? — поддела Маринка, улыбаясь.

— Боже, женщина, у тебя все мысли только о сексе, — закатил глаза Костя.

— У меня? Да ты что!

— Синий — это вообще-то просветление, гармония, согласие и спокойствие. Он воплощение доброты, верности, бесконечности, — выдал он серьезно, но потом все же хитро прищурил глаза. — Хотя я не против, если импотенция до кучи обойдет стороной. А у тебя что?

Марина достала из кармана куртки зеленую ленту, и Костя приподнял бровь.

— Процветание, плодородие, пробуждение и устранение препятствий.

Муж кивнул ей в знак одобрения, прекрасно понимая семантику и надежды супруги. Взявшись за руки, они смотрели, как их ленты колышутся на ветру, изо всех сил надеясь, что молитвы будут услышаны.

Спустя примерно месяц после возвращения с Байкала Кос протягивал парню в окошко МакАвто тысячу рублей, расплачиваясь за кофе.

— Просмотрите, пожалуйста, без сдачи, — попросил оператор.

— Ага, пять секунд, — кивнул Костя, роясь по карманам и поворачиваясь к жене: — Марин, у тебя есть мелочь? Двадцать рублей не хватает.

— Вроде было, — кивнула Маринка, запуская руку в сумку.

Но вместо кошелька ей попал в ладонь контейнер для тампонов. Девушка на миг замерла, пробормотав:

— Дежавю.

Она прищурилась, вычитая и прибавляя, припоминая и сопоставляя, снова полезла в сумку, вынула телефон.

— Марин, двадцать рублей, — напомнил Костя.

— Погоди, — махнула она на него рукой, явно пребывая в собственных мыслях и мобильнике.

— Женщины, — буркнул Костик, как бы извиняясь перед оператором, отдавая тысячу и принимая сдачу.

Парень на кассе только понимающе кивнул, разделяя мнение Кости о необъяснимой и загадочной женской сущности.

— Твой кофе, солнце, — протянул он ей стакан чуть позже.

— Ага, — Марина приняла напиток, но поставила в держатель, тыкая в экран смартфона.

— Что не так? — обернулся к ней на светофоре Кос, чуя неладное.

— Доедем, скажу, — только и ответила Марина, прикрывая глаза, почти вибрируя от волнения.

Стараясь не заразиться ее мандражом, Костя сосредоточился на дороге до «Канцелярии». Едва припарковавшись у дверей офиса, он развернулся к побелевшей жене и уставился на нее вопросительным взглядом.

— Ну?

— У меня задержка, — едва дыша, проговорила Марина. — Три недели примерно.

Бирюков окаменел, лишь через минуту выдал:

— Байкал?

— Возможно. Или нервы.

— Аптека есть поблизости?

— В двух шагах.

Они вылезли из машины и поспешили за тестами, а потом вместе поднялись на этаж «Канцелярии». Марина отправилась в туалет, вручив Косте ключи от офиса. Но, дойдя до двери, Бирюков развернулся и двинул обратно к уборной, где проторчал долгие десять минут.

— Дважды положительно, — оповестила Марина, даже не имея сил отчитать его за почетный караул у туалета.

— Поехали, — только и сказал Костя, утаскивая ее обратно к машине.

— К врачу? — аккуратно уточнила девушка.

— Угу, — подтвердил Кос.

— Родной, пожалуйста, не психуй, — тихонько попросила Марина уже в машине по пути в поликлинику.

— Стараюсь, солнце. Просто немного внезапно.

— Говорят, это бывает, когда отменяешь таблетки. Вроде даже метод такой есть.

— Мы ведь собирались на обследования только через неделю.

— Ну, теперь обследуемся по полной, — хихикнула Маринка. — Я так уж точно.

Костик тоже хмыкнул, отпуская волнение. Позитивный настрой жены ему явно в этом помог.

А потом был долгий разговор с врачом о проблемах и рисках, о регулярном наблюдении и готовности лечь в стационар. Марина кивала, Костя заваливал доктора вопросами. Потом они пошли на УЗИ, где полуслепая тетка, кажется, почти час пялилась в экран, сводя с ума сведенными на переносице бровями. И вердикт: «Два плода». И далее: «Один следует удалить». И Маринино категоричное: «Нет». И Костино побелевшее лицо. Он отвез ее на работу, не проронив ни слова, хотя с языка так и рвалось много чего сказать. Только дома, вечером, едва он открыл рот, чтобы начать ее убеждать, жена твердо заявила:

— Во мне умерло трое, и я не собираюсь сама убивать.

Кос снова потерял дар речи, но крыть такое ему было категорически нечем. Марина дождалась, пока он скурит на балконе три сигареты и вернется внутрь. Она обняла его, трясущегося от нервов и холода, и тихо сказала:

— Если Бог дал нам сразу двоих, даст и сил их выносить. Ты только не бойся, родной. Хорошо?

— Хорошо, — только и прохрипел Костя, стараясь отогнать подальше липкий страх.

Он отчаянно старался проникнуться Маринкиной верой, но пока ему было жутко страшно. Не за маленькие жизни, которые только-только поселились в ее теле, а за нее. Костя жутко боялся осложнений и последствий, которые могли отразиться на здоровье Марины. Поэтому он полночи таращился в ноутбук, изучая случаи с близнецами и ранними выкидышами, а утром уже обладал информацией о лучших врачах города. Выбрав лучшего из лучших, получив от него вполне позитивный прогноз, они оба немного расслабились, и на плановом двенадцатинедельном УЗИ синхронно замерли, слушая стук двух маленьких сердечек.

Однако, хотя прогнозы и обнадеживали, Марину практически сразу упекли в больницу. Она не сопротивлялась, знала, что придется лежать в стационаре, догадывалась, что не выйдет больше на работу, предвидела, что вся ее жизнь ближайшие месяцы будет борьбой за двух крошечных существ. И она не боялась, только иногда замирала на мгновение, замечая поджатые губы врача и нервно бодрую улыбку Кости.

Единственную слабость, которую она себе позволила — это суеверие. Девушка запретила мужу рассказывать друзьям и родным, что они ждут близнецов. Регулярными сохранениями в современном мире никого не удивишь, и Марина старалась избегать расспросов, никогда не вдавалась в детали, если знакомые интересовались, как протекает беременность. В конце второго триместра стало лучше. Меньше больниц, больше дома, даже улицы. Бирюкова старательно вкушала все прелести пузатости. Она много гуляла, закупалась в магазинах детскими вещичками, даже пару раз ездила с Костей на покер к Митьке.

А еще Маринку невероятно взбодрил роман Токарева с Сашкой. Эти двое чудиков так старательно пытались не подавать виду, но все равно примагничивались друг к другу, вопреки Сашкиному глупому упрямству. Марина была твердо убеждена, они созданы друг для друга, и гордилась, что приложила руку к их сближению, подав идею с покером у Митьки. Ей так хотелось, чтобы все вокруг были счастливы, хотелось купаться в любви и позитиве.

Единственное, что огорчало Марину — это отсутствие секса. Естественно, ей почти сразу прописали половой покой. Костя, хоть и не подавал виду, но очень скучал по близости с женой. Его не раз сдавал с потрохами собственный член. Почти каждый выходной начинался с томного пробуждения. Марина мурлыкала, ощущая, как горячая твердая плоть пристраивается сзади, и Костины ладони на автомате отодвигают ее белье в сторону, чтобы погрузиться в истекающую влагой глубину. Не успев войти, он окончательно просыпался, останавливался, ругал свои чертовы инстинкты, извинялся, зацеловывая воющую от неудовлетворенности Марину.