Волшебная нить (СИ) - Тартынская Ольга

Предводитель настаивал, чтобы прочесали лес и в соседних уездах. Нелегко было согласовать действия с властями этих уездов. Их не трогали покуда, они и не чесались. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Только потом поздно будет...

Очень помог Давыдов Игнатий Ильич. Влияние его в губернии было весьма существенно. Давыдов не пожалел ни времени, ни сил, ни денег. Солдат пообещали прислать. Все остальные средства были использованы, дети как в воду канули. Но не бывает так! Человек не иголка в стоге сена. Если живы (при этой мысли Сергей Львович чувствовал сильнейшую боль в сердце), если живы, обязательно найдутся...

Разумеется, этих соображений он не приводил несчастной матери. Она и без того обезумела, винила себя во всем. На бедняжку больно было смотреть, так жалка она была. Теперь Марья Алексеевна рвалась домой, вбив себе в голову, что Катя вернулась. Да если б она и впрямь вернулась, из имения тотчас же прислали бы гонца известить об этом.

Марья Алексеевна не слушала доводов, смотрела глазами, полными слез и мольбы, отказать не было сил. И хоть тревожно было Сергею Львовичу и вовсе не хотелось отпускать Машу, он вынужден был дать ей экипаж. Поехал бы с ней, да ему донесли, что на мельнице кто-то есть, надобно проверить немедленно.

Марья Алексеевна поехала. Она не сказала Сереже, что было еще одно соображение, погнавшее ее из дома Бронских. Ее отправили в английской коляске на хороших лошадях. Бедняжка надеялась, что по дороге домой на нее нападут разбойники, соблазнившись богатым экипажем. Тогда она, верно, узнает, у них ли дочь, жива ли ее девочка...

- Она жива, она жива, - бормотала в дороге и всхлипывала несчастная мать.

Кучер Бронских то и дело оглядывался назад. Он дивился и приказанию барыни не гнать, ехать медленнее. Впрочем, если он, забывшись, и подстегивал лошадей, барыня не замечала этого, погруженная в свои горестные мысли.

Вопреки ожиданиям, как это часто водится, они благополучно добрались до дому. Дворня выбежала встречать. Еще издали кричали:

- Барин пропал, сгинул с лошадьми и повозкой!

Коляска остановилась, Марья Алексеевна поспешно выбралась на землю.

- А Катя? Катя вернулась?- спросила она, и тотчас по лицу Насти все поняла.

- Не вернулась, - вздохнула Настя. - Мы уж было думали, вы везете ее...

Марья Алексеевна заплакала, но тотчас взяла себя в руки. Велела:

- Кучера накормите, лошадям дайте, что нужно...

Она собралась уж идти в дом, да что-то ноги не несли...

- Барыня, слышь, - негромко позвал ее кучер, и не думавший слезать с козел.

Марья Алексеевна удивленно взглянула на него.

- Не убивайся так, жива твоя дочь! - скоро проговорил кучер.

И не успела Марья Алексеевна опомниться, он хлестнул кнутом лошадей, развернул экипаж и погнал что было сил в обратную сторону.

ЧАСТЬ 3. ПУТЬ К СПАСЕНИЮ.

1.

- Глашка, собери сосновых шишек на самовар!

- Соберу, тетенька!

Из летней кухни выскочила веснушчатая девчонка лет двенадцати с жидкой косицей, в домотканном сарафане и с красной лентой на лбу. Она несла узелок, прижимая его к груди. Босые пятки ее замелькали на лесной дороге. Поминутно оглядываясь, девчонка спешила к заброшенным конюшням, которые когда-то принадлежали владельцу сгоревшей усадьбы. Про них давно забыли, и конюшни заросли лопухом и крапивой, потихоньку гнили и разрушались, окруженные глухим лесом. Редко кто забредал сюда, боялись.

Приблизившись к руинам, Глаша прислушалась и осторожно заглянула в дверную щель. В конюшне было тихо. Тогда она вошла внутрь. Сквозь дырявую крышу просачивались солнечные лучи, пахло сеном, а не навозом, было сухо и пыльно. В одном из бывших денников на куче соломы лежал человек. Прямо на земле возле него стояла чеплашка с водой и валялся кусок черствого ржаного хлеба.

- Барин! - испуганным шепотом позвала Глаша, прижимая к груди узелок.

Человек зашевелился, и тотчас послышался звон тяжелой длинной цепи: несчастный был прикован за ногу к чугунному столбу, зачем-то вкопанному посреди конюшни.

- Ох, - с облегчением вздохнула Глаша. - Я уж было подумала, что вы умерли! Барин, я поесть вам принесла.

- Как тебя зовут? - спросил прикованный слабым голосом.

- Глаша, - застенчиво ответила девочка. - А как мне вас кликать, я все "барин" да "барин"?

- Зови меня Лев Сергеевич. Глаша, это ты перевязала мне рану?

- Да уж не обидчики ваши! Меня бабушка Устинья, покойница, научила из разных травок мази составлять, бальзамы да настои.

Глаша развернула узелок, разложила на чистой тряпочке принесенную снедь.

- Лев Сергеевич, откушайте. Тут вот пирог с грибами, ватрушка с творогом и молоко.

- Спасибо, мой ангел, но что-то не хочется есть. Я молока попью.

Бронский потянулся было за бутылью, но застонал и упал назад, на солому.

- Что ж вы, потихонечку надобно, - остерегла его Глаша. Она сама поднесла к его губам бутыль с молоком.

Левушка жадно пил, пока не устал.

- Они вас как собаку помирать тут бросили, - сетовала Глаша, отирая платочком, намоченным в воде, лицо и шею раненого.

На подбородке и щеках Бронского появилась мягкая рыжеватая поросль. Он был чрезвычайно бледен.

- А что, сторожат меня или приковали и уж не страшатся, что убегу? - спросил он со слабой усмешкой.

Девчонка ответила:

- Есть и караульщики, пьют водку и ругаются. Тут наша деревня по соседству, так они и наведываются. А я, как вижу, что явились, бегу к вам.

- Cпасительница моя, - ласково тронул ее за руку Левушка. - Что рана, гноится?

- Глянуть надобно. Вы уж потерпите маленечко, Лев Сергеевич.

Глаша сначала размочила пропитанную кровью тряпку, которой было обвязано плечо юноши, затем резко содрала, Левушка только охнул.

- Чисто, слава Богу, я еще мази положу, побыстрее заживать станет.

Она достала откуда-то из угла сверточек с чистым полотном и баночкой мази, заново перевязала раненого.

- Мне бы помыться, Глаша, - смущенно попросил он. - Не могу так...

Девочка в раздумье погрызла кончик косицы

- Эх, кабы не ваши сторожа! В баньке бы вас попарить, бельишко перестирать...

- Бежать мне надобно, Глаша, - отозвался больной.

- А цепь-то? Я смотрела, не снять ее, не спилить... Должно быть, ключик у них есть. - Она поразмыслила несколько и заключила: - Ключик надобно стянуть!

Левушка шевельнулся:

- Опасно это, будь осторожна. На тебя вся моя надежда, Глаша.

- На Бога надобно уповать, - назидательно поправила его девочка.

Снаружи послышались голоса мужиков: должно быть, вернулись сторожа. Глаша схватила сверток, бутыль, спрятала все в углу.

- Припасы-то в солому закопайте! - шепнула она Левушке и нырнула в какой-то лаз со стороны леса.

Бронский насилу успел спрятать дары своей спасительницы. Мужики были пьяны и бранились между собой.

- И чего ради караулить эту падаль? Куда он денется с цепи? - ворчал один. - Скорей бы уж сдох!

- Ты забыл, что Гришка велел? "Головой за него отвечаете!" - сказывал. Мол, помрет, значит, судьба, но уйти отсюда - ни-ни!

- Али тебе сидеть тут не надоело? - спросил первый.

Они заглянули в денник. Левушка лежал не шелохнувшись.

- Слышь, а не подсобить ли ему помереть-то? - спросил первый зловеще. - Я, чай, Гришка не больно будет убиваться.

Другой молчал, обдумывая предложение, а Бронский не дышал, ожидая его ответа.

- Не, такого приказу не было, - ответил, наконец, разбойник.- Стало быть, нужен он ему.

- Так скажем, сам он того... Там наши ребята душу тешат, денежки гребут лопатой, а мы чем хуже? - вновь уговаривал первый.

Бронский приготовился к худшему. "Легко им не дамся. Одного непременно цепью придушу". Он слышал, как его мучители подошли ближе, смотрели, верно, на него, затем отошли.