Плейбой (СИ) - Рейн Карина

— Понимаю, что для таких разговоров ещё рановато, но я хотел бы забрать Кристину к себе, — произносит Лёша таким тоном, будто речь шла о погоде.

— Насколько я знаю, ты итак забираешь её к себе каждый день, — непонимающе хмурится папа.

Это правда. В последние несколько недель я часто бывала у Лёши в гостях — мы смотрели фильмы, ели вкусную еду, которую он заказывал из ресторана (потому что, к своему стыду, готовить я так и не научилась) и наслаждались временем, которое проводили вдали ото всех. И надо отдать Лису должное — ни разу за всё это время он не пытался забраться ко мне под юбку, хотя прикосновений, которые язык не повернётся назвать невинными, было предостаточно.

Но парень говорил совсем о другом, и я приготовилась к тому, что сейчас запахнет жареным.

— Речь идёт не про день или вечер, — качает головой Лёша, и я затаиваю дыхание. — Я хочу, чтобы Кристина переехала ко мне насовсем.

В кухне воцаряется полнейшая тишина; мама забывает про турку, в которой варился кофе, и капризный напиток щедро выплёскивается на поверхность плиты.

— Вот так новости, — крякает папа.

— Насовсем? — недоумевает мама. — Но ведь это серьёзный шаг, а вы знакомы всего ничего, как же это…

— Знакомы всего ничего? — переспрашиваю. — Со знакомством с вами я, значит, тянула, но для переезда времени прошло недостаточно…

— Это две большие разницы, дорогая, — категорично машет рукой мама. — Мы его совсем не знаем и не можем доверить ему самое дорогое, что у нас есть.

— При всём уважении, — встревает Лёша. — Но как бы грубо это ни звучало, именно живя под одной крышей с вами в этом жутком районе, она потеряла свою честь — назовём это так. Я не могу спать спокойно, когда возвращаю её вам, потому что район ваш больше похож на притон для насильников и Бог знает, кого ещё. Я не имею в виду то, что вы не в состоянии обеспечить дочери должную защиту, но если она будет рядом со мной — мне будет спокойнее.

— Это он тогда спас мою жизнь, — добавляю ещё один весомый аргумент. — Без его помощи той ночью не представляю, что со мной было бы.

Родителей, кажется, парализует, когда они понимают, кто перед ними; и пока мама заново вспоминает, как разговаривать, я перевожу взгляд на Лиса, который улыбается мне — той самой улыбкой, которая говорит мне, что он хочет остаться со мной наедине. Испепеляющий огонь ответного желания и ледяные щупальца страха снова начинают во мне свой поединок, но я даже думать не хочу об этом, чтобы не растерять остатки самообладания.

— Мы благодарны тебе за спасение нашей дочери, — произносит наконец папа. — Однако вы оба должны отдавать себе отчёт в том, что совместное проживание — это не игрушки; что, если через неделю вы поймёте, что всё это было ошибкой? Кто тогда будет залечивать твои шрамы, Крестик?

Я и сама часто задавала себе этот вопрос — настолько часто, что уже перестала понимать его смысл: так бывает, когда долго произносишь одно слово, и его значение постепенно стирается из твоей головы, заставляя сомневаться в его существовании. Но Лёша развеял мои сомнения; убедил в том, что этого не произойдёт, и я верю ему.

— Никому не придётся, потому что их не будет, — твёрдо отвечаю и чувствую, как рука Лиса сжимает моё колено под столом. — Я знаю, что вы сомневаетесь, но вам придётся довериться мне. И Лёше тоже.

Ведь, как ни крути, когда-то это должно было произойти — я не жила бы с ними под одной крышей вечно.

Родители обмениваются взглядами целую вечность, но вот мама наконец кивает отцу.

— Будь по-твоему, дорогая, — говорит мама. — В конце концов, ты уже достаточно взрослая, чтобы не совершать глупостей, и достаточно разумная, чтобы не делать их специально.

Позволяю себе осторожно выдохнуть и сжимаю руку Лиса, стискивающую мою ногу.

Чуть позже, когда мы ушли в мою комнату, скрывшись от глаз людских, и лежали в обнимку на постели, я слушала, как спокойно бьётся сердце в груди того, кто незаметно чуть меньше, чем за полгода, стал для меня смыслом жизни. Этот ровный ритм дарил мне ощущение спокойствия и безопасности, которые я чувствовала только рядом с Лёшей. Приподнимаюсь на локте, чтобы заглянуть ему в глаза и в который раз сказать самые важные слова в своей жизни.

— Люблю тебя, мой Лис.

Шастинский мягко улыбается, перебирая пальцами мои волосы, и целую вечность смотрит на меня с той любовью, на которую способен только он один. И я знаю, что пока он со мной — ничто не способно причинить мне вред или сделать больно.

— И я люблю тебя, Карамелька. Всегда любил и всегда буду.

Жизнь продолжается.

Эпилог. Алексей

— Бог ты мой, ну и свинарник, — слышу ворчливый голос Карамельки из соседней комнаты. — Ты вообще слышал что-нибудь про швабру и тряпку?

Тихонько фыркаю: прошла неделя с тех пор, как мы с Кристиной уломали её родителей отпустить её со мной, и вот сегодня я первый раз привёз девушку к себе — в квартиру, которую подарили родители, а не на съёмную. Я не был здесь с тех пор, как… ну, с тех пор, как мне её подарили — где-то в районе пяти лет. Но учитывая, что я планирую сделать своей Карамельке предложение и создать семью, у меня должна быть своя крыша над головой, а не съёмная хата, потому что только так я могу быть уверен в том, что завтра мы оба не окажемся на улице.

— Я уверен, что у тебя получится создать тут уют, — пожимаю плечами, хотя девушка меня не видит сквозь стену.

— Это больше на пыльный склеп похоже, чем на квартиру, — слышу недовольный голос за спиной. — Теперь понятно, почему ты предложил съехаться — зажал денег на клиннинговую компанию?

— Бесплатная рабочая сила всегда была предпочтительнее, — смеюсь. — Будем считать, что ты подписала пожизненный контракт, когда согласилась ко мне переехать.

Подхожу к ней ближе и прижимаю Карамельку к себе.

— Ясно, я — твоя русская версия рабыни Изауры, — закатывает глаза. — Но ты, наверно, забыл — крепостное право отменили в тысяча восемьсот шестьдесят первом году; к тому же, тебе должно быть известно, что со мной такие штучки не пройдут — я буду брать плату.

Запускаю руки в задние карманы её джинсов, укладывая ладони в аккурат на аппетитной попке, и дыхание Кристины сбивается.

— И чего же ты хочешь?

Девушка становится серьёзной.

— Чтобы ты любил меня.

Целую её в уголок губ.

— Думаю, с этим проблем не будет.

Прокладываю дорожку из поцелуев по её щеке до самого уха и прикусываю мочку; с губ девушки срывается такой горячий стон, что Шастинскому-младшему в штанах моментально становится тесно. Чувствую, как её шаловливые ладошки забираются под мой свитер, чтобы прикоснуться к голой коже; опускаюсь ниже и прикусываю нежную кожу на шее, отчего по её телу бегут мурашки. Её короткие ноготки впиваются в мою спину, и я пытаюсь представить, как она будет себя вести, когда я окажусь в ней.

— Всё ещё боишься? — шепчу в её шею, и Карамелька начинает дрожать.

— Не так сильно, как раньше, — отвечает срывающимся шёпотом.

Чёрт, это не может не радовать.

Нехотя отлепляюсь от неё, потому что не собираюсь давить, и весь остаток вечера мы занимаемся только уборкой. Всем процессом заправляла, естественно, Крестик, поэтому я сделал ровно столько же, сколько и она, если не больше — командовать она умеет.

Нет, не так — она может заставить меня делать всё, что ей надо, и при этом особо не напрягаться, как я и предсказывал ещё в самом начале.

Примерно часа через четыре квартира блестит в самом прямом смысле этого слова, и на губах Карамельки расползается такая улыбка, что мою усталость как рукой снимает. Девушка стаскивает последний защитный чехол с дивана, падает на него, закинув ножки на спинку, и довольно жмурится. Подхожу к дивану и присаживаюсь на корточки рядом; Кристина поворачивает голову в мою сторону и делает губки бантиком, подставляя их для поцелуя.

Не могу не заметить, как сильно она изменилась с тех пор, как мы оба решили попробовать быть вместе.