Паранойя. Почему я? (СИ) - Раевская Полина

С ужасом смотрю на выступившую на нижней губе кровь и красный отпечаток ладони на впалой щеке. Но пугает меня вовсе не исказившееся от гнева лицо и возможные последствия. Мне страшно от того, что я сама только что стёрла границу, за которой теряется уважение друг к другу, и начинается вседозволенность. К горлу подступает острый ком и хочется плакать.

– Всё? – нависнув надо мной всем своим мощным телом, спрашивает Долгов, не скрывая злости.

– Прости, пожалуйста! – выдыхаю еле слышно и дрожащей рукой тянусь, чтобы стереть капельки крови с его губы. Но он резко дёргает головой вправо, будто ему противны мои прикосновения, и небрежным жестом стирает кровь сам. – Серёжа… – снова хочу извиниться, да и просто вывести на разговор, ибо эта звенящая тишина угнетает, но он не позволяет мне продолжить.

Обхватив моё лицо, сдавливает щеки и прежде, чем я успеваю возмутиться, сминает губы в жёстком поцелуе. Проталкивает язык мне в рот так глубоко, заполняя все пространство, отчего между ног разливается сладкая, горячая волна. Меня бросает в дрожь.

На вкусовых рецепторах оседает сводящее меня с ума солено-мятное Мальборо, запускающее, словно у собаки Павлова, цепочку условных рефлексов, направленных на получение удовольствия, которое может подарить только этот мужчина. Моему телу абсолютно пофиг, что на эмоциональном уровне я полностью раздавлена. Оно хочет и влажно откликается.

Однако я все ещё пытаюсь противостоять этому сумасшествию: упираюсь руками в мощную грудь, придавливающую меня к дивану, словно мраморная плита, дышу рвано в попытке вырваться из жесткого захвата, но Долгов еще сильнее сдавливает мои щеки, и начинает буквально насиловать мой рот, трахать его грубо, безапелляционно, будто наказывая.

Его язык ритмично двигается взад-вперед, проезжаясь вдоль моего, вылизывая изнутри мои щеки.

Рот наполняется слюной. Его, моей. Это так мокро, скользко, что должно быть противно, но я едва сдерживаюсь, чтобы не свести дрожащие коленки от бешено-пульсирующей потребности ощутить этого мужчину глубоко-глубоко в себе.

Я хочу его. Каждым своим вздохом хочу.

Его запах, его вкус, его уверенность, силу… Да всего его со всеми недостатками и закидонами.

 Если бы трусы, что надеты на мне, могли рассказать о степени этого желания, они бы наверняка спели оду одержимости голосом Марии Каллас. Вот уж кто-кто, а эта женщина знала о ней всё.

Неужели меня ждёт та же участь? Неужели ради иллюзий я опущусь на самое дно?

– Серёжа, прошу тебя, – всхлипываю, когда, оторвавшись на миг, он располагается между моих ног, упираясь эрекцией прямо туда, где все для него готово и жадно просит.

– Прекращай вы*бываться, Насть, – скривившись, выдыхает он и, лениво проведя языком по моим губам, уже мягким шёпотом добавляет. – Я же знаю, что хочешь.

Качаю головой, глотая подступивший ком горечи, а сама сдаюсь. Сдаюсь его, скользнувшим под толстовку, опытным рукам, неспешно очерчивающим мои ребра, под которыми что-то безвозвратно угасает и шепчет в предсмертной агонии:

– Не хочу, Серёжа. Не хочу тебя чужого.

Он замирает. Втягивает с шумом воздух. И, немного отстранившись, заглядывает мне в лицо, я же заканчиваю еле слышно:

– Хочу моего. Только моего.

Несколько секунд мы смотрим друг другу в глаза, и я чувствую, как в синем океане тает лед. Вздохнув тяжело, Сережа заключает мое лицо в ладони. И легонечко касается моих губ своими.

– Знаю, маленькая, – отзывается с ласковой хрипотцой, превращаясь из жесткого мужика-доминанта в моего любимого мужчину. По коже от его слов бегут колкие мурашки, внутри же горько – сладко сжимается, когда он продолжает. – Знаю, что тебе тяжело. Прости, что давлю и веду себя, как скотина. Просто по-другому не умею, Настюш. Не научился за сорок лет, да и надобности не было. Хреновое, конечно, оправдание. Я бы пообещал, что исправлюсь, будь мне лет восемнадцать. Но в сорокет – это из разряда сказок, малышка. А я, если и могу быть сказочным персом, то только в качестве какой-нибудь тварюги, которую по – хорошему надо слать на х*й. Но мы же с тобой уже это проходили, да?

Он замолкает и начинает медленно покрывать мое лицо короткими поцелуями, а я задыхаюсь от подступивших слез. Его нежность рвет меня на ошметки, плавит, растворяет в себе, словно сахар в горячем, терпком экспрессо.

– Шш. Не плачь, моя девочка, – собирает он губами соль с моих щек, спускаясь все ниже и ниже, продолжая сводить с ума ласковым шепотом. – Всё будет… Только дай время.

– Не хочу тебя ни с кем делить, – нахожу где-то силы озвучить свои страхи, едва сдерживая стон, прогибаясь под ним, когда он проводит языком вниз по шее, потираясь об мою промежность членом.

– Ты ни с кем не будешь меня делить, – заверяет жарким шепотом. И мне так хочется верить ему. Так хочется…

– Пообещай, – прошу, отвечая на его голодный поцелуй.

– Обещаю, – выдыхает он в губы и окончательно ломает мое сопротивление. – Мне нужна только ты, Настюш.

Если для того, чтобы отбросить все сомнения и существовала какая-то волшебная фраза, то это была именно она.

Обхватив ногами крепкие бедра, заключаю колючие щеки в ладони. Впиваюсь в жадный Долговский рот и всасываю его разбитую губу. На языке разливается соленый вкус его крови, и я просто дурею.

Это так вкусно. Так остро. Дико.

Чуть ли не мурчу от удовольствия и приподнимаю бедра навстречу коротким толчкам. От соприкосновения с напряжённым членом, у меня между ног сладко сжимается и пульсирует.

 Я теку от одной мысли, что этот взрослый, крутой мужик, у которого была куча разных баб, хочет именно меня; что я – та самая. Меня это заводит до дрожи.

Втягиваю судорожно воздух, когда он перехватывает инициативу: зарывается пальцами в мои волосы и сжимает в кулаке, заставляя запрокинуть голову назад.

В затылке разливается остро-сладкая боль, а по коже, словно бусинки с порванной нитки, рассыпаются мурашки, которые Серёжа медленно собирает кончиком языка.

Меня трясёт, впиваюсь своими лавандовыми «стилетами» в широкие, мускулистые плечи, и с нажимом провожу, собирая ткань футболки в такт движению языка, скользящего вверх к линии челюсти, которую в следующее мгновение Долгов жестко прикусывает, стоит только надавить ногтями сильнее, оставляя свой след, по – животному метя свою территорию.

Знаю, это так по – сучьи, но мне сейчас совершенно наплевать, что мои художества увидит Лариса. Пусть видит и знает. Пусть скандалит, подаёт на развод, а главное – не спит с моим мужчиной.

–Маленькая собственница, – все поняв, усмехается Серёжа.

–Не нравится? Жена не должна увидеть? – бросаю с вызовом, глядя в насмешливые глаза и дразняще, со вкусом облизываю свои губы.

Они у меня «рабочие», как любят говорить мужики, поэтому я знаю, что в эту минуту не выгляжу глупо или смешно, давя из себя секс. Хотя мне ужасно неловко. Но голод, сменяющий насмешку, в горячем взгляде придаёт уверенности, как и хрипловатое предупреждение:

– Доиграешься.

– По-моему, я уже давно проиграла, – парирую, провокационно скользя ноготком указательного пальца по его щетине. И преодолевая стеснительность, и боль в затылке, тянусь к шее. Провожу носом, втягивая терпкий, мужской запах, а после всасываю горьковатую кожу, оставляя на ней небольшой кровоподтек. – Ты мой, – выдыхаю ему на ухо, изо всех сил стараясь не покраснеть от смущения. – Так и передай жене, если потребует объяснений.

У Долгова вырывается смешок.

– Стерва ты, Настюш, –  покачав головой, стягивает он еще сильнее мои волосы, заставляя снова лечь на диван.

– Ну, тебе же нравится, – шепчу с дразнящей улыбкой, и раздвинув ноги шире, сама подаюсь навстречу его члену.  Долгов ухмыляется и, прикусив мою губу, целует.

Сплетаемся языками и просто слетаем с катушек: ласкаемся лихорадочно, дико, задыхаясь от желания. Сережа вжимает меня в диван всем своим весом, отчего голова идет кругом, а перед глазами пляшут разноцветные точки, но сейчас я готова умереть под моим мужчиной, лишь бы только он продолжал.