Элли и арфист - Прайор Хейзел

Могу ли я представить себя, играющей на арфе? Если честно, пункт про арфу присутствовал в моем списке «успеть до сорока» только потому, что вызывал в мыслях приятный образ. Это манящая экзотическая картинка, мечта наподобие тех, что остаются туманными и аморфными, поскольку вы полагаете, что они навсегда останутся несбыточными. Но теперь, если я не поостерегусь, эта мечта запросто воплотится в жизнь. А я должна признаться, что я очень, очень не хочу быть осторожной. Осторожностью я сыта по горло.

– И помни: будь начеку, – произносит Клайв. – Бродишь по болотам в одиночестве. Знакомишься со странными мужчинами, которые делают тебе не менее странные предложения…

– Да, знаю, я немного сумасшедшая. Но ты бы меня не любил, если бы я была нормальной, не так ли?

Такой разговор у нас уже был. И я точно знаю, какой за моим вопросом последует ответ.

– Я бы любил тебя любой, Эл.

– Я тоже люблю тебя, милый, – поспешно произношу я.

Клайв достает из холодильника пиво и осторожно открывает его, с наслаждением предвкушая, как зальет его себе в горло за просмотром ярких моментов последней игры «Бристоль Сити». Я изучаю его профиль; длинный, орлиный нос, мощную линию подбородка и редеющие песочно-каштановые волосы. У него квадратные плечи и накачанные руки. Его синяя толстовка плотно обтягивает грудные мышцы. Ему сорок один, но выглядит он моложе. Клайв симпатичный мужчина. В нем есть решимость и сила, которые всегда меня привлекали. Он моя скала, а я его… ну… его моллюск.

Нужно вернуться к разговору об арфе. Но почему это так сложно? Почему на открытой вересковой пустоши я кипела от радости, а теперь, когда я дома, вся ситуация кажется чреватой проблемами? Что сложного в том, чтобы продолжить уже начатый разговор? «Милый, я решила регулярно наведываться в Амбар «Арфа», чтобы учиться играть. Арфиста это устраивает; он даже считает, что мне следовало бы это делать».

Но нет. Слова отказываются выходить из моего рта.

На стуле у окна лежит Телеграф. Главная колонка посвящена террористическим атакам. Я вяло беру со стола сегодняшнюю почту: счета – оставлю их Клайву – и письмо от благотворительной организации о сборе средств. Письмо обклеено фотографиями бледных детей, находящихся за решеткой, и страшными историями о торговле людьми. Я протягиваю его мужу.

– Нет, Эл, извини. Мы не можем позволить себе и дальше жертвовать на благотворительность.

Я запихиваю письмо в мусорное ведро, но перед глазами до сих пор стоят ужасные образы. Я вдруг чувствую себя жутко уставшей. Чтобы немного успокоиться, я включаю радио, но тут меня настигает рассказ о калечащих операциях на женских половых органах. Клайв корчит гримасу. Я выключаю радио.

Сколько же людей в мире страдают. А я переживаю из-за чрезмерно щедрого подарка.

Я представляю себе арфу, прекрасную арфу, мою арфу. Дэн был непреклонен. Он сказал, что она будет стоять там вечно и никто к ней не притронется.

Если только я не вернусь и не сыграю на ней.

Принимать решения для меня стресс. Мне гораздо проще находиться в ситуации, когда я могу подчиниться чужой воле. Но теперь воля Клайва и воля Дэна будут тянуть меня в противоположные стороны.

Я думаю о родителях, которые железной рукой управляли моей жизнью на протяжении многих лет. Мама в свое время этого бы не одобрила, в этом нет сомнений. Она не одобряла практически все. А папа, который умер ровно год назад? Как бы он отнесся к моему затруднительному положению с арфой? Ранняя его версия повела бы себя разумно и строго, но более поздняя, более болезненная, более задумчивая, более симпатичная версия – версия, которая велела мне выбрать мечту и следовать за ней? Я не уверена.

Возможно, дело не столько в арфе, сколько в самом Дэне.

Потому что Дэн – мужчина. «Какой он мужчина?» – спрашиваю я себя. Поразительно красивый – я не могла этого не заметить. Но какой он человек? Безусловно, он не из той породы людей, к которой я привыкла.

Пока Дэн готовил бутерброды, я воспользовалась моментом и побродила по Амбару «Арфа». Как и сами арфы, все помещение было завалено опилками; на полу лежали целые горы опилок, а в воздухе витали их крошечные частички. Фрагменты лишайника, еловые шишки и перья также валялись в самых неожиданных местах. На подоконниках длинными, извилистыми линиями были разложены блестящие монетки. За ними стояли стеклянные тарелки с камешками. Верстак был завален инструментами и нарисованными тонким карандашом схемами. Над верстаком висела широкая пробковая доска, усыпанная фотографиями. Фотографиями женщин. Симпатичных и по большей части молодых. Некоторые позировали с арфами; да и вообще все очень много позировали. В центре расположилась блондинка с потрясающими голубыми глазами, одетая в топ с глубоким вырезом.

– Элли, посмотри на себя! Ты улетела за много миль отсюда! Все еще мечтаешь стать арфисткой?

– Вовсе нет, – отвечаю я, краснею и перехожу к действиям. Я начинаю открывать все шкафы подряд в поисках продуктов для готовки. – Думаю, пора готовить ужин. Острая паста болоньезе, согласен?

– Ням-ням! Будет здорово!

Мне удается найти луковицу. Разрезаю ее пополам и начинаю снимать кожицу.

Может ли быть так, что Дэн – талантливый актер, мужчина, который соблазняет уязвимых женщин, даря им арфы? Идея абсурдная, но, возможно, Клайв прав. Возможно, осторожность не помешает.

– А-а-а, так уже лучше. – Клайв вздыхает, отрываясь от пивной бутылки, и на его лице появляется улыбка. – Позови, если понадобится помощь, Эл. Я буду в гостиной.

Он исчезает, включает телевизор, и до меня доносится рев фанатов. Наверное, «Бристоль Сити» забил гол. Когда закончится матч, Клайв перейдет к повтору Доктора Кто. После этого он поужинает острой пастой. Надеюсь, болоньезе получится как надо.

Ведь его жене ох как трудно сосредоточиться.

5

Дэн

Я думал об этой песне. Той самой, в которой поется о деньгах. Иметь деньги должно быть смешно в мире богатых людей [3]. Я не богатый человек, но, по правде говоря, все равно считаю деньги смешными. Я говорю об этом Томасу в понедельник утром, когда он останавливается у меня во время обхода. Томас – валлиец, почтальон, высокий, худой, долговязый мужчина и мой друг.

Томас скрещивает перед собой длинные руки.

– Ты имеешь в виду смешные в смысле странные или смешные в смысле «ха-ха-ха»?

– И то, и другое, – говорю я.

Он прислоняется к своему фургону. На нем синие шорты (он носит шорты всегда, в любую погоду; у него очень, очень волосатые ноги) и толстовка психоделического зеленого цвета с желтыми полосками по краям.

День прозрачный и ясный. Томас не спешит доставлять письма.

– Почему? – спрашивает он.

Я отвечаю, что, на мой взгляд, деньги работают как-то наперекосяк.

– И все-таки я тебя не понимаю, дружище, – говорит он. – Что значит – наперекосяк?

Я подробно все объясняю, начиная с азов. Монетка в один пенни – это, безусловно, красота в чистом виде, не так ли? Вид у Томаса растерянный, поэтому я объясняю и это тоже. Пенни – очень желанный предмет. У него небольшой, приятный, идеальный размер. Его цвет напоминает закатное солнце – он бронзовый, яркий, блестящий. По краю у него очаровательный приподнятый ободок. Гравировка на реверсе представляет собой решетку, интересное решение. Эта гравировка напоминает верхнюю часть арфы, что еще интереснее. Мне никогда не надоедает смотреть на пенни. Я бережно храню все свои монетки по одному пенни, натираю их уксусом и раскладываю на подоконнике амбара, где они отражают солнечный свет. Каждый пенни – произведение искусства. Красивее монеты в мире нет.

Томас смотрит на меня, скривив рот.

Монета достоинством в два пенни, продолжаю я, хотя и обладает такой же приятной глазу медной яркостью одного пенни, но не настолько идеальна по размеру. Другие монеты (с этим-то он наверняка согласится, не так ли?) не очень удачны с точки зрения цвета. Однофунтовые и двухфунтовые монеты всегда силятся выглядеть яркими, но у них не получается. Пенни всех затмевают. Пенни, безусловно, лучшие. Тем не менее никто, похоже, их не ценит.