Развод. Он влюбился (СИ) - Дюжева Маргарита

— Ты чего все дергаешься? — спросила Олеся, подливая мне травяного чая.

Как ей объяснить почему я дергалась, когда я сама этого не могла понять? У меня внутри стягивалась пружина и каждый вдох ледяным комком падал в легкие.

Уже два часа прошло с того времени, как мы уехали из дома. Сначала пришлось постоять в неожиданной пробке – на узкой улочке перевернулся небольшой грузовичок с фруктами, напрочь перегородив дорогу – потом в гостях.

Даша увидела жеребенка и пропала, а я словно робот, не могла даже нормально улыбнуться. Трясло. Не понятно почему колотило так, словно кто-то подключил двести двадцать.

Может, тот грузовик не просто так повернулся. Может, это был знак свыше? Сигнал, что надо повернуть обратно и не уезжать из дома?

Грохот сердца стал оглушающим. Я не понимала и половины того, что говорила подруга. Смотрела, как она шевелила ртом, а слов не слышала. В голове сплошная вата, в груди – тревожный кисель.

— Олесь, прости, — я резко поставила кружку на стол, — нам пора домой.

— Почему? — удивилась она.

— Муж должен из командировки вернуться. А у меня ничего не готово…

— Да ладно тебе, Лешка не из тех, кто по приезду бежит к холодильнику за сладеньким.

Снова укол. За сладеньким можно бежать не только к холодильнику…

Я всеми силами пыталась заблокировать неправильные, неприятные, грязные мысли, но они как отрава медленно, но, верно, просачивались сквозь все преграды.

Перед глазами как наяву стоял образ Марины в купальнике. Неспешные, полные потаенной истомы движения, улыбка с оттенком лукавства, взгляд, обращенный не на меня.

Я поднялась из-за стола:

— Все равно пора, уже стемнело…да и неспокойно что-то мне.

Неспокойно – это очень слабо сказано. На самом деле у меня внутри одновременно сотня взрывов, гигантское цунами и пожар. Колошматило так, что зуб на зуб не попадал.

— Раз неспокойно, то надо ехать, — согласилась Олеся.

Я буквально силой утянула Дашку с конюшни. Кажется, она была готова облобызать и жеребенка, и его мамашу, и вообще весь Олесин зверинец.

— Мам, ну ты посмотри, какой он классный.

— Да-да, милая. Классный. Идем.

Такси, как назло, не ехало.

Закон подлости, не иначе. Когда не спешишь – машина прилетает за несколько минут, а когда подгорает – обязательно какие-то проволочки.

Первый заказ отменился, пришлось заказывать снова.

К тому моменту, как у ворот притормозила старенькая иномарка, я уже едва могла стоять от волнения. Меня подкидывало, бомбило так, что не вздохнуть.

Ехали мы непростительно медленно. Старый глуховатый сморчок вцепился в баранку так, словно боялся, что стоит только ослабить хватку и это ржавое корыто рассыплется, всех пропускал и не разгонялся больше пятидесяти.

Когда мы вывернули на нашу тихую, уютную улочку, я уже была похожа на всклокоченную фурию, одной ногой стоящую на пороге сердечного приступа. Мне было не просто неспокойно. Мне было страшно до тошноты.

Дом встретил нас темнотой. Зато в гостевом домике тускло светило одно окошечко в гостиной.

Я отправила Дашу на кухню:

— Отнеси пакет, пожалуйста. И чайник поставь, — а сама пошла туда.

Замешкала, поднявшись на крыльцо, а потом все-таки толкнула дверь…

А там муж…

И Марина.

Вместе.

За моим плечом сдавленно охнула Дашка, которая так и не ушла в большой дом. Единственное, что я смогла сделать в этой ситуации — это закрыть ладонью глаза дочери и вытолкнуть ее на улицу.

Пусть она уже взрослая, но видеть, как твой голый отец с видом блаженного идиота зажимает твою лучшую подругу – врагу не пожелаешь.

— Не смотри, — просипела я, — просто не смотри.

В груди все в хлам, сердце в дребезги. Боль дикая, будто все ребра одновременно смялись в крошево.

А муж, услышав возню, обернулся. Увидел нас с Дашкой и, изменившись в лице, не своим голосом заорал:

— Дверь закройте!

Невозможно передать словами, что я испытывала в этот момент. Боль, страх, отчаяние…ярость. Ненависть! Такую острую и всепоглощающую, что будь я чуть импульсивнее и несдержаннее, взяла бы лопату и их обоих перерубила бы к чертям собачьим!

— Мам…мама…— кажется, дочь задыхалась, — они там… они… Папа…Марина…

— Иди в дом, — приказала я.

В этот раз она послушалась. Как заяц, бегом бросилась к крыльцу и заскочила внутрь, будто хотела спрятаться.

Увы. От такого не спрячешься. То, что она увидела, навсегда останется с ней.

Прижав руку к заполошно мечущемуся сердцу, я кое-как вдохнула. Со свистом втянула воздух в легкие, не чувствуя ни свежести, ни облегчения.

Внутри трескалось, кипело, распадалось на уродливые бесформенные ошметки не только мое сердце, но и вся моя жизнь.

Только если мой муж…мой горячо любимый сука-муж…думал, что я просто уйду, дав ему и дальше дергаться между чужих ляшек, то он очень глубоко ошибся.

Сердце в клетку, боль на замок. На лицо непробиваемая ледяная маска и вперед.

Внутри какая-то бестолковая возня, но мне пофиг. Я толкнула дверь с такой силой, что та распахнулась и со всей дури врезалась в стену.

От грохота зазвенели стекла, раздался сдавленный писк Марины, прижимающей платье к своим голым сиськам. Леша, до этого прыгавший на одной ноге, второй пытаясь попасть в штанину брюк, бездарно повалился на пол.

— Лена! — возмущенно, и вместе с тем как-то по козлиному убого и дребезжаще.

— Извиняюсь, что прервала в такой момент, но…с вещами на выход, — с этими словами я кивком указала на выход, — живо.

Он неуклюже поднялся и все-таки справился со своими несчастными портками.

Не знаю, как мне удавалось стоять ровно. Хотелось прямо здесь, при них, согнуться пополам и хорошенько проблеваться.

Красные полосы на его плечах, припухшие губы Марины – все это такая мерзота, что меня передернуло.

Ненавижу!

— Лен…

— Давай без лирики. Опустим душещипательные истории о том, что я все не так поняла. И что на самом деле у Мариночки случился инфаркт и ты, как истинный герой-спаситель юных дев, делал ей непрямой массаж сердца, через межножное отверстие.

— Тетя Лена…

— Какая я тебе тетя? — я перекинулась на дорогую «гостью», — ты приперлась в мой дом, пользовалась моим гостеприимством, жрала мою еду, а потом решила, что и мужем можно воспользоваться?

— Вы не понимаете…

— Заткнись. Мнение шмар – это последнее, что меня интересует в этой жизни. Встала и вышла, пока я тебя не вышвырнула отсюда.

— Но вещи…

Конечно, ее больше волновали шмотки, чем то, что по ее вине сломалась семья.

— Встала. И вышла, — по слогам отчеканила я.

— Лена! — кажется, к мужу наконец вернулась способность членораздельно говорить, — ты ведешь себя грубо.

Он попытался надеть маску сурового мужика, у которого все под контролем. Только мне уже было все равно. Забрало упало:

— Хрену своему нотации читай. Не мне, — вперила в него ледяной взгляд, под которым он стушевался, покраснел, задышал, как маленький мальчик, которого поймали за проступком, — И если ты не понял, то веду себя как обычная жена, застукавшая мужа верхом на подруге дочери. Так что взял свою шмару и свалил.

— Ленка!

— Хватит ленкать! Я не буду повторять дважды, Жданов! Проваливай!

— Это вообще-то и мой дом тоже…

— И ты решил, что это повод кувыркаться тут с залетной девкой, пока жены и дочери нет дома? Решил, а почему бы и нет, раз перед тобой так самозабвенно демонстрируют молодые прелести?

Дура я. Дура! Идиотка конченая! Кретинка!

Я же сразу поняла, что с этой девкой что-то не так. Сразу почувствовала. Все эти тревожные мысли, неприятные покалывания в груди – это интуиция моя вопила, предупреждая об опасности! А я не услышала ее, не поняла! Дура!

Надо было при первом же тревожном звоночке отправить Марину восвояси.

Только я этого не сделала! Я ни черта не сделала! Убедила саму себе, что мне кажется, и вот итог.

— Мариш, признавайся, фоточки Лешеньке сегодня отправляла? Решила, что это прикольно — попросить жену сфотографировать твою голую жопу, а потом отправить снимки ее мужу. — Судя по тому, как она побагровела, я попала в точку. — Так себе юморок. Дешевенький. На троечку.