Летние ночи (ЛП) - Севилья Дж. М.

Нехотя направляюсь на кухню, где уже началось приготовление ужина. В этот раз, помимо еды, достаточной для родителей и меня, здесь хватит для Лорен, ее мужа и их троих детей. Четвертый растет в животе моей сестры. Четверо детей за пять лет. То же самое скоро будет и у меня.

Я трясу головой. Не могу думать об этом. Это вечер пятницы, мой любимый вечер на неделе. Вот на чем я хочу сфокусироваться.

Моя годовалая племянница сидит на высоком детском стульчике. Ее еда вместо рта, в основном, на одежде и лице. Она визжит от радости, когда я поднимаю ее, болтая на каком-то тарабарском языке. Несмотря на то, что переодевать ее для меня мука, рядом с ней мое сердце смягчается. Я тыкаю в ее очаровательный носик кнопочкой, чувствуя под пальцем еду, украшающую его, и смеюсь вместе с ней.

Поднимаюсь на второй этаж, где у моей мамы до сих пор стоит пеленальный столик для тех случаев, когда ее навещают внуки. А их у нее девять. Женщинам в моей семье нравится заводить детей. Это было заложено в нас с рождения: замужество, хороший муж христианин, а затем рождение множества детей. Только у моей мамы трое. Она бы хотела иметь больше, но это не было Божьим планом для нее. Долгое время это расстраивало ее, потом моя старшая сестра вышла замуж и подарила ей внука… а следом за ним еще одного. Затем замуж вышла Лорен и сделала то же самое. Сейчас дома осталась только я, хотя, похоже, ненадолго, судя по родителям.

Об этом я также не позволяю себе думать.

Я переодеваю свою племянницу и трачу несколько лишних минут на игру в «ку-ку». Ее смех помогает очистить какашки, которые повсюду, благодаря веселью эта задача перестает быть такой уж отвратительной.

Пока я спускаюсь вниз, мои маленькие племянники носятся вокруг меня, они кричат и визжат, пока играют. Я возвращаю свою племянницу на ее стульчик на кухне и даю ей еще клубники. Она что-то булькает, что означает, как я надеюсь «Спасибо, тетя Ханна, ты самая лучшая тетя и я так тебя люблю!». Я глажу ее кудрявую головку.

Лорен указывает на столешницу, где ждут чистки овощи.

— Я подготовила тебе место.

Ответ зависает на кончике моего языка, но я была выращена послушно делать все, что мне скажут. Я смотрю на свою маму, но она слишком занята, добавляя приправы в огромный горшок на плите, чтобы услышать это.

Это вечер пятницы, единственный вечер, когда я свободна. Я едва ли могу выбраться из дома, но я должна. Я не могу пропустить сегодняшний вечер.

— Ну, хм… — я играю с кончиком косы на спине, которая достигает моей попы. Возразить — для меня почти нереальная задача. — В это время обычно я ухожу. Домой к Саманте, помнишь?

Моя сестра старается не кривить лицо, она выросла на тех же правилах, что и я. Она никогда не понимала, как мои родители позволили мне это, даже несмотря на то, что это для благого дела (или это то, во что они верят).

— Твоя семья придет на ужин. Ты не думаешь, что это важнее?

Я снова нервно перевожу взгляд на маму, молясь, чтобы она вмешалась. Она все еще отвлечена, и я знаю, что моя сестра победит и я застряну здесь до ночи.

Все, что я могу сделать, это кивнуть, соглашаясь. Временами происходит что-то такое, что ты называешь отстойным.

Я завязываю фартук на талии, пока иду к своему месту на кухне, и сдерживаю подступающие слезы. Мой отец сказал бы, что из-за этого глупо расстраиваться, что есть голодающие люди, у которых нет даже чистой воды. Он был бы прав, но это все еще не удерживает меня от разочарования.

Я произношу молчаливую молитву Богу, сначала попросив его простить меня за такую тривиальную просьбу, а затем начинаю просить его помочь мне. Я слышала, как мама много раз просила о таких глупостях, как свободное место на открытой парковке, так почему я не могу сделать это ради той части моей жизни, которая так много значит для меня.

— Я дома! — здоровается папа, когда заходит сразу после того, как я заканчиваю свою молитву.

Мама, светясь, торопится в его раскрытые объятия и дарит ему нежный поцелуй.

— Ты рано?!

Он кивает, обнимая ее.

— Так и есть. Я закончил работу и не мог ждать ни секунды дольше, чтобы оказаться дома, — он тянется к моей сестре и дарит ей крепкое медвежье объятье. Ее руки оказываются в ловушке, крепко прижаты к бокам, и она не может ими пошевелить. Он большой мужчина и с возрастом стал еще больше, в основном, в области живота, который сейчас так торчит, что он не может видеть свои ноги.

— Ох, папа, — выдыхает моя сестра, когда он опускает ее вниз, притворяясь, что это ее раздражает, как делаем мы все, несмотря на то, что мы все огорчились бы, если бы в один день он перестал так делать.

Он подходит ко мне и дарит мне только легкое пожатие плеча. Я ребенок, которого он видит каждый день, поэтому со мной не так интересно.

— Почему ты не у Саманты? Сейчас вечер пятницы, разве нет?

— Она помогает с ужином, — отрезает Лорен, натягивая улыбку, с которой я слишком хорошо знакома. Та, которую она использовала на мне, когда мы были моложе, когда она вела себя со мной, как будто была моей мамой, а я была ее ребенком, которого она могла контролировать. — Провести с нами время для нее важнее. Мы не так часто видимся друг с другом.

Хотя мы так и делаем. Моя семья всегда рядом. Не поймите меня неправильно, я люблю их, люблю проводить с ними время, но только не вечером в пятницу.

Мой отец кивает, соглашаясь, пока тянется к морковке, которую я еще не почистила.

Моя сестра радуется, пока он уходит переодеться в домашнюю одежду.

Я не знаю, почему она так ненавидит, что я провожу время с Сэм. Бо́льшая часть моей семьи поощряет это. Они смотрят на Сэм, как на потерянную душу, нуждающуюся в руководстве доброй христианки.

Мы продолжаем готовить ужин, моя мама и сестра говорят о нем, пока я храню молчание, что каждый, кто знает меня, понимает, что это на меня не похоже. Время от времени я бросаю взгляд на часы на стене, не в состоянии сопротивляться мыслям о доме номер 227 по Локвуд-драйв и о том, чем занимаются люди, живущие там.

Мисс Шепард, которая всегда настаивает на том, чтобы я звала ее Энжи, все еще спит, ожидая, пока откроется ее любимая пивнушка, или находится дома у своего последнего бойфренда. Ее сын все еще играет в видеоигры со своими друзьями, пьет, или… ну, я убеждена, они делают и то, и то. Сэм, моя лучшая подруга и девушка, для которой я сделаю все, что угодно, вероятно, репетирует танцевальные движения в своей комнате, ожидая, когда ее дом станет битком набит людьми, которые будут пьяны и под кайфом. Кроме меня. Обычно я нахожусь на их заднем дворе, рисуя. Единственный трезвый человек во всем их районе, не считая детей, хотя, к сожалению, я точно уверена, что и большинство из них тоже пьяны.

Несмотря ни на что, мне это нравится. Мне нравится находиться в этом доме с того момента, как пять лет назад я впервые зашла в него. Он полная противоположность моему дому: заросший сорняками, последний раз выкрашенный лет двадцать назад. Внутри на стенах старые, оборванные обои, стершиеся и грязные от десятилетнего пренебрежения ими. Мебель старая и потрепанная, подобранная с обочины дороги. Ковер заляпан везде, куда ни глянь, от постоянных разливаний жидкостей, с каждым шагом от них поднимается вонь. Всевозможные странные звуки доносятся от холодильника, который гремит в углу, угрожая скинуть всю грязную посуду со стола на пол, когда издаст свой последний вздох.

Я люблю его больше, чем дом, в котором прожила всю свою жизнь. В нем я могу быть просто самой собой. Там я свободна. Мне не говорят, что делать, каждую секунду на протяжении всего дня. Мне не говорят, что я могу носить только платье или юбку, которые должны достигать моих лодыжек, с рукавами до локтей или еще ниже. Мне не напоминают о Боге и грешниках на каждом шагу. К тому же, это дом двух людей, в которых я люблю всё.

Мой отец в исключительно хорошем настроении и произносит вечернюю молитву, которая, кажется, длится на протяжении всего ужина.