Чужие лица (СИ) - Рэйн Ирина

Он все так же хорошо выглядит, как и всегда. Когда-то Олеся часами могла лежать рядом и смотреть на него, спящего. И сердце в такие моменты щемило от нежности и любви. И хотелось, чтобы это никогда не прекращалось. Но каждый раз ее глаза закрывались, а затем наступало утро.

Сергей снимает куртку, ботинки и проходит прямо в кухню. Он все здесь знает, моет руки, садится за стол и принимается за еду, чуть заметно кивая и поддакивая монологу Олеси. Он не спрашивает ее ни о чем, она сама рассказывает, привыкла за столько лет совместной жизни. А потом он ее прерывает и просит не тратить время на разговоры, ведь скоро придет Пашка. Олеся сама тянет его к своему дивану, садится сверху. Она знает тело бывшего мужа до клеточки, на подсознательном уровне двигается, забывая о собственном удовольствии.

Они курят в кухне, уже одетые, все такие же знакомые и далекие. Дым их сигарет смешивается и исчезает за окном. Олеся трет руки, зябко.

— Слушай, я же совсем забыл сказать. Я женюсь. Приглашаю вас с Павликом на регистрацию. Банкет устраивать мы не будем, лучше на эти деньги поедем отдыхать. У Наташки ещё только шесть недель, она не хочет с огромным животом ехать на море…

Олеся тушит сигарету предельно аккуратно. Будто от этого действия зависит вся её жизнь.

— Ты серьезно? — голос звучит слишком тонко, она морщится.

Столько лет войны за семью — его измены, их скандалы, ее смирение и прощение, вера в то, что это не повторится. Как итог — очередная любовница, самая крупная ссора, поездка к матери — отчаянная попытка успокоиться, развод, поиск жилья. А потом все по новой. Сергей приходит под предлогом общения с сыном, а по факту — он просто соскучился по комфортному существованию. Олеся верит. Два года борется за то, чтобы вернуть мужа. Она проигрывает. Флаг разорван на кусочки, растоптан и пропитался грязью, слезами и отчаянием. Войско повержено и устлало растерзанными трупами поле битвы. Ее гордость, любовь, надежда. Их больше нет. Только пепел забивает ноздри и щиплет глаза.

— Я бы не стал шутить.

— Мы не придем. Уходи.

— Олесь…

Она давится горьким дымом, глядя на разворачивающуюся за окном осень. Хорошо, что не весна. Было бы тяжелее.

— Ничего не изменится, я так же буду приезжать…

— К Паше.

Он усмехается.

— Да, Наташа не против, чтобы мы общались.

Сигарета летит в форточку. К черту.

— Если захочется увидеться с сыном, то ты знаешь его номер. Сюда не приходи, — она сделала это. Сказала. Боль внутри заменяется пустотой. Черной, как дыра в космосе. Ведущей в никуда.

Сергей не согласен, психует, говорит, что она дура. Олеся соглашается. Она, действительно, дура, что так долго концентрировалась на одном человеке. Его лицо совсем рядом — знакомое до боли, но при этом чужое.

— Уходи. И, да, я буду подавать на алименты. Еще четыре года, но ты будешь платить.

Он бесится, не скрывая злости, орет, толкает кухонный шкаф, из которого сыплются чашки и тарелки. Плевать. Олеся закрывает глаза и уши. Ее нет. Она — тот дым, что вылетает на улицу. Сергей понимает, что сейчас ничего не добьется, и одевается, не прекращая осыпать ее проклятиями. Она закрывает за ним дверь.

Осколки на полу ранят руки. Слезы и капельки крови, прозрачные и красные, соленые, смешиваются на ладонях. Да сколько можно!?

Сил хватает на то, чтобы все убрать и обработать порезы. Олеся перестилает белье и ложится на диван. Если завернуться в одеяло, прижать руки к груди и уткнуться носом в подушку, то можно представить, что тебя кто-то обнимает.

***

Пашка тихо заходит в квартиру. Отца нет. Это радует. Он не хочет его видеть, для него этого человека не существует. Слишком много боли он принес матери, предавал не раз и не два.

Мама спит, или делает вид. Паша проходит в свою часть комнаты, раздевается, случайно спихивает со стола учебник. Тот падает на пол, издавая громкий звук. Его нельзя проигнорировать.

— Все нормально? — Олеся говорит шепотом, будто простыла.

— Да, просто книга упала. Спи.

Она бы хотела, но Морфей думает иначе.

— Пойду, попью теплого молока. Будешь?

Пашка уже лежит в кровати, ковыряясь в телефоне.

— Нет. Сергей приходил?

Олесе грустно от того, что сын перестал называть бывшего мужа отцом, но заставить его она не может.

— Да. Жениться собирается на Наталье. Она ждет ребенка. Нас звал на регистрацию, я отказалась.

Пашка присвистнул, наконец оторвавшись от экрана мобильного. Потер губу.

— Охренеть. И чего теперь? Так и будешь его ждать?

Олеся отрицательно качает головой.

— Сильно болит? — переводит тему.

— Ерунда.

Она не комментирует, что можно было быть осторожнее, идет за молоком. В кухне воспоминания снова накатывают, как и слёзы. Открыв холодильник, она наливает напиток в кружку и ставит ту в микроволновку. Следя за вращением несколько секунд, Олеся перебирает события прошедшего дня, а потом запрещает себе думать вообще. Завтра будет новый день.

5

— 5 -

Мы разбегаемся по делам.

Земля разбивается пополам.

Земфира (с)

Сухость во рту грозит победить в конкурсе засуху в пустыне. Олеся приоткрывает глаза, силясь разлепить ресницы. Получается. Судя по свету из окна, уже даже не утро. Похоже, что организм, переживший вчера стресс, решил долгим сном восполнить потерянные нервные клетки, а может, просто снова не хочет возвращаться в реальную жизнь.

Олеся бросает взгляд на кровать сына. Пашка спит, приоткрыв рот, свесив одну руку и почти касаясь ею пола. Вот, кто действительно может спать днями и ночами. Нужно встать, пока в Олесе еще борются желания пить и справить нужду. Одно из них обязательно победит.

Выполняя ежеутренний ритуал, она вновь вспоминает вчерашний день. Все кажется каким-то нереальным. Один разговор перечеркнул столько лет. Это было бы даже смешно, если бы не было так грустно. В голове гудит улей голодных и злых пчел, будто с похмелья. Только не алкоголь она пила, а, наоборот, отрезвляющий коктейль, сыворотку правды. Горьким тот напиток оказался, не слаще водки, уж точно. И если можно было бы выбирать, Олеся предпочла бы утопиться в ванной со спиртом, чем снова пережить вчерашний день.

Однако, как поется в известной песне, шоу должно продолжаться. Сегодня нужно съездить в торговый центр, у Пашки нет зимних ботинок, да и себе придется все-таки купить осенние сапоги, суперклей не помог даже здесь. А ещё надо зайти в аптеку у метро за лекарствами для мамы, любимые многими петербуржцами "Озерки" славятся низкими ценами и длинными очередями.

Выпитый стакан холодной кипяченой воды вызывает чувство тяжести в животе. Наспех выкуренная сигарета кружит голову, при этом умудряясь разогнать туман перед глазами. Кипит и отключается чайник, заставляя обратить на себя внимание. Запах кофе плывет по кухне вместе с ароматом гренок, плавленого сыра и колбасы. Олеся жует и не чувствует вкуса, пропал со вкусом к жизни. Надо разбудить сына, но нет желания двигаться, даже дыхание дается с трудом, через силу. Она смотрит на пейзаж за окном и не шевелится. Желтая листва покрывает землю, ей вторит серое небо, нависая над крышами домов. Оно безмолвно опускается в виде моросящего дождя, и в каждой мельчайшей капельке воды отражаются люди, машины и дома.

— Доброе утро, мам, — Пашка незаметно подходит к Олесе и целует в щеку.

— Да уже день… — язык не поворачивается сказать "добрый".

Сын накладывает себе поздний завтрак, наливает чай и садится за стол.

— Сегодня суббота. Мы с Сашкой в клуб собираемся. Дашь денег? — не до конца прожевывая горячий бутерброд, глотает его вместе со словами.

Олеся даже не удивлена.

— Тебе еще рано ходить по клубам. И мы собирались в торговый центр тебе за ботинками. Забыл?

Пашка дочищает тарелку кусочком хлеба. Это привычка Сергея. Олеся отворачивается будто бы для того, чтобы помыть посуду.

— Ну, мам… Я уже сказал, что пойду. Вернусь не слишком поздно. Обещаю.