Дело всей жизни. Книга первая (СИ) - Громова Ульяна

На меня весельем веет…

Он остановился и опустился, подхватив меня под спину и зарывшись пальцами в волосы, приподнимая и прижимая к себе. Столкнул нас лбами, держа мой взгляд, и шёпотом закончил, будто осмысливал слова и стремился сказать больше, чем написал неизвестный мне поэт:

Что не знаю сам… что буду…

Петь… ведь песня… только зреет. [21]

Никита запечатал мой вздох поцелуем и выпил его, слизнул языком с губ и сорвался в нежную страсть…

Признание рвалось из меня, но я запер его в сердце. И всё равно Несси должна знать, что я чувствовал. Не хотел остаться в её воспоминаниях лишь тем, с кем у неё были сношения. Не мог равнять её с другими, и не делал это.

Моя девочка всё поймёт. Она умеет слышать невысказанное, чувствовать сокрытое.

Никита не целовал меня, но испивал, не обнимал, но бережно держал, не брал, а наливал до краёв собой — всем, что он есть, всем, что его переполняло. Он не врывался в меня требовательно и жадно, а будто качал на океанских волнах, каждым прикосновением и взглядом распуская под кожей жар. Лишь его потемневшие глаза, ставшие почти фиолетовыми, вспыхивали молниями нестерпимой страсти с каждым плавным толчком, и будто прошивали всю меня электрическим разрядом, воспламеняя и заставляя дрожать в его руках от предвкушения мощного разряда наслаждения. Мой мужчина будто накачивал меня нетерпением, и я вцепилась в его плечи, оцарапала спину, спускаясь к ягодицам. Сжала их и рванула на себя, подаваясь навстречу, хватая открытым ртом воздух и погружаясь в его взгляд с головой.

Никита не поддавался моим требовательным порывам, продолжал скользить в том же ритме, и я истомилась от долгого, неотвратимо заполнявшего меня вожделения. Задыхалась от его выдержанной нежности, кожа горела от каждого мягкого прикосновения. Эти нежные муки бросали в крупную дрожь, заставляя вцепляться в его тело ногтями и тянуть к себе, хотелось накрыться им — моим идеалом совершенного любовника, неповторимого мужчины. Но Никита держал мою голову и стирал большими пальцами пот с висков, собирал испарину с верхней губы поцелуями.

Он уже сам тяжело дышал, но продолжал томить и наслаждаться.

Я был близок к оргазму, но рождался он не в паху, а где-то под сердцем. Мне хотелось брать её бесконечно долго, снова и снова испытывать эти странные, новые ощущения, заполонившие меня. Хотелось петь и читать стихи Есенина, любоваться Несси — будущей королевой ароматного мира Тенесси Моори.

Я был с ней здесь и сейчас, и провалился в другое время, видел её триумф, чарующую улыбку, когда она шла по красной ковровой дорожке в длинном платье с разрезом от изящного бедра. Не знал, где и когда — это неважно. Она шла и смотрела прямо на меня, и не видела больше никого, не замечала вспышек камер, не слышала восторженных голосов папарацци. Успешная, знаменитая, счастливая, исполнившая мечту — моя Несси. Шикарная женщина… Красивая. Невероятная. Блиставшая ослепительно и затмевавшая своим светом всё вокруг. Моя женщина. Моя мечта…

Это всё будет когда-то потом, а сейчас я распял под собой распутную девчонку, отшлёпавшую меня от души. Сердце пело, а солнце в её глазах топило меня, я захлёбывался собственными чувствами и жаждал снова услышать от неё самые важные и нужные слова, от которых вдруг захотелось жить.

Я скользил в ней, пока она не стянула меня крепко внутри себя. Увидел, как расширились тёмные зрачки, как моя любимая потекла растопленным горячим шоколадом и содрогнулась… Вспыхнула, закричав и срываясь на стон от тягучего оргазма. Я целовал её, обезумевшую от наслаждения, счастливо улыбался, слушая, как отрывисто она роняет:

— Никита… люблю… тебя…

— Несси…

Прошептал в ответ, закрыл глаза и хлынул в неё головокружительно и стремительно, уйдя в отрыв от реальности, но крепко сжимая в руках мою девочку…

Мы с Никитой целовались и не могли нацеловаться. И он красноречиво так смотрел, что сердце то замирало, то трепетало от счастья, и я бы вспорхнула мотыльком, если бы мой мужчина не держал меня на своих коленях так надёжно. Я и ждала и не ждала от него этих слов, понимала, что уже сами чувства для него — слишком непросто. Но сама шептала «люблю тебя», а Никита так открыто радовался, довольно щурился и заразительно улыбался, будто напитывался впрок моими чувствами к нему, своими эмоциями и этими моментами близости наших душ и тел. А моё сердце заходилось от боли и обиды за него, казалось, лишь его половинка судорожными всхлипами качала кровь.

Я не смогу без Никиты жить. И когда я это почувствовала, ясно поняла, что делать. И разозлилась на себя.

О, флаг Америки! Какая я глупая! Как могла потерять столько времени, когда пусть не абсолютное, но решение его проблемы всё время было в моих руках?!

Я еле дождалась, когда Никита уйдёт, быстро нырнула в душ, высушила волосы, собрала их в хвост и оделась. Сунула в сумочку свой конспект и быстро прошла в кухню.

— Мисс Тенни, — заулыбался Экен, отложив «Нью-Йорк таймс», но, увидев, что я одета для улицы, вздохнул: — А я печенье испёк…

— Ооо, можно с собой пару штук? До ланча ещё долго, с удовольствием съем его по пути.

— Мисс уходит?

— Да, я уже вызвала такси…

— Я мог бы повозить вас, Никита оставил машину.

— Нет, Экен, мне нужно побыть одной. Спасибо за предложение.

— Вы хотите посмотреть дом?

— Не сегодня… Но мне все равно нужна ваша помощь, сэр.

Мужчина слегка склонил голову к левому плечу — всегда делал так, когда внимательно слушал.

— Чем могу, мисс Тенни?

Я присела на край кресла напротив и спросила:

— Что Никита не любит из еды? А ещё лучше — из запахов?..

О такси я схитрила — мне хотелось пройтись по улице, почувствовать себя свободной. Во мне кипела энергия и жажда деятельности, я могла бы расшатать Йеллоустон. У меня осталось меньше месяца, многое нужно успеть. Сердце давило — тяжело решиться на то, что я задумала. Никита сказал, что блага не распределяются, и есть только одна попытка. И я её использую на все сто.

Моё благо — Никита. Я его никому не отдам. Потому что сегодня совершенно точно поняла — он меня любит. А он — не тот человек, кто разменивается на мелочи и пылит по пустякам. Он всё доводит до конца — я оценила это, когда получила в подарок дом и пять миллионов. Он не от меня откупался — я ошибалась. Но больше ошибиться не имела права.

Я улыбнулась собственным мыслям. Окружающий мир будто изменился, стал пластичнее и податливее — лепи нужные двери, открывай окна возможностей, связывай цепь обстоятельств, расставляй указатели на распутьях и заранее застилай мхом ухабы. Именно этим я твёрдо и решила заняться.

— Привет, Несси. Не ожидал тебя сегодня увидеть.

Рассел встретился мне в холле клиники, когда провожал Маури к выходу.

— Я за рецептом, — выкрутилась, быстро взглянув на дворецкого и вернув прямой говорящий взгляд врачу.

— Мисс Несси, я вас подожду… — начал дворецкий, шагнув к кожаному дивану у окна, но Расс, правильно расценив мой заметавшийся взгляд, сказал:

— Маури, думаю, вам лучше не ждать. Я задержу Несси на внеплановый осмотр перед поездкой.

Он смотрел проницательно и, обняв меня за плечи, развернул в сторону своего кабинета.

— Тогда не смею больше задерживать, — улыбнулся Маури и, насвистывая что-то весёлое и незнакомое, пошёл к выходу.

Расс отпустил меня и усмехнулся:

— Рецепт…

— Что в голову пришло, — засмеялась я.

— Что случилось? — спросил серьёзно, пропуская меня в кабинет.

Я молча прошла в просторное помещение, бросила сумочку в кресло для посетителей, окинула обстановку взглядом, собираясь с мыслями, обхватила себя руками и повернулась к врачу.

— Я хочу ребёнка, — выпалила, боясь услышать его ответ.