Трэвис - Шеридан Миа

— Ты... восстанавливаешься. Ты можешь думать, что у тебя есть ко мне чувства, но это не так.

— Кто сказал?

— Все, — выдохнула я. — Все говорят.

Он скрестил руки на груди, рассматривая меня.

— Значит, я не могу хотеть тебя — видеть наше будущее — из-за какого-то условного правила о том, что отношения сразу после разрыва обречены на провал?

— Да. И... в любом случае, это не имеет значения. У нас не может быть отношений, потому что я уеду. Я должна уехать.

— Ты не обязана.

Я отрывисто кивнула.

— Я должна. Должна. Это часть плана.

Не останавливайся. Продолжай двигаться. Избегай боли. Не искушай себя дополнительной болью. Сохраняй дистанцию. Продолжай уходить, пока другие не покинули тебя.

Я заслужила это, не так ли? После того, как всю жизнь не могла убежать? Теперь я контролирую ситуацию. Я.

Он издал небольшой печальный смешок.

— Да. У меня тоже был план, Хейвен. Планы не всегда срабатывают. У нас не временные отношения.

— Да. Потому что у нас вообще нет отношений. Мы друзья.

Я увидела, как это слово задело его, и отвела взгляд, глубоко вздохнув и собираясь с духом. Я улыбнулась, оглядываясь на Трэвиса, протягивая ему руку, но отдергивая ее до того, как мы соприкоснулись.

— Давай не будем затягивать это, Трэвис. Ты мне небезразличен. Я не хочу, чтобы кому-то из нас было больно. В этом никогда не было смысла. Нам было весело и все, верно? — я одарила его улыбкой, которая, я была уверена, выглядела такой же неуверенной, как и чувствовалась. — Это было хорошее время, и я буду вспоминать тебя... с нежностью.

Он поморщился.

Мои глаза горели.

Ты ужасна, ужасна, ужасна.  

Так будет лучше.

Так будет лучше.

Так будет лучше.

Я могла видеть, как он размышляет, обдумывая, что сказать. И поэтому прежде чем он успел сказать что-то, что ослабило бы мою решимость, я отвернулась.

— Прощай, Трэвис.

Я не стала дожидаться его ответа, поскольку практически взлетела вверх по лестнице в безопасность своей комнаты.

Глава 27

Трэвис

Пойти к ней сейчас?

Подождать до завтра?

Я сидел в затемненной гостиной и строил планы.

Была сотня вещей, которые я мог сделать, чтобы отсрочить то, что она планировала как неизбежное. Вынуть свечи зажигания из ее машины... Установить контрольно-пропускной пункт для какого-нибудь сфабрикованного «преступника в бегах», которого на самом деле не существовало.

Я видел нерешительность на ее лице. То, как ей было больно причинять мне боль.

Как только мои эмоции улеглись, и я перестал накручивать себя, я понял, что знал правду. Она заботилась обо мне, я знал, что это так. До какой степени, я не был уверен, но она заботилась. Я видел это. Я чувствовал это.

Она была напугана. И я понимал это. Мне хотелось утешить ее, убедить, что я не причиню ей вреда. И, возможно, сегодня она будет наиболее восприимчивой. Или, возможно, ночь в одиночестве — без меня — сделает свое дело. А если нет, я перейду к плану Б, В, если необходимо Г.

Я успокоил свои пальцы, рассеянно барабанящие по деревянному подлокотнику кресла, в котором я сидел.

Неужели я снова строю козни после того, как у меня только недавно произошел прорыв?

Меня охватило смятение.

Хорошо, да, но это было другое.

Это — позволить Хейвен уйти без борьбы — было так больно, тогда как отказ от материальных благ — нет. Я мог справиться с определенными видами потерь перед лицом более важных целей. Но это... Я точно мог сделать что-то, чтобы остановить эту боль, повернуть все в свою пользу.

Входная дверь открылась, затем закрылась, тихие звуки пьяного пения достигли моих ушей. Человек споткнулся, выругался и начал петь, войдя в гостиную, где я сидел.

— Привет, Истон.

— Святое дерьмо! — он споткнулся, поймал себя, вскочил, когда заметил меня, вслепую потянулся за — как я предполагаю — ближайшим оружием и подошел к зонтику на подставке у двери. Он комично держал его перед собой, тыча им в воздух.

— Расслабься. Тебе не нужно защищаться.

Истон, казалось, был не убежден, подозрительно уставившись на меня, лишь слегка покачиваясь.

— Я слышал, у тебя хорошо идут дела в пожарной части. — Там работал один из моих лучших друзей, и он сказал мне, что парень трудолюбив. Быстро учится. Прилежный.

Подозрение на его лице смешивалось со страхом и некоторой долей удивления, его опьянение не позволяло ему скрывать все свои эмоции.

Однако он попытался.

— И что? — он стоял прямо, изображая безразличие.

— Это хорошо.

Он прищурился на меня, как будто пытаясь определить, какую шутку я над ним разыгрываю.

— Ты не собираешься ничего сделать, чтобы мне все испортить?

— Нет, я не собираюсь делать ничего, что могло бы тебе все испортить. Хотя ты скоро уезжаешь, так какое это имеет значение?

Он смотрел на меня мгновение, а затем испустил долгий вздох, покачнулся и опустился на кресло рядом с ним. Он провел рукой по волосам. Волосы были волнистыми, не кудрявыми, как у Хейвен. И его глаза были другого цвета, но форма была той же.

— Послушай... шериф. — Он поднял на меня глаза, и хотя он был явно пьян, к его чести, он почти не заикался. Очевидно, он хорошо переносил алкоголь. — Прости, ладно? Я знал о тебе с самого начала, как ты и сказал. Твоя девушка...— он прищурил один глаз, как будто пытаясь что-то вспомнить.

— Фиби.

— Да, верно. Фиби. У нее на телефоне была твоя фотография в форме на заставке. Я ее видел.

Я посмотрел на него.

— Это стало для тебя небольшим вызовом?

— Наверное. — Он выглядел слегка удрученным, как будто признание не принесло ему радости.

Хорошо.

Я вздохнул, наклоняясь вперед и кладя локти на колени.

— Ты причиняешь боль своей сестре, когда делаешь то, что плохо отражается на ней, Истон. Тебе не кажется, что ты обязан ей чем-то большим?

Его плечи опустились, и он на мгновение замолчал.

— Она сказала тебе, зачем мы отправились в это путешествие? — его глаза встретились с моими, и, несмотря на его опьянение, они заблестели от эмоций. — Она сказала тебе, что наша мама-наркоманка случайно уронила свою трубку и чуть не сожгла нас всех до смерти? Все вокруг вспыхнуло, как проклятое инферно, олицетворяющее ад, которым была наша жизнь.

Он выдохнул, опустив голову. Я уставился на него, мои мышцы сильно напряглись.

— Я вытащил Хейвен оттуда, — сказал он, массируя заднюю часть шеи ладонями так, что я увидел поврежденную кожу. Расплавленную. Обожженную. Зажившую. Но не такую, как прежде. Она никогда не будет прежней. — И мне также удалось вытащить нашу маму. Но она была уже мертва. Она умерла от передозировки еще до того, как пламя начало распространяться. — Он сделал еще один долгий вдох. — Но нам же лучше, понимаешь, о чем я? Хейвен провела свою жизнь, пытаясь помочь ей... готовя для нее еду, убирая за ней, посещая мероприятия, на которых она должна была присутствовать. Я бы тысячу раз оказался в приемной семье, если бы не Хейвен. — Он наклонился вперед. — Однажды у нас отключили электричество, и она попросила помощи у одного из мужчин, которого считала своим отцом. — Его лицо исказилось от отвращения. — Было несколько вариантов. Думаю, Хейвен полагала, что он приличный человек. Но, вместо того, чтобы помочь, чувак начал приставать к ней. Она пришла домой, рыдая навзрыд, а наша мама просто смотрела сквозь нее, как будто ее там вообще не было. И она до сих пор не может справиться с ненавистью к никчемной суке. Я могу. В большинстве случаев я могу. А если я забуду, я просто напомню себе, как это выглядело: наша мать лежит там, мертвая, на улице, ее кожа обожжена, следы от шприцов покрывают ее руки, наше здание в огне, а Хейвен пытается забежать обратно за этими гребаными растениями, пытаясь спасти их, как будто они были ее детьми.