Вульф (ЛП) - Хоуп Пейсли

— Зачем было строить его так высоко?

Габриэль останавливается перед массивной входной дверью, сделанной из стекла. Он кивает в сторону ворот.

— Чтобы я мог видеть любого, кто приближается, с расстояния в триста ярдов. Триста ярдов даже на самой большой скорости дают мне двадцать секунд на подготовку. Он стучит костяшками пальцев по стеклу. — Все стекла в доме пуленепробиваемые.

Ой.

С того места, где я стою, я вижу весь дом насквозь еще до того, как он открывает входную дверь. Дом стоит на обрыве, за ним большой открытый двор и озеро. Единственные комнаты, через которые мы проходим, чтобы попасть в основную жилую зону, — это небольшая ванная и кабинет. Внутренние двери в доме тоже стеклянные.

Солнце все еще медленно опускается в воду, когда мы входим в гостиную, и я понимаю, что, возможно, это самый великолепный вид, который я когда-либо видела. Это неудивительно, ведь вся задняя часть дома тоже стеклянная. Оглядываясь по сторонам, я замечаю, что внутри помещение не слишком просторное, но все, что здесь есть, хорошо продумано, такое аккуратное и минималистичное.

Габриэль ведет меня в гостиную с открытой кухней. Это элегантное помещение в современном стиле, разбавленном рустикальными деревянными стенами и лестницами с коваными перилами, ведущими на второй этаж и в подвал.

Я потрясена тем, что это дом Габриэля. Я подхожу ближе к окну и выглядываю наружу. Под нами мерцает вода, и к ней ведет деревянная лестница. Снаружи на ровном участке двора расположена небольшая пристройка и установлено что-то похожее на мишени, и по меньшей мере половине двора и часть деревьев за ним усеяно множеством черно-белых маркеров.

У него есть собственное стрельбище? Стоит ли мне удивляться?

Габриэль снимает свой жилет и вешает его на край одного из темных кожаных диванов в гостиной. Их два, и они обращены к каменному камину от пола до потолка с массивной деревянной полкой. Потом я замечаю, что в этой комнате нет телевизора, и это кажется мне странным.

Я поворачиваюсь и смотрю на него.

— Почему я здесь? Почему этот человек приехал сегодня ко мне на работу? Я не собираюсь оставаться в неведении по этому поводу. Я не могу вернуться домой и хочу знать, почему.

Я наблюдаю, как Габриэль, игнорируя меня, идет на кухню, достает из шкафа стеклянный кувшин и наполняет его водой.

— Габриэль, — повторяю я, складывая руки на груди. — Я хочу знать…

— Они считают тебя моей слабостью. Они ясно дали понять, что угрожают, — отвечает он, поворачиваясь, чтобы поставить свой стакан, вынимает пистолет и нож и кладет их в корзину в центре кухонного стола.

Я достоверно знаю, что большинство людей хранят там такие вещи, как фрукты.

— И почему ты так настойчиво стремишься защитить меня? — Я подталкиваю его. Мне надоело позволять страху управлять моими действиями. За последние несколько недель произошло слишком много событий, и я почти уверена, что если бы Габриэль Вульф планировал причинить мне вред или еще что похуже, он бы уже это сделал, так что я вполне могу задавать вопросы и высказывать свое чертово мнение.

— Я же сказал, я не занимаюсь самоанализом. Я просто знаю, что должен обеспечить твою безопасность.

Я кладу руку на бедро и вздергиваю подбородок, пока он поднимает свой стакан и делает еще один большой глоток.

— Мне этого недостаточно, — говорю я, надеясь выглядеть так же уверенно, как произнесенные слова.

— Мне нужно знать, почему ты не убил меня в ту первую ночь в лесу и не отпустил. И мне нужно знать, почему ты пришел мне на помощь сейчас.

Он ставит бокал на мраморную стойку, и без предупреждения поворачивается и движется ко мне со скоростью и стремительностью, к которым я не готова. Я знаю, что когда противоречу, это выводит его из себя. Наверное, потому, что больше никто этого не делает. Но неожиданно его большие руки обхватывают мою талию, и он притягивает меня к себе, так что мы оказываемся тесно прижатыми друг к другу.

— Я не должен ничего тебе объяснять. Ты жива, потому что я не могу смириться с мыслью, что этот пульс не будет больше биться для меня, и это единственное объяснение, которое я могу тебе дать, — рычит Габриэль, опуская голову и прижимаясь лбом к моему. Он замолкает и глубоко вздыхает, собираясь с силами, пока его руки сжимают мою талию так сильно, что становится больно.

Мое дыхание учащается и сбивается, когда он прижимает меня к себе. Габриэль держит меня так близко, что трудно дышать.

Он отстраняется, и его глаза вглядываются в мое лицо. Мои глаза, губы, подбородок. Я наблюдаю за выражением мучительной сосредоточенности на его лице, когда он находит мое горло, прижимает к нему ладонь и снова глубоко вдыхает.

— Ты не будешь бояться ничего в этом мире, кроме меня. Если кто-то будет угрожать тебе или попытается причинить боль, его ждут такие страдания, что сам Люцифер будет молить о пощаде для его души. Я буду сдирать плоть с его костей слой за слоем и радоваться, как ангел кровопролития, каким меня учили быть. — Руки Габриэля скользят по моей спине, зарываются в волосы, притягивая мою голову к себе, и он поднимает мое лицо.

— Весь твой страх принадлежит мне, маленькая колибри. Никто другой никогда не будет им обладать.

— А что, если я не хочу, чтобы ты владел этой частью меня? — дерзко спрашиваю я.

Он ухмыляется, в его глазах светится уверенность, что спорить бессмысленно.

— Я не прошу разрешения брать то, что уже принадлежит мне, — медленно произносит Габриэль, прежде чем его губы накрывают мои сокрушительным поцелуем.

Я пытаюсь вырваться из его объятий, его слова заставляют меня отчаянно пытаться сохранить хоть какое-то подобие выбора, но Габриэль лишь крепче прижимает меня к себе и целует еще сильнее. Мои руки зажаты между нами, и я использую все возможные рычаги, чтобы поцарапать его через футболку.

Он слегка отстраняется и одним движением стягивает ее с себя. Я провожу пальцем по свежим порезам на его плечах. Они не глубокие и уже не кровоточат.

Лучи заходящего солнца проникают через окно за его спиной, окутывая его потусторонним сиянием, и я не могу не заметить, что в этот момент Габриэль в точности соответствует своему тёзке. Волк. Охотник. Его волнистые волосы распущены, обрамляя лицо, а борода стала чуть длиннее, чем в прошлый раз, когда я его видела.

Боже, он чертовски красив.

— Если ты собираешься расцарапать меня, то лучше, блядь, сделай это как следует, — хрипит он с ухмылкой, которая говорит мне, что он готов к любой боли, которую я могу ему причинить, в то время как его губы снова находят мои, и я бы солгала, если бы сказала, что не нуждаюсь в них отчаянно.

Пуговицы разлетаются по деревянному полу, а блузка срывается с моего тела. Габриэль покрывает мое тело грубыми поцелуями, как только получает к нему доступ. Я не могу уследить за тем, как он поглощает меня. Это какой-то хаос. Он кусает меня за руки, за плечи, везде, куда только может дотянуться своим ртом, и я понимаю, что он изголодался по мне так же, как и я по нему. Я не могу осознать этого.

Я царапаю его плечи так сильно, что вскрываю затянувшиеся порезы от стекол. Я делаю это не специально, но, когда они начинают кровоточить, понимаю, что мне нужна кровь Габриэля. Он стонет мне в ключицу, прежде чем вонзить зубы в мою плоть. Я вскрикиваю и впиваюсь ногтями еще глубже. Его губы снова встречаются с моими и заставляют меня открыться. Каждое идеально рассчитанное движение его языка разжигает во мне огонь, пылающий для него.

Быстрым движением двух пальцев он расстегивает мои джинсы. Он приподнимает меня одной рукой и ни на секунду не прерывая поцелуя, стягивает их с моего тела, отправляя их на пол. Я обхватываю его ногами, когда он начинает двигаться. Габриэль прижимает меня к стеклу панорамного окна. Я резко втягиваю воздух от того, какое оно холодное.

Один его палец проводит по ложбинке между грудей, спускается вниз к пупку, затем резко ныряет под черное кружево трусиков, которые насквозь промокли. Из глубины груди Габриэля вырывается глухой стон, приветствуя мое возбуждение.