Ночные шорохи - Макнот Джудит

Заметив Слоан, Ной мгновенно переменился.

— Привет! — выдохнул он с лениво-неотразимой улыбкой, лишившей Слоан дара речи. Господи, как он красив! Олицетворение элегантности и стиля, в черном смокинге безукоризненного покроя, белоснежной рубашке и галстуке-бабочке.

Слоан остановилась в нескольких шагах от него, настолько выведенная из равновесия атрибутами роскошной жизни — яхтой, вертолетом и всей обстановкой, — что не могла придумать, с чего начать разговор. Теперь Ной казался ей недоступным, надменным незнакомцем, который и смотреть не захочет на нее, бедную, ничем не примечательную девушку, впервые надевшую вечернее платье, да и то не свое.

— Здравствуйте, — вежливо, но без излишней теплоты ответила она.

Если он и заметил ее сдержанность, то не подал виду и, взяв из серебряного ведерка со льдом бутылку шампанского, налил в бокалы и один протянул ей, вынудив тем самым подойти поближе.

В этот момент раздался рокот мотора, и Слоан, оглянувшись, увидела троих мужчин, взбиравшихся в вертолет. — Все это несколько неожиданно, — заметила она, не сводя с них глаз.

Ной едва удерживался от желания прижать ее к себе и провести кончиком пальца по ее щеке. Вместо этого он облокотился на поручень, без стеснения рассматривая Слоан и наслаждаясь мыслью о том, что сегодня он обязательно вынет ее из этого идеально сидевшего платья, как куколку из кокона, и насладится созерцанием совершенного тела. Слоан следила за улетавшим вертолетом сколько могла и наконец, набравшись храбрости, растянула рот в улыбке и громко выпалила:

— Парис осталась на берегу. Она боится летать.

— Какой ужас, — мрачно посочувствовал Ной.

Слоан кивнула.

— Пол остался с ней.

— Я вне себя от отчаяния.

И тут она заметила веселые искорки в прекрасных серых глазах и, кое-что поняв, быстро оглянулась на стол. Цветы, свечи в хрустальных чашах и приборы. Два прибора. Два стула. Неужели Парис…

Слоан одолевали противоречивые эмоции: угрызения совести из-за сестры и возмущение самоуверенностью Ноя.

Как он мог все решить за нее?

— Вы знали, что Парис боится вертолетов! — негодующе воскликнула она, с осуждением взирая на Ноя.

— Что вы! Мне это и в голову не приходило, — протестующе поднял руки Ной.

— Неужели — недоверчиво усмехнулась Слоан.

Ной медленно помотал головой, но глаза его продолжали искриться смехом. Слоан, кажется, поняла, что тут дело нечисто, но не собиралась сдаваться, пока не разберется, в чем подвох.

— Вы знакомы столько лет и до сегодняшнего дня даже не подозревали, что она не любит летать… — начала она, но тут же осеклась, очевидно, что-то сообразив. — А может, Парис на самом деле вовсе не такая уж трусиха?

Нет, больше Ною не вынести!

Потянувшись к ней, он прикусил нежную мочку и прошептал:

— У Парис свидетельство пилота. Слоан на секунду замерла. Какое это блаженство — ощущать его теплое дыхание! Но тут же взяла себя в руки и, рассмеявшись, спросила;

— А теперь признавайтесь, зачем вы все это затеяли?

Столько хлопот — и все ради меня?

— Хотел искупить вину за ту ночь, проведенную в шезлонге.

— И не пожалели расходов? — поддела Слоан. — Вижу, вы ничего не делаете наполовину.

— Ошибаетесь, вчера вечером я остановился на полпути, — многозначительно напомнил он, но Слоан пропустила намек мимо ушей.

— Представьте, мне нравятся шезлонги.

— Надеюсь, здесь нам будет куда уютнее. Только сейчас до Слоан дошел истинный смысл его намерений. Сердце учащенно забилось.

— Хотите, чтобы я показал вам яхту?

— Да, — поспешно выпалила девушка, мгновенно представив блестящие медные и стальные детали, насосы, двигатели, форсунки…

Ной взял ее за руку, так что их пальцы переплелись, но даже тепло его ладони не могло успокоить охвативших ее волнения и страха перед тем, что должно произойти.

Она понимала, что этот момент рано или поздно настанет, но Ной выбрал не слишком подходящую минуту, не говоря уже о месте, потому что, куда бы Слоан ни посмотрела, все настойчиво напоминало ей о том, какая пропасть лежит между ними. Они живут в разных мирах и никогда, никогда не сблизятся. Для Ноя это всего лишь мимолетное увлечение, двухнедельный роман, если, конечно, он сможет выдержать целых две недели. А для нее…

Нет, пора посмотреть в глаза правде, какой бы горькой она ни была. История повторяется, а вместе с ней и роковые ошибки, что сделала мать тридцать лет назад.

И теперь дочь сходит с ума по Ною Мейтленду, а он так же недостижим, как солнце. И у нее нет сил противиться искушению. Слоан всю жизнь ждала свою любовь, а теперь проведет остаток дней своих, сравнивая остальных мужчин с Ноем Мейтлендом.

Они поднялись по лестнице и, остановились перед полированной дубовой дверью.

— Это каюта хозяина, — сообщил Ной, распахивая дверь.

Слоан стиснула кулаки, пытаясь унять, нараставшую панику, оглядела просторное помещение и уперлась взглядом в огромную кровать. Толстое пушистое покрывало призывно откинуто, в комнате царит интимный полумрак. Безуспешно пытаясь казаться искушенной и беспечной, она небрежно бросила:

— Конечно, это не дорогой отель, но, вероятно, на море, в стесненных обстоятельствах, приходится довольствоваться тем, что есть.

Не успели слова сорваться с губ, как она мучительно поморщилась от стыда, — Простите, я была непростительно груба и глупа. Ной долго, с непроницаемым лицом изучал девушку.

— А почему вы это сказали?

Слоан вздохнула и решила больше не притворяться: все равно не имеет смысла. Подняв глаза, она чистосердечно призналась:

— Потому что нервничаю и не нахожу себе места. Я привыкла видеть вас таким, каким вы обычно бываете с Кортни и Дугласом. — Она выразительно обвела рукой каюту:

— А здесь, в этой обстановке, вы мне кажетесь абсолютно чужим. Я даже голос ваш не узнала, когда вы говорили по телефону, — с отчаянием сказала Слоан.

Ной лучше, чем кто бы то ни было, понимал девушку, потому что сам себя не узнавал: стоило Слоан оказаться рядом, и он менялся на глазах. Глядя в ее прекрасное, поднятое к нему лицо, он упивался звуками ее голоса и восхищался мужеством этой необыкновенной девушки. И изо всех сил пытался решить, чего больше хочет: зарыться лицом в душистые волосы и посмеяться над ее дурными предчувствиями или накрыть ее губы своими и задушить ее сомнения поцелуем. Господи, поверить невозможно! В глазах Слоан его богатство — недостаток, досадное препятствие на пути к их сближению. Другой такой просто нет на свете! Никогда еще она не казалась Ною такой привлекательной и желанной.

Осторожно сжав ее подбородок. Ной прошептал:

— Мы знаем друг друга сто лет, Слоан. Медленно, дразня, волнуя, искушая, он обвел языком ее губы, настойчиво заставляя их раскрыться.

— Помнишь? — хрипло пробормотал Ной, сжимая ее плечи и вновь припадая к губам огненным поцелуем, лишавшим Слоан воли и желания сопротивляться. Руки ее невольно скользнули под его смокинг, провели по мускулистой груди и обвили шею. Ной на миг оторвался от нее. В глазах полыхало пламя желания, голос, казалось, ему не повиновался. — Ну а теперь? Помнишь меня?

И Слоан поняла, что назад дороги нет. Ей уже не забыть Ноя. И бессмысленно лишать себя тех прекрасных воспоминаний, которые останутся с ней навсегда, после того как она покинет эту комнату. Для тоски, одиночества и напрасных сожалений еще будет время. Вся остальная жизнь. Ну а сейчас Слоан хочет быть с ним, завтра и послезавтра, и… и, может быть, еще два-три дня, пока она не потеряла для него притягательности.

Но он ждал ответа, и Слоан кивнула. Из горла вырвался тихий стон — признание собственного поражения.

— Да… — выдохнула она и, приподнявшись на цыпочки, прижалась поцелуем к его губам.

Слоан целовала с безумной страстью, отчаянием и тоской, словно прощаясь навеки, и Ной, сгорая от ненасытного голода, властно прижал ее к себе. Дверь захлопнулась под ударом его ноги, и Слоан неожиданно охватило нервное возбуждение. Только Ной не торопился. И целовал ее, пока Слоан не потеряла голову, ощущая лишь его руки, теплые большие руки, ласкавшие каждый дюйм ее тела.