– Иди, солнышко, собирайся в школу, – сказала мама.
Она никогда не называла меня так на людях, поскольку прекрасно понимала, что крутой тринадцатилетний парень не потерпит телячьих нежностей в присутствии посторонних или, тем более, своих друзей.
Я выключил игру. Родители все еще целовались.
– С удовольствием, – проворчал я и прошел мимо них к лестнице, сделав себе шоры руками.
– Сначала обними папу на прощание.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я быстро прижался к отцу, а он похлопал меня по плечу. Он был пока еще намного выше меня, хоть я и начинал его догонять.
На днях я поднял маму на руки – просто чтобы показать, какой я стал сильный. Она взвизгнула и рассмеялась:
– Ну надо же! А ведь, казалось бы, я только вчера меняла тебе пеленочки!
Я скорчил рожу:
– Мам, неужели из моего младенчества больше нечего вспомнить?
Она толкнула меня в грудь и хитро прищурилась:
– Если хочешь, можем вспомнить, как я тебя кормила.
Я опустил ее на пол:
– Нет уж. Спасибо.
– Учись хорошо и как следует подготовься к воскресному матчу, чтобы порвать этих засерь из Аннандейла, – сказал папа. – Вернусь в четверг.
Он взъерошил мне волосы. Я не любил, когда папа так делал, и он это знал. Потому и продолжал.
– «Засери» – это ты хорошо сказал, – ответил я, выворачиваясь из-под его руки. – Твой словарный запас расширяется.
– Ну, давай, старик, – усмехнулся он, беря меня за плечи и заглядывая мне в глаза. – Ты остаешься за хозяина, береги маму.
– Ладно, пап. Будет сделано!
Я козырнул ему и взбежал по лестнице, думая о воскресном матче и о Есении, которую хотел пригласить на свидание, если наберусь храбрости.
Лукас
Дневная температура на побережье упала до семидесяти [23] с хвостиком – для конца ноября это было нормально. Высадив меня у отцовского дома, Хеллеры направились в свой арендованный коттедж с оттаивающей индейкой, а также большой коробкой сладкого картофеля, зеленой фасоли, панировочных сухарей и клюквы.
– До завтра, – сказала Синди. – Около часа будем обедать. Или пить – если индейка еще не будет готова.
Бойс. Приехал?
Я. Да. Только дай отдохнуть.
Когда я бросил свою спортивную сумку на кровать, кладовка показалась мне как никогда маленькой. Это был кокон, из которого я вылез и улетел больше трех лет назад. Я вырос из своей тесной комнаты, одновременно такой знакомой и такой странной.
Одна стена была истыкана кнопками. Напротив висели почти пустые полки. Люстра по-прежнему болталась под потолком – отец не перенес ее обратно в кухню. Из книг осталось только несколько учебников, дедушкина Библия и справочник для старшеклассников. Еще я нашел конверт, которого не было на полке, когда я приезжал в прошлый раз. В нем лежали фотографии, штук десять-пятнадцать: раньше я их не видел.
На одной из них я узнал себя в первый учебный день восьмого класса. Мы только что подъехали к школе. За каникулы я вырос абсолютно из всего, что носил весной, и теперь стоял в новенькой форме, улыбаясь в объектив фотоаппарата, который держала моя мама. Из-за моей спины выглядывал парень с высунутым языком. Это был Тайрелл – самый забавный малый из всех, кого я знал. Учителя его либо любили, либо ненавидели. У входа в школу разговаривали три девочки. Одна из них, с хвостиком темных волос, стояла лицом к камере. Ее черные глаза смотрели мне в затылок. Есения. Сейчас она, наверное, училась на юридическом, проходила бухгалтерскую практику, а может, собиралась поступать в магистратуру социологического факультета или факультета кинематографии. Мы были недостаточно хорошо знакомы, и я не знал ее увлечений. Понимал только, что она интересуется мной. В тринадцать лет все остальное не важно.
Я пролистал другие фотографии, задержав взгляд на той, где мама работала за мольбертом, и на той, где мы с ней дурачились на нашем заднем дворе. Почувствовав боль в груди, я отложил снимки, чтобы досмотреть их потом. Видимо, папа специально подложил их мне на полку. Наверное, они были на старой карте памяти, которую он наконец-то решил открыть, прежде чем выкинуть.
В холодильнике я обнаружил пакет шпината, а на кухонном столе – миску с фруктами. Это означало, что отец либо начал вести здоровый образ жизни, либо уступил моим гастрономическим предпочтениям на время, пока я был дома.
– Как учеба? – спросил он, доставая бутылку пива.
Волосы у него были мокрые после душа. Перед нашим приездом он, конечно же, работал на лодке. Я побоялся спросить, отменил ли он свои дела на завтра. Если нет, Синди могла обидеться.
– Хорошо. Один преподаватель запускает новый проект, и я получил место в группе. Будет стипендия.
Отец сел за маленький старый стол. Дерево было все исцарапано, от лака не осталось и следа.
– Поздравляю. Значит, будешь заниматься техническими исследованиями? Проектировать гоночные машины?
Я скривил рот. Со школьных лет мои интересы несколько эволюционировали, но папа об этом не знал. Нынешний разговор стал нашей самой длинной беседой о моих успехах со дня смерти мамы.
– Нет. Это касается синтетических материалов. Для медицины. Точнее, для производства искусственных тканей.
– А… Интересно, – сказал он, приподняв брови, и перевел взгляд на окно. Кухня выходила на залив. Вид из дедушкиной комнаты был еще лучше, но там никто не жил. Когда я уже собрался встать из-за стола, чтобы принять душ и распаковать вещи, отец спросил: – Какие планы на вечер?
– Договорились встретиться с Бойсом, – сказал я, тоже вынув из холодильника бутылку пива и открывая ее о край сложенного карманного ножа.
– Ключ есть?
– Да.
Он кивнул, не поворачивая головы, и мы погрузились в привычное для нас молчание.
* * *
Мы с Бойсом выбрали диванчик у окна. В городке имелся один более или менее приличный бар, где мы сейчас и сидели. В нем было шумно и накурено, и мне бы больше хотелось прогуляться по пляжу, но Бойс сказал, что там в это время полным-полно малолетних отморозков. Мы оба рассмеялись, потому что не так давно и сами были малолетними отморозками.
– Наш байк еще при тебе? – спросил он.
За несколько месяцев до моего отъезда из города мы с ним привели в порядок старый «харлей», который был в плохом состоянии: Уинн-старший взял его в качестве платы за починку машины у одного из своих дружков-алкоголиков. Когда я продал дедушкин «форд», чтобы заплатить за первый семестр, Бойс каким-то образом уговорил отца уступить мне мотоцикл по дешевке.
– А то! Он прослужит мне еще несколько месяцев, пока я не выпущусь. – Я вспомнил о руках Жаклин, обнимавших меня; о ее пальцах, сцепленных у меня на животе. О груди, прижатой к моей спине, и о ногах, обхватывающих мои бедра. – Может быть, даже оставлю его, когда куплю машину.
Официантка принесла наши напитки и блюдо с жареным ассорти. Бойс взял кусочек авокадо в пивном кляре и окунул его в сальсу.
– Перл не видел?
Я покачал головой:
– За последние несколько месяцев – нет. Думаю, у нее все в порядке. Наверное, поступает в медицинский [24]. У тебя больше шансов встретить ее, чем у меня: в кампусе столько народу, сколько в четырнадцати городках вроде нашего, а она часто приезжает сюда навестить родителей.
– Это да. – Бойс отхлебнул текилы.
– Так… ты ее видел?
Он криво улыбнулся:
– Несколько раз.
Я помотал головой и хмыкнул:
– Странные у вас отношения, Уинн. Не хочешь поделиться с другом?
– Да ну тебя, старик! – бросил он, закрывая тему Перл Фрэнк. – Расскажи лучше о своих приключениях. Как развлекается студенчество? Оргии? Секс втроем? Или, может, к тебе пристает какая-нибудь профессорша, которую потянуло на свежачок?
