***
Я вздрагиваю и просыпаюсь. Мой голос сорван. Мое горло болит от криков.
Ты отбрасываешь назад прядь волос. Закрываешь мой рот ладонью.
Я все еще во сне.
Я отталкиваю тебя от себя. Твои прикосновения неприятны мне, твой голос не дает передышки от навязчивых образов, возникающих в моей голове.
− Отстань. Уходи!
− Это я. Калеб.
− Я знаю. − Я борюсь за каждый свой глубокий вздох. − Нет! Не трогай меня! − Я сажусь, закутываюсь в одеяло, натягивая его на плечи, прижимая к себе, мои глаза зажмурены так сильно, что я вижу звезды в темноте. Я не хочу делиться этим с тобой, но должна сообщить этому миру, что он не должен рушиться в моем сне, не может затеряться в глубине моего разума.
− Я помню много воды вокруг, − шепчу я. − Я помню Тьму. Помню Боль. Я не забыла этот холод. Как лежала на тротуаре, смотрела на это пятно света и мечтала доползти до него, потому что, возможно, там будет теплее. А потом − ты... и Пламя. Я чувствую, в этом сне было что-то еще, чего я не помню. Не могу увидеть.
− Но сейчас ты в безопасности. С тобой все хорошо.
Я трясу головой.
− Нет, я не в безопасности. Только не с тобой. Ты не говоришь мне всей правды. В этом нет правды. И я − не в порядке. Я бесплотный призрак, не человек. И я не знаю, как сложить куски мозаики в одну картину. У меня нет всех фрагментов.
− Изабель… − начинаешь ты.
Взмахом руки я останавливаю тебя и касаюсь твоей ноги.
− Нет. Замолчи. Ты − инкуб. Ты лжешь!
Момент молчания. И твой голос холодный и отстраненный, когда ты встаешь.
− Доктор Франкель здесь. В Башне есть клиника на несколько этажей ниже. Он находится в ней.
Я вскакиваю, одеяло падает на пол у ног.
− Я готова. Идем.
− Хочешь что-нибудь поесть? − спрашиваешь ты.
− Не начинай внезапно делать вид, что ты заботишься обо мне, Калеб. − Я пытаюсь пройти мимо него.
Но ты хватаешь меня и зажимаешь в тиски объятий. Разворачиваешь к себе. Железной хваткой хватаешь за подбородок, сжимаешь так, что, кажется, раздробишь кости.
− Тебе никогда не понять степень моей заботы о тебе. − И ты отпускаешь меня.
− Нет, не понять. − Я смотрю на тебя. Твои глаза сверкающие, горячие, открытые, дикие, излучающие ярость и агонию, я вижу это. − И не хочу понимать! − Это откровенная ложь.
Ты отчаянно смотришь на меня, мышцы челюсти сжаты запредельно, так что желваки ходят, твои глаза что-то выискивают в моих, что-то нужное. И не находят, я ни о чем не думаю.
− Я не понимаю, что мне сделать, чтобы ты поняла, я не такой как ты думаешь!
− Ты и не пытался.
− Я пытался. Так долго, так...
− Как долго, Калеб? Как? − Мое понимание о временных рамках моей собственной жизни не имеет никакого смысла.
Годы, даты, как долго я находилась в коме, сколько лет своей жизни я помню, насколько надежны мои воспоминания об этом времени... все это под большим вопросом. Я ничего не знаю, а то что знаю – не обязательно правда.
− Сколько мне лет? − спрашиваю я.
− Они не знали точно, сколько тебе было лет, когда произошла авария, − говоришь ты.
− И в каком году произошла авария?
− В 2009, − ты отвечаешь без запинки.
− Как долго я находилась в коме?
− Полгода.
Я прохожу мимо тебя.
− Думаю, ты мне лжешь.
− Изабель...
− Отведи меня к доктору Франкель.
Ты сжимаешь челюсти, откидываешь голову назад. Смотришь на меня, сузив глаза.
− Хорошо, мисс Де Ла Вега. Как скажете.
Мы ждали лифт в полной тишине. И когда двери открылись, я повернулась к тебе.
− Говори мне правду, Калеб.
− Правду о чем?
− Правду обо мне. О том, что произошло. Обо всем!
Ты поворачиваешь ключ.
− Доктор Франкель ждет.
Ни одно слово не произнесено, пока лифт спускает нас на этаж ниже, и мы спускаемся на тридцать второй этаж. Безликие коридоры, абсолютно одинаковые двери, различающиеся лишь маркировкой цифр и букв. Кипельно-белая комната, кушетка, покрытая белой пеленкой поверх твердой синтетической кожи. И доктор Франкель, пухлый невысокий мужчина в неумолимом конце среднего возраста, к которому не благоволили ни время, ни судьба. Челюсть обвисла и подрагивает, его обвисший живот лежит на пряжке ремня, брюки цвета хаки плотно сидят на бедрах, но болтаются на лодыжках. Карие глаза не скрывают интеллект, а его маленькие руки ловкие, нежные и уверенные.
− А. Вот и пациент. Очень хорошо. − Хлопнув рукой по пеленке, которая мнется под моим весом, он приглашает меня присесть. − О да, я помню вас. Отличная чисто проделанная мной работа, хочу я вам сказать. Не осталось ни следа от ваших травм. Очень хорошо, просто отлично. Все будет быстро и легко. Местная анестезия, быстрый разрез и все закончится. Ни боли, ни страданий.
Я ложусь на кровать.
− Приступайте.
Он откашливается.
− Хорошо. Я вижу, разрез был сделан на вашем бедре. Мне нужно чтобы вы разделись. По крайней мере, до пояса.
Не долго думая, я задираю подол платья выше пояса, и, сосредоточив свой взгляд на стене, снимаю нижнее белье.
− Так лучше?
− Хм. Да... Я мог бы выйти из комнаты, вы же понимаете.
− Я хочу покончить с этим делом поскорее. Хочу, чтобы чипа во мне не было.
− Я не думал, что вы знаете.
− Я и не знала, − сказала я. − А теперь знаю.
Он кивает тяжелой головой.
− Понятно. Ясно. Я накину это на вас. − Доктор Франкель накрывает меня куском синей стерильной ткани, оставляя квадрат посередине открытым.
Квадратный вырез обрамляет мой шрам на бедре и доктор использует пластырь, фиксируя ткань, убеждаясь, что она останется на месте. Франкель достает пару стерильных перчаток и очень осторожно, касаясь лишь края раструбов, натягивает их на руки.
Поднимая шприц, доктор смотрит на меня.
