Спорим, тебе понравится? (СИ) - Коэн Даша

И попытался переплести наши ладони, но я решительно одёрнула руку, игнорируя любопытство разношёрстной толпы, перешёптывания и завистливые взгляды девчонок.

— Стой, — как вкопанная замерла я на месте и требовательно посмотрела на парня, а тот наконец-то допетрил, что к чему и тоже вопросительно на меня глянул.

— Истома?

— Остановись.

— Почему?

— Потому что я...

— Ну, ну, давай дальше рожай, малая, — по его лицу пробежала тень, и он сложил руки на груди, ожидая от меня продолжения.

— Счастье любит тишину.

— Чушь собачья! — выплюнул Басов.

— Я не хочу трясти нижнее бельё на потеху всей гимназии, — словно уж вертелась я на раскалённой добела сковородке.

— А я хочу. Потому что это нормально — не прятаться в пыльных чуланах, когда два человека влюблены друг в друга. Ясно? Я в тебя влюблён. А ты в меня?

— Яр...

— Так, понятно. Короче, или ты со мной, Истома.

— Послушай...

— Или нет.

Сглатываю. И теперь нагоняй от матери кажется мне чем-то незначительным на фоне зарябившего перед глазами возможного расставания с этим парнем, от которого у меня напрочь снесло крышу и сердце каждую минуту истошно вопит, качая по венам не уже не кровь, а чистый эндорфин.

Но это всё пат! Я в адовой западне и не знаю, что делать.

Может, именно поэтому я молча разворачиваюсь и составляю с подноса всю еду, что набрал для себя Ярослав, а потом шагаю к своему столику, игнорируя недовольный рык за спиной.

Он злится. Я знаю. Но что я могу?

Я просто сажусь на привычное место, за пустой, одиноко стоящий в самом углу помещения стол и принимаюсь заталкивать в рот еду, не чувствуя ни вкуса, ни запаха. Вот только моё уединение длится недолго. Уже спустя минуту стулья вокруг стола выдвигаются, а рядом со мной садится Басов. С другой стороны — Серяк и Тимофеев. Напротив — Аммо, раздавливая меня жестким взглядом исподлобья.

Столовая гудит. Кто-то свистит. Кто-то в ладоши хлопает. Со своего места на нас прищурившись глядит Максимовская и её свита. А Ярославу всё нипочём. Он просто закидывает на мое плечо руку и притягивает к себе, шепча на ухо безапелляционное:

— Ты со мной. Я так решил.

А я лишь в изнеможении прикрываю глаза, потому что в этот самый момент в дверях столовой появляется моя мать и буквально распинает меня своей яростью.

Всё...я в котле!

Глава 33– Горькая правда

Вероника

Последние уроки я шарахаюсь по коридорам гимназии от Басова как чёрт от ладана. Но он словно ищейка преследует меня и будто бы знает, где именно я пытаюсь от него скрыться. Достаёт из-под земли. А затем припирает к стенке.

— Ты стесняешься меня, что ли, истома? — его голос такой грустный и скрипучий, что, мне кажется, ещё чуть-чуть и парень просто сорвётся в отчаяние.

— Нет! Что ты? — а сама головой по сторонам кручу, боясь того, что мать снова увидит нас вместе. Мне и так от неё уже пришло на телефон несколько гневных сообщений, в которых она сулит мне сущий ад. Хватило!

— Тогда что происходит? Я же вижу, что ты сторонишься меня. Ещё вчера ты таяла в моих руках, позволяя целовать тебя всю, а сегодня даже прикоснуться не разрешаешь. Что мне теперь думать?

— Я...

— Поставь себя на моё место. Какого тебе было, если бы я начал исполнять такую дичь, м-м?

Внутренности от подобных перспектив тут же обварило крутым кипятком. Вспухли волдыри и моментально лопнули, сочась кровью. Больно! Боже, от одной мысли, что нас больше не станет — я умираю.

— Тебя опять прессует Максимовская?

— О нет, — качаю я головой, — она меня больше не трогает и вообще обходит по широкой дуге.

— Её пешки?

— Никто, честное слово.

— Тогда в чём дело, малышка?

— Я не знаю, как сказать, — замялась я и прикусила подушечку большого пальца, уговаривая себя молчать и не подливать керосина в растравленный костёр происходящего.

— Ты паришься из-за мамы? — я тут же удивлённо вскинула на него глаза и затаила дыхание.

— Что? — я немного сбиваюсь с жизненного ритма оттого, что он так точно попала в цель.

— Ты думаешь, что кто-то ей расскажет, что мы тут с тобой влюбились на всю голову, так?

— О боже...

— Истома?

— Да, Яр! — выдохнула я и, чувствуя дурноту, прикрыла глаза. — Да, если моя мама узнаёт, что я встречаюсь с тобой, то мне крышка. На полном серьёзе и без всяких преувеличений!

— Я плохой кандидат для тебя?

— Наихудший, — киваю я, признаваясь честно хотя бы в этом.

— Потому что не хожу в церковь и не распеваю псалмы в честь Всевышнего?

— И поэтому тоже.

— Но кто ей может донести-то? Мы тут. Она там. Успокойся!

— П-ф-ф-ф...

— У неё есть знакомые в этой гимназии, что ли? Вы же приезжие. Весь город — чужие люди.

— Ну... я не знаю, — и мне хочется откусить себе язык за это враньё.

— Я понял, — кивнул он и сделал шаг от меня, а потом рубанул воздух и обвинительно ткнул пальцем мне в лицо, — мандраж на ровном месте, вот что это, Истома. Ладно, но! Мама — это, конечно, прекрасно. И наверное, я когда-то смогу понять, за что ты так преданно и верно её любишь, стремясь во всём угодить. Вот только пока... я этого сделать, увы, не могу.

— Ярослав, — тяну я к нему руку и прикусываю губу до крови, когда вижу, как стремительно тухнет его взгляд.

— Тебе надо сделать выбор, Истома. Я свой уже сделал. Мы же взрослые, а не сопливые карапузы, которых мама вот-вот покричит домой, потому что уже стемнело.

— Я зависима от неё, Яр! — в сотый раз пытаюсь я достучаться до парня, но вновь терплю полный провал.

— Я тоже много от кого зависим, Истома. Но мне плевать, потому что я личность, а не чья-то табуретка, которую можно по прихоти двигать взад-вперёд по комнате.

— Яр...

— Всё, решай. Как определишься — дай знать.

И он ушёл, оставив меня беззвучно реветь навзрыд. Агонизировать и совершенно потеряться в себе. В своих «надо», «хочу» и «должна». Я не была самостоятельной. Я была просто маленькой девочкой, которая не понимает, что надо сделать, чтобы мама наконец-то приняла мой выбор.

Но слова Басова всё-таки возымели свой эффект.

Вместо Семёна из школы меня вновь встречала бабка. Злющая, как неделю некормленый цербер. Она ещё не в курсе моей провинности, но уже качественно пытается вынести мне мозги из черепной коробки, распекая на все лады. Но мне так плевать на её змеиное бормотание. Всё, о чём я могу думать — это Ярослав и что я буду делать, если он действительно откажется от меня из-за моих закидонов.

Подыхать. И это факт!

И я наконец-то, наплевав на все табу, делаю для себя выбор — Ярослав важнее. А мама? Ну, рано или поздно, но она будет вынуждена смириться с моим выбором. А если нет? Значит, это её проблемы.

Вот только несмотря на то, что все психологические и моральные гештальты я для себя закрыла, в ожидании родительницы и предстоящего разноса, моё внутреннее напряжение достигает критических отметок. Я фактически на взводе. А практически в ауте.

И вот наконец-то из прихожей раздаются знакомые звуки — это мама пришла с работы. Разделась. Разулась. Прошла в ванную помыть руки. Дальше на кухню. Щёлкнула кнопка на чайнике, и он отчаянно зашумел, стараясь быстрее вскипятить воду.

А я жду, что меня вызовут «на ковёр».

Но нет. Мать поела. Посмотрела телевизор с вечерними новостями. Затем обсудила с бабушкой день, накручивая тем самым мои нервы на эфемерную ржавую вилку. И только тогда, когда я практически начала звенеть от тревоги, её шаги послышались в коридоре, ведущем в мою спальню.

Голова загудела и разболелась так сильно, что меня резко затошнило. Руки вспотели и задрожали, а во рту критически пересохло. И каждый волосок на теле встал дыбом, готовясь к неминуемому ахтунгу.

— Вера, Вера, Вера, — зашла мать в мою комнату, неспешно потягивая ароматный малиновый чай из пузатой кружки.