Невеста Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

Если бы мне пришлось писать сочинение на тему что для меня настоящий мужчина, я знала кого опишу. И знала, где остановлюсь и поставлю многоточье…

Наша свадьба. Шагнём ли мы дальше? Станем ли близки, как он обещал? Хотел ли он той близости так же, как хотела её я? Или он добьётся чего хочет, и мы расстанемся? Знать бы ещё чего он на самом деле хочет. И что я для него? Всё ещё его проект или нечто большее?

Я украдкой вздохнула, когда он пристегнул меня в пассажирском кресле: сомневаюсь.

Он был как океан, могучий, бескрайний и опасный. Но этот безбрежный океан однажды заботливо доставит к берегу пугливую маленькую шлюпку, обмирающую от ужаса на его необъятных просторах и отползёт в свои чертоги с отливом, чтобы жить дальше без меня: носиться штормами, крушить корабли, сносить с лица земли города. Разрушать. Пениться. Бушевать. Вздыматься волнами. Разражаться бурями. Топить в своей ярости, страсти, любви…

А я навсегда сяду на мель в грёбаной френдзоне. А точнее, буду сушить ласты на берегу.

Да, он стал многое мне рассказывать, многим делиться: о себе, детстве, маме — рассказывал обо всём на свете, если я спрашивала. Да, везде придерживал меня, словно я чёртова фарфоровая статуэтка и могу нечаянно разбиться. И постоянно держал под прицелом своих серых пытливых глаз. Был мил, терпелив и внимателен. Не просто поднимал, неприлично баловал мою самооценку, поощряя, — да что там! — откровенно мной восхищаясь! Но, в наших отношениях мы ни на шаг не продвинулись в ту сторону, что теперь так привлекала меня. Даже хуже. Мы словно поменялись ролями: теперь он запирался в ванной, а я в робкой надежде, что ему изменит его чёртова несокрушимая выдержка, оставляла дверь открытой.

Только одно давало надежду: каждый раз, когда мне казалось, что он вот-вот дрогнет и сорвётся, в обувной коробке появлялся новый запечатанный конверт.

Моё ненаглядное чудище словно и меня проверял на прочность.

Но никогда не обсуждал со мной свои чувства.

Впрочем, о том, что происходит тоже помалкивал. Хотя я точно видела по его хмурым бровям и напряжённым желвакам, слышала по гневному тону и матам, что неслись из-за закрытых дверей в телефон, что не всё гладко. Со мной из своих текущих дел он говорил только о подготовке к свадьбе, приёмах, что мы посещали, и… об Антоне.

Нет, мне безумно нравились наши новые отношения с Моцартом. Но всё то время, когда его не было рядом, со мной был Антон, которого, зуб даю, Мо подсовывал намеренно. Хоть это было лишне. С Бринном мне и так было интересно. Легко, комфортно, непринуждённо. Весело. Я сама старалась делиться с ним каждой новостью и видеться чаще. А с того дня, как узнала, что его фамилия Бринн, я его даже Антон почти перестала называть. Он стал Бринн. И сейчас, когда я словно застряла с Моцартом на нейтральной полосе, Бринн был нужен мне как никогда.

К счастью, мы уже перешли на тот уровень откровенности, когда стали обсуждать очень интимные темы. У нас появились даже свои секреты, очень личные. Но чёртов Моцарт как та собака на сене: и сам не ам, и другим не дам, всё портил.

Особенно своими вопросами:

— А девушки у него были? Или этот ботаник ещё девственник? Ты спросила? Почему нет? А сколько? А сколько ему было лет, когда случился его первый сексуальный опыт?

— Может, ты сам будешь с ним встречаться? — не выдержала я. — И заодно обсудишь с кем лучше лишаться девственности и когда.

— Не, я не могу, я же научу его плохому. Или что-нибудь сломаю нечаянно. А он твой парень, — коварно улыбался Мо, — он должен быть хорошим и… целым.

— Он мне не парень. Мы друзья, — в сотый раз, сцепив зубы, рычала я.

— Не понял. Ты же сама сказала, что будешь с ним встречаться.

— Нет, это ты сказал, что он тебе нравится больше, чем Артур.

А что ещё я могла возразить? Спорить с Моцартом было бесполезно, если он так решил. Чёртов мазохист мне усердно навяливал Антона в бойфренды, хотя явно бесился, когда видел нас вместе, пусть вида и не показывал. Мы оба с Антоном это понимали. И стали близки именно потому, что это обсуждали. Я страдала, что Моцарту совсем не нравлюсь, Бринн успокаивал, что это не так. И, может быть, я не стала бы так отчаянно сопротивлялась давлению Моцарта, и хоть для вида изобразила, что увлечена Антоном: пусть наслаждается, упивается своей ревностью, если она ему так нужна. Но, кроме того, что в моём сердце Моцарт всё равно был один, на то были и другие причины, почему я так не делала.

Ну не могла я сказать Моцарту, что у Бринна есть девушка.

И Антон такой счастливый в последние дни не потому, что с ним встречаюсь я. А потому, что в отличие от меня, у него есть сексуальная жизнь. Полноценная. Реальная. А не сны с оргазмами. И есть секрет, за который Моцарт может оторвать ему башку. Я сама узнала странно и случайно. Но теперь мне приходилось его хранить.

Антон, кстати, был прав: Моцарт прислушался к моим советам. Мы не пошли на благотворительный бал и вычеркнули из графика всё, что мне не понравилось. Но зато посетили две чудесных выставки и закрытый показ частной коллекции предметов искусства, на который даже приглашения не высылают, приходят только те, кто знает друг друга лично.

Жаль, что эти «выходы» с Мо были строго в рамках договора, что я обещала свято соблюдать и выполнять.

Но ещё больше жаль, что он меня ни разу даже не поцеловал!

По-настоящему, не в щёку! Чёртов Артур и тот зашёл дальше. А я не целовала Артура каждый день на ночь, не спала, прижатая его рукой и не просыпалась от его взгляда.

Губы Моцарта дрогнули и растянулись в улыбку под моим взглядом.

Мы стояли на светофоре.

— Нет, — сказал он и повернулся.

— Что нет? — переполошилась я.

Я не пила. И была уверена, что не говорила вслух. Я всего лишь задумалась. Но и он молчал всё это время.

— А о чём ты сейчас думала? — приподнял он одну бровь, изучая меня.

— Не знаю. Ни о чём. Неважно, — смутившись, отвернулась я к окну.

— Ясно. Обо мне, — усмехнулся он. — Так вот, о чём бы ты ни подумала, это не так.

— Ты не любишь водить машину? — выкрутилась я. Вернее попыталась выкрутиться, потому что Моцарт засмеялся.

— Я люблю водить машину. Байк, катер, вертолёт. Люблю скорость, драйв, адреналин. Но сейчас ты думала не об этом. И я почти уверен, что знаю о чём.

Светофор сменился. Машина тронулась с места, но он так резко вывернул руль и остановил джип в кармане, что нас оглушили звуки клаксонов. Отстегнул меня. Отстегнулся сам. А потом перегнулся и подтянул меня к себе.

— Моя маленькая славная девочка, — сказал он прямо в мои губы. — Я дал ответ на твой вопрос. Что бы ты ни надумала в своей хорошенькой светлой головке. Что бы тебе ни показалось сейчас, когда я держу тебя так близко, буквально за руку, ничего не изменилось. Я не бросаю слов на ветер. Я всё тот же. У нас просто договор. Не роман.

— Неправда, — пыталась я освободиться. Безуспешно. — Всё изменилось. И постоянно меняется. Я не слепая, не глухая и не глупая, — всё же немного отстранилась я, чтобы на него посмотреть. — И я не хочу встречаться с Антоном. Я хочу встречаться с тобой. Он классный, умный, симпатичный. Но он не ты. Ты — лучше! Ясно? А ещё знаешь, что?

— Что?

Он изумлённо поднял одну бровь, ослабил хватку. И я этим воспользовалась.

Обвила руками его шею, и сама поцеловала.

Он замер под напором моих губ. Закрыл глаза и едва заметно дёрнулся. Но не ответил. Не повёлся. Не дрогнул.

— Вот что, — отступила я, готовая расплакаться. Моё очередное фиаско.

— Ах это! — усмехнулся он. — Это не то, о чём ты думаешь.

— И о чём же я думаю? — принялась я зло пристёгиваться. Но даже это у меня не получилось.

— Ты думаешь, что я бабник, — мягко забрал он у меня пряжку и защёлкнул сам. — И раз мне всё равно: когда, где и с кем, то почему бы не с тобой. А если ты так близко, а я ни разу даже не попытался, то либо ты мне не нравишься, либо я считаю тебя слишком юной даже для того, чтобы поцеловать. Но это не так.