Любовь под прицелом. Рикошет (СИ) - Корк Ольга

– Ты дочь военного, Лер, и смотришь на это всё это под другим углом. Но вот представь себе, у вас что-то завязалось с Костиком. Вы начинаете встречаться. Романтика, влюблённость. И вроде всё хорошо, но всё ваше спокойствие и счастье заканчивается с первым ночным звонком, после которого он подрывается и уезжает, не объясняя ничего, ведь мы не имеем права рассказывать о своих заданиях. Максимум, что ты будешь знать – что его выдернули в штаб. Куда, когда, как надолго – эта информация для тебя будет за семью печатями. Твое дело будет сидеть и ждать и надеяться, что в этот раз все пройдёт хорошо, и что Костян вернётся домой – уставший и довольный, а не с парой дырок в боку, и это ещё не самый страшный вариант. – Шрам внимательно смотрел на меня и на мою реакцию. Он совсем не собирался щадить мои чувства, рассказывал всё, как есть: без прикрас и скидок на то, что я девушка. – Твой отец работает в штабе, Лер, он давно уже дослужился до того, чтобы держать свой зад в тепле и безопасности. И мама твоя может спокойно заниматься благотворительностью, пока отец улетает со своими бойцами «по делам», так как она знает, что парни могут не вернуться, а её муж при любом раскладе вернётся домой. Только мизерный шанс есть на то, что что-то может пойти совсем хреново и не по плану. У нас всё иначе. Да и не знаю, захочу ли я в ближайшие годы осесть вот так в штабе, чтобы быть координатором операций, пока парни своей головой рискуют. Думаешь Костян из другого материала сделан? Я не отговариваю, Лер, но прежде чем заводить отношения с человеком такой профессии, как наша, стоит всё очень хорошо взвесить. Я буду счастлив, если у вас всё получится, правда. Даже буду требовать, чтобы вы сделали меня крестным папкой своих детей, но имей ввиду: простой твоя жизнь не будет.

В какой именно момент наше обсуждение брака Шрама перешло на наши с Костей возможные отношения, я проворонила, но то, к чему Шрам клонил, мне категорически не нравилось. Он мог бы и не объяснять мне всего этого, я ведь и сама в немалых горячих точках побывала и знаю, что любая вылазка может стать последней, но ведь это не повод отказываться от человека, которого любишь. Иначе зачем вообще всё это – спасать мою жизнь, рисковать своей и подставляться перед отцом? Чтобы потом сказать «Знаешь, всё это слишком, я пас»?

Если он хотел меня напугать, то у него ничего не вышло. В конце концом, он правильно сказал – я дочь генерала, упорство у меня в крови.

– Ты не сказал мне ничего нового, – нашла в себе силы улыбнуться. – Но я ведь и не похожа ни на твою жену, ни на других девушек, потому что и сама в тылу никогда не пряталась. Если ты не забыл, ещё не так давно я и сама под пули попала и уже два покушения пережила, меня не запугаешь.

– Я, в общем-то, просто пытался донести до тебя реальность, но, видимо, в этом и впрямь не было необходимости, – усмехнулся мой собеседник.

Решив, что с меня хватит серьезных разговоров на сегодня, я переместилась к шкафчикам, и которых выудила для себя дозу кофе, а после отправилась изучать помещения, которые стали моим временным пристанищем. Сразу было видно, что квартира не предназначена для проживания – скорее так, перевалочный пункт… Но развлечения и здесь имелись, так что я расположилась на диване и прихватила с собой пульт от телевизора.

Никогда прежде я не смотрела ящик днём. Там и по вечерам не особенно часто что-то интересное попадалось, а уж в светлое время суток… Какое-то время я бездумно листала каналы, против воли прокручивая в голове наш разговор со Шрамом, а после поддалась журналистской привычке и остановилась на программе новостей. Со времён учёбы в университете я постоянно смотрела новости, чтобы всегда быть в курсе всего – во-первых, мне это нравилось, во-вторых, это было частью моей будущей профессии, ну и в-третьих, нужно было изучать стратегию ведения репортажей на практике, и лучшего примера сложно найти.

Основную мысль новостей уловить не получалось из-за лёгкого волнения, и в итоге они превратились в просто фоновый шум. Иногда получалось не думать о том, как там проходит встреча ребят с моим отцом, и тогда удавалось выцепить из общего хаоса какую-то суть. Отсутствие стабильности в экономике или здравого смысла у руководителей больших держав – всё это было не ново, но помогало чувствовать себя вроде как прежней: я всё та же, в том же дерьмовом мире, как и пару недель назад. Из-за того, что меня уже трижды чуть не убили, в мире ничего не изменилось, а вот во мне самой точно что-то сместилось. Случаются такие события, которые переворачивают всю твою жизнь с ног на голову, а после ты хоть и приходишь в себя, но всё равно понимаешь, что прежней тебе уже не стать.

Такие едва заметные следы в памяти остаются.

Новости о сходе лавины где-то в горах Закавказья напомнили о событиях, которые я больше всего хотела бы забыть и вместе с тем не имела на это права. В голове снова раздалась рваная нерусская речь, заставившая сердце биться чаще, и я попыталась воспринимать новость о лавине как просто о снеге в горах. Когда-то давно, ещё до того, как решила стать журналисткой, я мечтала путешествовать; посмотреть мир, побывать на раскопках – может, даже испытать на себе восточную медицину. В то время снег для меня был просто снегом, теперь же стал напоминанием о том, через что мне пришлось пройти. Если бы воспоминания имели способность становиться фотографиями, эти были бы не из тех, что можно поместить в семейный альбом.

О таком не вспоминают за чашкой чая и кусочком торта.

– Что интересного? – внезапно гаркнул за спиной голос Шрама.

От неожиданности я дёрнулась, и на моей футболке растеклось преотвратное коричневое пятно. Поворачиваясь к парню, я постаралась сделать так, чтобы мой взгляд если не испепелил его, то хотя бы дал понять, что мне этого очень хочется.

– Прости, – поднял он руки в примирительном жесте. – Я не думал, что ты такая трусиха, иначе сначала прислал бы тебе смс-ку.

– Ха-ха, как смешно, – буркнула я, промахнув пальцами пятно. – Чего уже сразу не телеграмму, блин? Проклятье, это была моя любимая футболка!

– Понял, компенсирую, – хохотнул Шрам, усаживаясь рядом. – Так что интересного?

– Я мало что запомнила из новостей – разве что сход лавины.

– Такое часто случается в горах, – пожал он плечами. – Где на этот раз?

– Закавказье.

Комментария от Шрама не последовало, и я повернулась к нему лицом; он о чём-то сосредоточенно думал, его брови практически сошлись на переносице, но очень быстро на его лице не осталось и следа от задумчивости.

– Давай-ка мы с тобой закажем роллы на обед? Или суши? Ты что больше любишь?

– И то, и другое, – кивнула, улыбнувшись.

Я позволила Шраму выйти в коридор, делая вид, что всё в порядке, чтобы он сделал заказ, но не упустила из виду тот момент, что он едва заметно напрягся, когда речь зашла о горах. Журналистская чуйка, выработанная за годы работы, подсказывала, что это взаимосвязано: в конце концов, я и сама вспоминала горы отнюдь не с улыбкой. Но со стороны Шрама такая реакция выглядела весьма странной, за этим наверняка крылась какая-то история, и меня разъедало любопытство.

Пока я размышляла об этом, переодевая футболку, курьер доставил нам заказ, и мы со Шрамом какое-то время просто молча ели, думая каждый о своём. Я то и дело бросала взгляды на настенные часы, гадая о том, как продвигаются переговоры, как дела у Артёма, и что о Косте думает мой отец. Последнее было, скорее, из разряда любопытства, чем беспокойства, потому что я не хотела, чтобы Костя просто исчез после того, как всё закончится – а значит, отцу придётся мириться с его присутствием в моей жизни. И хотя я осталась бы со своим снайпером, даже если бы отец угрожал посадить меня под замок, мне всё же было интересно узнать его мнение о нём – чисто с родительской точки зрения.

Он наверняка просто в ярости оттого, что ничего не контролирует.

Когда стрелка часов приблизилась к двенадцати, я уже готова была выпрыгнуть из собственной кожи; я ведь совершенно не врала Шраму, когда говорила, что отсиживаться в окопе – это не про меня: мне всегда хотелось быть в курсе того, что происходит, даже если это не касается меня непосредственно. А сидеть и смиренно ждать, пока кто-то вынесет тебе «приговор», само по себе смерти подобно, потому что неизвестность хуже всего.