Раскадровка (СИ) - "Ulla Lovisa"

— Должно быть весело, — сказала она с улыбкой и потянула дверь.

***

На долю секунды запала растерянная пауза, а затем все вразнобой закричали: кто-то «Поздравляю!», кто-то — «Сюрприз!». Норин замерла на пороге, удивленно разинула рот и пугливо спряталась в собственных ладонях. Она попятилась назад, и Венди ухватила её за локоть, к ним подскочил агент Норин и заключил её в объятиях. Сестра и Джошуа, почти упершись друг в друга лбами, что-то говорили Норин, а она кивала, и когда опустила руки, на лице играла улыбка, и в глазах, казалось, блестели слезы. Их растерянный взгляд скользнул по собравшимся, и Том почти физически ощутил, когда тот зацепился за него и на мгновенье сосредоточенно — вопросительно — задержался. Хиддлстон видел, как Норин повернулась к сестре и, хоть не мог её слышать и не умел читать по губам, был уверен, что она спросила, какого черта он, Том, тут делал.

Венди позвонила ночью почти за три недели до этого, застав его в кровати в его трейлере на окраине Брисбена, и колким тоном — похожим голосом её старшая сестра разговаривала, играя холодную и замкнутую шведку Карлу Саарен — произнесла:

— Хиддлстон, скажи мне, что вся эта история со Свифт какой-то затянувшийся несмешной розыгрыш.

До того, как прессе должны были подкинуть сообщение об их с Тейлор расставании, оставались сутки, но говорить об этом заранее Том не имел права, как не мог и нарушить запрет на разглашение условий сделки, а потому, протерев заспанное лицо ладонью, он невнятно парировал:

— Боюсь, что тебе не очень понравится мой честный ответ.

— И по этому я делаю весьма логичный вывод, что ваш роман — подстава, — заключила она со вздохом.

— Венди…

Она резко его прервала, примешивая к голосу ещё больше металлической остроты:

— Я устраиваю для Норин вечеринку ко дню её рождения. Ты будешь?

Том хотел отказаться, сославшись на то, что находился на обратной стороне Земли, в Австралии, где был занят на съемках нового «Тора». Чтобы вырваться в Англию, ему бы потребовалось двое суток только на перелеты туда и обратно, а это внесло бы в тесный рабочий график серьезные непредвиденные изменения. И потому что в какой-то момент решил поставить на Джойс точку. Он безуспешно пытался прорваться через её блокаду два месяца кряду и, наконец, — больше обиженный и разочарованный, чем подавленный и виноватый — сдался. Чего стоила дружба, чего стоила любовь, если ему не было позволено хотя бы попробовать объясниться? Норин взбрыкнула, и если ей вздумалось просто пустить к черту всё то, кем они друг для друга являлись, Том принимал её решение и не собирался больше биться головой в глухую стену. Это были доводы разума и ущемленного самолюбия, но сердце предательски пропустило удар, и именно оно принимало решение.

А потому теперь Хиддлстон стоял у барной стойки, пытаясь затеряться в толпе и одновременно не выпускать Норин из виду, пока она пробиралась сквозь объятия и пожелания приглашенных гостей. Его охватило сильное, будоражащее чувство дежавю — три года назад он впервые увидел Норин в коридоре студии шоу Грэма Нортона с теми же мягкими волнами медных волос и ярко-красными губами, обрамляющими мягкую, стеснительную улыбку. С тех пор, казалось, они прожили целые жизни, а Джойс ни капли не изменилась, только променяла узкое платье на джинсы и не по размеру широкий пиджак. Как и в ноябре 2013-го, Том смотрел на неё и волновался, будто подросток. Работая на износ по восемнадцать часов в сутки, насмерть уставая и едва успевая сомкнуть глаза перед тем, как снова нужно было подниматься на грим, он мог сколько угодно колотить себя в грудь и пытаться вытолкнуть оттуда Норин, убеждать себя, что на ней мир клином не сошелся, и соглашаться с этим, но правда состояла в том, что всё по-настоящему важное только в ней и заключалось. Всё, чем занимался Том, о чем думал, что чувствовал, было обращено к Норин. Его не увлекали другие женщины — он как-то незаметно для себя перестал хотеть кого-либо ещё кроме Джойс, его не увлекали вещи, которые не вызывали положительного отклика у неё, его не удовлетворяли достижения, если они не удостаивались её похвалы. Норин оказалась осью вращения его планеты.

Конечно, он принял приглашение Венди. Он прилетел в Лондон в полдень по местному времени, и после двадцати семи часов в воздухе с пересадкой в Дубаи уснул прямо в одежде, неудобно свернувшись на диване в запылившейся в его отсутствие гостиной, потому что не имел сил ни подняться в спальню, ни раздеться, ни даже дотянуться до декоративной подушки и подложить её под голову. Том проснулся, когда уже начало темнеть, наскоро принял душ, в любимой кофейне в квартале от дома купил сэндвич навынос и съел его просто на ходу по пути к станции метро. Он не приготовил подарок заранее, а потому зашел наугад в винтажный магазинчик в узком переулке Камден-Пасседж в двух шагах от «Головы старой королевы». В лавке, одной из немногих оставшихся открытым вечером и у двери которой был привязан устало развалившейся на асфальте пудель, продавалось всё подряд: расписная керамика, книги, столовое серебро, антикварные шкатулки, вычурная одежда начала двадцатого века, ювелирные изделия в затертых футлярах и даже хрустальные люстры. Том остановился посередине узкого прохода между захламленных стеллажей и оглянулся. Под самим потолком в простых рамах висело несколько постеров, он пробежался по ним бесцельным невнимательным взглядом, зацепился за один из плакатов и удивленно выдохнул:

— Это Хичкок?

Афиша неравномерно выгорела, расчерченная по диагонали и разделенная на треугольник, сохранивший цвета достаточно яркими, и треугольник, передающий лишь желтоватые невнятные очертания.

— Да, молодой человек, — довольно кивнул пожилой мужчина в клетчатом пиджаке. — Это «Леди исчезает» 1938-го года Сэра Альфреда Хичкока. Не лучший экземпляр, но последний, что у меня остался.

— Я беру.

Он едва не опоздал в паб к назначенному времени, пока седовласый владелец магазина осторожно переносил приставную лестницу от одной стены к нужному плакату, пока тщательно стирал со стекла и тонкой деревянной рамы пыль, пока упаковывал в плотный пергамент, но был счастлив своему невероятному везению. Норин не коллекционировала материальных воплощений своей любви к кинематографу, и афиша могла показаться ей странным выбором, но это было лучшее, что Том мог найти за такое короткое время и при полном отсутствии идей. Теперь сверток лежал среди других подарков и цветов в углу зала, между слоев пергамента была просунута открытка:

«О, как мир изменчив!

Друзей по клятвам, в чьей груди, казалось,

Стучало сердце общее, друзей,

Деливших труд, постель, забавы, пищу,

Любовью связанных и неразлучных,

Как близнецы, — мгновенно превращает

… случай во врагов смертельных.*

Прости.

Том Хиддлстон»

Ему не хватило времени тщательно обдумать, что он хотел сказать и как собирался это сформулировать, бармен едва отыскал для него шариковую ручку, и под нарастающий шум голосов он порывистым почерком набросал первое, что пришло в истерзанную усталостью и джетлагом голову. Он написал это с болезненным осознанием того, что Норин может на захотеть с ним разговаривать, а потому строго ограниченный картонный прямоугольник открытки вполне мог оказаться единственным способом выразить свои чувства. А кто мог сделать это лучше Шекспира?

***

Норин рассмотрела высокий поджарый силуэт в глубине помещения, как только Венди открыла перед ней дверь, и первой её мыслью было — показалось. Она часто безотчетно обнаруживала в прохожих его черты, неосознанно искала его повсюду: на съемочной площадке среди десятков техников, управляющихся с тяжелой сложной машинерией; на красной дорожке в столпотворении журналистов за ограждением; в зрительном зале, в торговых центрах, в очередях на регистрацию в аэропорту, на улице. Когда паб захлестнуло громким многоголосым криком, она оторопело замерла и зажмурилась, прячась в ладони и уговаривая себя, что воображает то, чего нет. Но, когда спустя минуту душных крепких объятий Джоша она открыла глаза и оглянулась, Том Хиддлстон на самом деле оказался там, где померещился. В тесно обхватившем фигуру бордовом пуловере и с руками, протиснутыми в карманы потертых темных джинсов, он стоял у барной стойки, и его взгляд неотступно следовал за Норин, пока она медленно продвигалась вглубь собравшейся ради неё толпы.