Она выглядит безумной. Трогает меня. Раздевается, и абсолютно не отдает отчет своим действиям, а потом переходит грань.
— Я тебя люблю. Прости.
Каждое слово, как удар под дых. Каждый ее поцелуй, как укус. Каждое прикосновение, как ожог. На теле, сердце, в душе.
Подхватываю Малинину на руки, все еще охреневая от происходящего. Валера стонет в углу. А судя по тому, как у меня сводит кулак, парочку зубов я точно ему выбил.
Дверь в душ толкаю с ноги.
Не могу сейчас на нее смотреть. Это блядь просто выше моего предела. Знаю, что сравнивать неуместно, знаю! Но когда-то же, все примерно так и начиналось. Отец притаскивал мать домой и «откачивал». Она кричала, умоляла, плакала. Ненавидела его в тот момент. Всех вокруг ненавидела.
Тряхнув башкой, ставлю Нику на пол. Она не сопротивляется, что-то шепчет, трогает меня. Скользит пальцами по моей груди, умоляет ее поцеловать.
Игнорирую абсолютно все просьбы. Злись. Дико на нее злюсь за то, что у нее хватило ума, что-то здесь сожрать или выпить.
Дура! Самая глупая Глупость!
— Пей, — сую ей воду.
— Не хо…
— Пей, — сверлю ее взглядом, и она забирает бутылку из моих рук. Делает несколько глотков. Смотрит во все глаза.
— Еще.
— Я не могу.
— Пей, — давлю голосом и взглядом, оттесняя ее к стене.
Ника прилипает спиной к холодной панели, продолжая глотать воду. Давится, кашляет, но я не отстаю, заставляюпить дальше.
Со стороны это выглядит как насилие. Интересно, есть какая-то классификация? Насилие во благо? Ну чтобы ее вырвало от этой ебаной воды, и хоть немного прочистило желудок. Сильно это не поможет, вся эта дрянь всасывается в кровь, но легче ей станет точно.
— Не могу. Не мо…
Ника закрывает рот ладонью, издавая булькающий звук. Разворачиваю ее к унитазу, перед которым она тут же падает на колени. Но воды, чтобы ее вывернуло, оказывается недостаточно.
Мою руки и опускаюсь рядом.
— Иди-ка сюда, — подтаскиваю ее ближе к себе, обхватив под мышкой. — Не сопротивляйся, — с силой закусываю свою нижнюю губу, и засовываю ей в рот пальцы.
Все это выглядит кринжево. То, как я ее держу, ка кона сопротивляется, как ее рвет. Полный, блядь, аут.
В итоге Ника отползает подальше, чтобы, видимо, я ее больше не трогал.
Снова мою руку. Отодвигаю стеклянную дверь в душ и настраиваю воду похолоднее. Захожу туда прямо в обуви.
Купательные, на хрен, процедуры.
— Прости, но сегодня ты так просто от меня не отделаешься, — с нервной ухмылкой пожимаю плечами и нависаю над Никой, чтобы ее поднять…
Она морщится, когда на ее коже появляются первые капли воды. Хнычет.
— Не надо, не надо. Мне холодно! —обвивает меня как лиана. — Выключи ее. Выключи! Пожалуйста, Ян, — жалобно шепчет, зацеловывая мою шеи и лицо.
Запрокидывает голову, так, чтобы в глаза мне смотреть, а я ловлю себя на том, что намеренно отворачиваюсь. Зрачки у нее все еще огромные, а сама она пластилиновая. Податливая. Отзывающаяся на каждое мое прикосновение, которое по сути-то, не несет в себе никакого интимного подтекста.
Но в Никиной новой реальности, все воспринимается иначе. Десять минут назад она стянула с себя свитер и если бы я не зафиксировал ее руки за спиной, давно бы стащила и лифчик. Шептала о том, как ей жарко.
Что если, ей понравится это состояние? Что если…
Злюсь на себя за эти мысли, но спрятаться от них нереально. Они как рой диких пчел, жалят в самые незащищенные участки сознания.
— Надо, — отлепляю ее от себя, чтобы развернуть, и сползаю по стенке к полу.
Крепко прижимаю Нику, чувствуя, как дрожит ее тело.
— Прости меня, — она начинает плакать и сокрушается в раскаяние.
Я не готов сейчас разговаривать. Проходится себя заставлять, чтобы на нее посмотреть, чтобы обнять.
Я понимаю, что ни в чем она не виновата. И все это ненамеренно, но это не освобождает меня от той волны гнева, что плещется в крови.
Это не отвращение к Нике. Это непереносимость того состояния, в котором она сейчас находится.
Еще полчаса назад, я пытался понять, что пошло не так. Почему она так среагировала в машине. Сама же хотела. Я видел, хотела. Может быть, не секса, конечно, но она явна была не против яркой прелюдии. Чем бы она закончилась, конечно, вопрос. Хотя ответ у меня на него есть, она искупала и меня, и себя в дерьме. Оба до сих пор там и плаваем. Проточная вода в душе, смыть все это говно не помогает.
Мы сидим на кафеле. Вода скатывается по лицу, раздражающими холодными каплями. Одежда уже давно насквозь. Вокруг тишина, в которой отчетливо слышен стук Никиных зубов.
Она больше не вырывается. Смирилась со своим положением, видимо.
Упираюсь ступней в стеклянную ширму и подставляю кровящий кулак под струю воды, наблюдая, как она окрашивается в красный.
Валера, сука.
Мудила.
Я прекрасно знаю, что он ей намешал, как и то, чем они сегодня здесь занимаются. Именно поэтому и просил Нику сидеть в машине. Мне нужно было просто забрать бабки, которые он мне должен. Не хотел ведь ехать, но в какой-то момент решил, что если дать нам время и не разбегаться по разные стороны, может быть в итоге, у нас с ней получится диалог.
Валера должен мне несколько сотен. Ему было принципиально отдать налом, чтобы батя не отследил денежных операций. Завтра этот козел собирался отчаливать на Бали. Херему, завтра он поедет к стоматологу, тварь.
— Холодно, — Ника всхлипывает развернувшись полубоком и кладет голову мне на плечо.
— Ты как?
— Голова кружится. Мне плохо. Плохо. Очень.
Мне плохо. Мне плохо. Мне плохо.
Еще одна фраза, которую она говорит голосом моей матери.
— Это пройдет, — выдыхаю и перекрываю воду.
Нет сил, чтобы подняться. Этот сраный вечер просто вымотал меня морально.
Ты считаешь меня шлюхой, да?
— Ты не шлюха, — выдаю мрачно, чувствуя, как Ника вскидывает голову.
Она заглядывает мне в глаза, и я чувствую, как моя душа отрывается от тела. Столько в них боли и стыда, пиздец, просто.
Ника раздувает крылья носа, трет глаза и часто-часто кивает. По ее щекам катятся крупные слезы. Мне кажется, я никогда не видел, чтобы хоть кто-нибудь так плакал.
Беззвучно, но при этом выпуская из себя столько воды, что вот-вот затопит.
— Что они мне дали?
— Ничего хорошего.
Намеренно не уточняю из собственного же страха. Если ее торкнуло от этого состояния, она может захотеть повторить. Может ведь?
Я тебя люблю.
Забавно уже не первый раз в жизни удостаиваться таких признаний, когда человек вообще не понимает, что происходит вокруг…
Но несмотря на это, ее слова отозвались. Расшевелили нутро раскаленной кочергой. И лишь понимания абсурда ситуации не позволяет поплыть.
— Встать сама можешь?
Ника упирается ладонями в кафель, медленно поднимаясь на ноги. Страхую ее, конечно, вырастая за ее спиной, немного придерживая за талию.
Когда мы выходим из душа, Валеры в комнате уже нет. Только на столе лежит несколько пачек денег.
Снимаю с себя футболку и выжимаю прямо на паркет. Никак тем временем забирается на диван. Забивается в самый угол, продолжая стучать зубами.
Сажусь рядом и снимаю с нее обувь, вместе с носками. Бросаю все это вымокшее насквозь добро на пол.
Поднимаюсь и направляюсь к двери.
— Я сейчас приду, — уточняю, уже на пороге, читая в ее глазах просто огромный страх остаться одной. — Приду, — выговариваю тверже.
Толкаю дверь в соседнюю комнату, сдергиваю покрывало с кровати и возвращаюсь к Нике.
— Встань, пожалуйста.
Ника послушно поднимается на ноги. Дрожит.
Подхожу ближе, касаюсь продрогшей, ледяной кожи на ее животе. Веду пальцами ниже к ширинке с расстёгнутыми пуговицами. Чувствую, как она вздрагивает, когда расстегиваю еще одну.
Теперь смотрю на нее. Глаза в глаза.
Делаю шаг, прилипая к ней телом, и завожу свои руки ей за спину. Аккуратно стягиваю ее джинсы вниз. Так же медленно опускаюсь на корточки. Перед глазами белое кружево ее трусов. Сука.
