Уроки вежливости для косолапых (СИ) - Победа Виктория

— Со временем речь зашла о детях, его намеки становились все настойчивее, переросли в уговоры, я была не против, но забеременеть никак не получалось. Вадим бесился, винил, естественно, меня, а я… я считала, что он прав. Постепенно я и сама поверила в свою никчемность. У всех его друзей уже были дети, а я все никак не могла, и вдруг случилось чудо — беременность. Я была счастлива, по крайней мере так мне казалось, но эйфория длилась недолго, снова и снова поднимался вопрос о моей работе, бесконечная критика и как результат — выкидыш.

С каждым сказанным словом говорить становится все труднее. Я много лет не возвращалась к этой теме, не делилась, не обсуждала ее даже с Тонькой, справлялась со своей болью сама, как умела, пряча ее где-то глубоко внутри и не позволяя подниматься на поверхность.

— Иди сюда, — не знаю, то ли мой рассказ на него подействовал, то ли просто чувствует мою в нем потребность.

Прижимаюсь к его груди, кладу голову на плечо, вдыхая его запах.

— Я должна была уже тогда понять, какую совершила ошибку, но вместо этого я лишь глубже погрузилась в самокопание. Я себя винила, понимаешь? Искренне верила, что причина выкидыша только во мне. Мои собственные родители, наши с Вадимом друзья, точнее его друзья, знакомые, все непрестанно твердили, как сильно мне повезло, какой у меня невероятно заботливый муж, и как я должна быть благодарна за то, что он выбрал именно меня. И знаешь что? Я верила. Верила в то, что его недостойна и из кожи вон лезла, чтобы доказать обратное. И даже когда отношения стали практически невыносимыми, я продолжала искать проблему в себе. Только забеременев во второй раз, я как будто прозрела. Не сразу, на четвертом месяце где-то. Впервые тогда позволила себе огрызнуться, стала отвечать на упреки, даже порывалась уйти. И, наверное, если бы ушла…

Если бы ушла, то мой малыш сейчас был бы жив. Запрещаю себе плакать, но слезы безудержно катятся по щекам. Кажется, будто все это было только вчера.

— Все, Мариш, — Миша обхватывает меня за плечи, заставляет посмотреть в глаза, большими пальцами стирает дорожки слез с моих щек.

А они катятся и катятся, и ничего я с этим не могу поделать. Во мне будто что-то взрывается, лопается. И все, что я так долго держала внутри теперь неистово рвется наружу.

— Все, слышишь?

— Я должна была уйти, понимаешь? Должна была. Если бы я ушла, все было бы иначе, — тело колотит дрожь, легкие горят огнем и каждый вдох отдается болезненным спазмом в груди.

Наверное, так выглядит истерика.

Меня буквально трясет от горечи, обиды и абсолютного бессилия.

— Тшш, не надо, — он продолжает собирать пальцами слезы, — услышь меня сейчас, ты ни в чем не виновата.

Я смотрю на него из-под намокших ресниц, поджимаю губы. Дышу часто и прерывисто, мне просто не хватает воздуха. Катастрофически не хватает. И почему я решила, что всковырнуть старые раны будет просто?

— На шестом месяце я твердо решила поставить точку. Даже вещи собрала. Мне некуда было больше идти и я позвонила маме, понимаешь? Еще одна беспросветная глупость. Я должна была догадаться, что она тут же кинется звонить моему мужу. Вадим, конечно, примчался. Мы поругались, я помню, как схватила чемодан, а потом обжигающий удар по лицу, я потеряла равновесие и… Проснулась я уже в палате частной клиники, с переломами и без ребенка. Несчастный случай, падение с лестницы.

Усмехаюсь. Боже, как глупо это звучит.

— Я так понимаю, заявления не было? — слышу в голосе Бурова опасные нотки.

— Нет, мне бы никто не поверил, свидетелей не было, все вокруг в Вадиме души не чаяли, да и сил у меня, если честно не осталось. В тот момент жизнь как-то потеряла смысл, уже было не важно. Я с трудом выдержала бракоразводный процесс, если бы не Тонька, не знаю… Мне просто хотелось поскорее избавиться от этого кошмара и забыть все, что с ним связано.

— Я понял.

Смотрю на него и понимаю, что вот это спокойствие совершенно напускное.

— Миш, не надо, — сжимаю пальцы на его плечах.

— Что?

— Не надо в это лезть, не надо ничего делать, пожалуйста.

— А я разве сказал, что собираюсь что-то делать? — улыбается, но в глазах ни намека на веселье.

Взгляд холодный, колючий.

— Миш, я рассказала не для того, чтобы рыться в прошлом, он все равно свое получит, я просто хотела, чтобы ты… чтобы все было честно, — тараторю взволнованно, уже жалея о своих откровениях.

И вот кому это надо было?

Держала в себе раньше, и дальше бы молчала.

— Получит, конечно, — усмехается, а я еще сильнее напрягаюсь, — ну чего ты разволновалась, Мариш, все хорошо.

— Обещай, что не станешь его трогать.

Он осторожно прикасается ладонью к моему лицу, гладит, успокаивающе и смотрит на меня пристально.

— Миш…

— Не буду я его трогать, — обещает вроде, но как-то неохотно, — лучше скажи мне, тебе бесплодие в той же клинике поставили?

Я не сразу понимаю, к чему он клонит. Доходит до меня секунд тридцать спустя.

— Нет, в смысле, да, но я и у других врачей была. У меня после падения открылось кровотечение сильное, чудо удалось избежать удаления матки и придатков. Уже то, что я забеременела второй раз было большой удачей…

— Так, все, иди ко мне, закрыли пока эту тему.

— Миш, — упираюсь руками в его плечи, — это не ошибка, у меня не будет.

— Будет.

— Я серьезно.

— Я тоже не шутил.

Глава 51. Все починим..

Михаил

— Все у нас будет, Мариш, — повторяю, поймав ее потухший взгляд.

Я ни черта в этих медицинских штучках не разбираюсь, но почему-то внутри имеется твердая уверенность в собственной абсолютной правоте.

Просто знаю.

— У нас? — смотрит на меня с подозрением, улыбается, едва заметно.

Как-то натянуто. Даже снисходительно, что ли.

Не верит.

— У нас, — киваю, — не веришь? — улыбаюсь ей в ответ.

Взглядом транслирую ей собственную уверенность, хочу, чтобы поверила мне. Доверилась.

С трудом давлю в себе подкативший к горлу приступ ярости, просто ее пугать не хочу. С нее и без того достаточно.

А с муженьком ее я разберусь.

Она вздыхает. Шумно и обреченно, на меня не смотрит, все взгляд отвести норовит.

— Или не хочешь? — делаю попытку пошутить.

Просто хочу, чтобы она улыбнулась, отвлеклась. Возмутилась, в конце концов, в привычной для нее манере.

— Ну что ты такое говоришь? — вздыхает.

— Так хочешь или нет?

— Миш, — снова эта грустная улыбка на губах, — ты…

— Марин, это очень простой вопрос, да или нет? — вижу, с каким трудом она пытается подобрать слова.

— Хочу, — признается тихо, словно боится, что ее услышат.

Косится нам меня опасливо из-под свох длинных пушистых ресниц. И если языкастая стервочка-училка, сбежавшая от меня после первой сумасшедшей ночи возбуждала до искр перед глазами, то это ее беззащитное альтер эго бесповоротно укладывает меня на лопатки.

Глядит на меня потерянно и даже не понимает, вообще себе не представляет дурочка, как на меня действует и сколько власти надо мной имеет.

Чувствую себя маньяком каким-то. Понимаю, что сейчас неправильно, не время, после откровений наших обоюдных, но нихрена с собой поделать не могу, хочу ее.

Как одержимый хочу. Вот так держать в своих руках и никуда не отпускать. Потому что, очевидно, это чревато последствиями.

Я сегодня на десять лет постарел и даже поседел, наверное.

Как новость о разгуливающем по округе медведе до меня дошла, так душа в пятки ушла. Ни черта не разбирал. Ни слов летящих в спину, ни попытки остановить.

Знал только, что Санька за Маришей вернулся, и вот-вот они до базы должны добраться. А по округе медведи гуляют.

Двинулся встречать, мужики следом, включая только что приехавшего Глеба.

То ли повезло просто, то ли интуиция сработала.

Окончательно все для себя понял, когда ее испуганную увидел. Сама едва на ногах от страха держалась, а Саньку собой прикрывала.